Сон обитателя Мышеловки (СИ) - "Алекс Реут" - Страница 27

А чего ты ждал? Я опираюсь спиной на стену и смотрю в пространство. Ждал, что там будет окажется новый? Ты сам видел Камрусену, ты сам убегал с Канописом, ты только что сам услышал, что ты третий в общем списке. И чему здесь удивляться? Нас трое в этой драме и как не поверни, вы продолжается

Чтобы отвлечься, я перевожу взгляд на Пирамиду. Вон камень, возле которого я стоял. Казался себе таким высоким и недоступным, хотя отсюда, снизу, очень хорошо видно, что до него рукой подать. Меня едва ли воспринимали как кого-то важного, так, дежурство, после которого руки немного дрожат. Вот в первый раз всё было по-другому. Но и выпускники казались мне тогда немыслимыми, недостижимыми гигантами не говоря уже о таинственной касте преподавателей. Вон возле того камня я и стоял... кстати, что с ним? Что за чёрные подтёки? И почему вокруг мухи?

Ступени такие низкие и широкие, что кажутся декорацией. Я взлетаю вверх пулей. На сверкающем белом жертвеннике распростёрта та самая дежурная, что опрашивала меня полчаса назад. Живот распорот прямо сквозь униформу, уже почерневшие кишки прилипли к форменной куртке, а лицо застыло в захлебнувшимся кровавом всхлипе. Она похожа на раздавленное насекомое.

Журнал лежит рядом. Ручка поблёскивает серебряным колпачком.

Я смотрю в небо, но ничего там не вижу. Даже облаков нет. Ясная, спокойная голубизна. Никакой опасности. Тишина в небе, тишина вокруг. И изуродованный труп аккурат на жертвенном камне. Её руки даже не привязаны.

- Стой!

- Отойди!

- Осторожней!

- Ты чего один бродишь?

Люди... и откуда они набежали? Вот уже толпится вокруг меня толпа. Ни одного знакомого лица, но все в знакомой униформе. Да, конечно, это и есть они - новые обитатели нашей скорлупки. Я так их пока толком и не видел, хотя и слышал краем уха.

Сейчас меня наконец-то обвинят в убийстве. И даже сами не поймут, насколько правы.

Или нет, не обвинят? Человек так распороть не может, да и руки у меня пустые. Не научился же я отращивать лезвия!..

- Махаон?

- Махаон, точно!

- Прилетел, падлюка. И куда эти на вертолётах смотрят?

- Слушай, ты в порядке? Он тебя не ранил?

Что-то отвечаю. Нет, он меня не ранил. Я даже не видел, как здесь всё произошло. Просто пришёл и увидел, что она лежит, лицом вверх, уставившись прямо в небо. Нет, я её не знал, мы говорили только пару минут, и я понятия не имею, что она здесь забыла и почему бродила одна. Как, Махаон ещё не обнаружен? Говорят, обнаружен, но всё ещё опасаются и рекомендуют ходить группами человек по двенадцать. Да, надо сообщить, пойдёмте отсюда.

Они не знают, кто я. Думают, просто ещё один с другого факультета, перекинутый сюда ветрами перемен. В списке моё имя так пока и не появилось... это к лучшему.

Как всё-таки неприступна Академия! Можно перебить целый кампус и его снова заполнят зернами нового урожая. И напротив: факультет может существовать тысячелетие, а потом раз - и заброшен, и только ветер заглядывает в его опустевшие окна. А иногда строительство посыпает площадку песком и покрывает его стальной и бетонной грибницей, чтобы возвести новый, сверкающий корпус новейшей архитектуры... или ничего не возвести и так и оставить руины, не успевшие побыть домами, срезав проект на половине. Человек здесь не способен ни сохранить, ни разрушить. Всё в ней - и знание, и практика, и обучаемый, и обучающий, и возникновение, и уничтожение и все тысячи ступеней переходов между ними.

Толпа обступила меня со всех сторон, как тогда, на первом жертвоприношении, и несёт по коридорам. У каждого в руке по дубинке. Конечно, Махаону этим не навредишь, но успокаивает. Я понимаю их ужас.

Остановились. Где-то там, далеко впереди, тонкий, так и не сломавшийся голос докладывает об обнаруженном теле. Ему отвечают - кажется, не преподаватель, а кто-то из службы безопасности. Манера не лекторская, а военная, с короткими ясными фразами. Ему отвечают настолько подробно, что мне становится ясно: свидетеля опрашивать не будут. Я подхожу к окну и снова смотрю на чистое небо. Где-то там летает мой Махаон, чёрный, как смерть и страшный, как жертвенный нож.

Из окна виден край крыши и на нём удивительно много народу. Ремонтники, что ли? Нет, позы слишком застывшие. Люди собрались полукругом и смотрят на высокую фигуру в женской униформе, которая пытается их в чём-то убедить,

Те, кто столпился вокруг меня, тоже не особенно интересуются отчётом своего товарища. Им и так всё известно.

- Комиссия приехала, говорят.

- Да, ходят, выясняют.

- Кто в ней главный?

- Да разве поймёшь? Они вообще все как на одно лицо.

- Странно, что никого не допросили.

- А толку нас допрашивать? Когда мы пришли, всё закончилось. Они допрашивают только тех, кто выжил.

- Разве кто-то выжил?

- Списки вывешивали. Предполагают, что четыре человека, из них нашли вроде пока двоих.

- А почему предполагают?

- Найди комиссию, и спроси. Они тебе и скажут: «В отчёте всё будет».

- Будет там оно, в отчёте...

- Кто-нибудь говорил с теми, кто выжил?

- Комиссия и говорила. Они тебе дураки, пускать тех, кто всё видел, по коридорам разгуливать. Их наверное так и держат где-нибудь, подальше от Махаона.

- Нам же вроде говорили, что Махаон лиц не различает.

- А тем, что были в зале, говорили, что он стоит в подвале, отключенный навсегда, и что он даже собранный не до конца, потому что война закончилась.

- Ну так ведь там такое случилось...

- И у нас оно может случиться!

- Для Комиссии, я думаю, не проблема. Они-то сами венки никогда не снимают. Каждый день режут свежие, скоро кустов не останется.

- А если он не на них, а на нас.

- Какие проблемы? У Академии Кампусов много. Вот сегодня набросился и ничего. Даже занятий не отменят, вот увидишь.

- А я вот слышал...

Я понимаю, кто там на крыше. Это Камрусена.

Это то особое узнавание, которое похоже на разгадывание хитрой загадки. Долго-долго вглядываешься в пёстрый хаос, и вдруг всё становится на свои места и ты уже не можешь читать по-другому. Да, это Камрусена. Никто, кроме неё. И в руках у Камрусены новый, длинный жертвенный нож. Такими здоровенными тесаками раньше не брезговали и солдаты.

Старая рама подаётся на диво легко и бесшумно. Должно быть, её часто открывали. Без единого звука, не возбудив ни единого подозрения (ведь как обычно, никто даже не смотрит в мою сторону) я выскальзываю на парапет, делаю шаг, другой, а потом карабкаюсь вверх по водосточной трубе.