Теряя себя (СИ) - "Eve Aurton" - Страница 40

— Незаметно. Тебе повезло, Джиллиан Холл, что “продажные” поверили в мой спектакль.

— “Продажные”?

— Да, цепные псы вампиров — люди, работающие на них за обещание вечной жизни. Они следят за порядком на улицах в дневное время, особенно когда появляется солнце. Привилегированная каста людей, предавшая свой вид, — на этих словах, пропитанных откровенной ненавистью, Итан поднимает голову, позволяя мне изучить его получше. Заметить шрам на виске и сеточку мелких морщин под глазами, выдающими его возраст — около тридцати пяти, быть может, меньше. Он смотрит на меня таким твердым и открытым взглядом, что я чувствую себя неловко, вовсе не заслуживая его доверия. Ведь получается, я тоже предала человечество, хотя бы потому что позволила себе привязаться к Господину. — Так что с тобой произошло?

— Мне нужно найти Большую Арену, — повторяю я, а Итан наматывает большой пласт бинта, смачивая его в каком-то растворе и пытаясь приложить его к моей ноге, которой я тут же дергаю, смущенно выставляя ладони и забирая у него бинт. — Я сама, ладно? — его откровенная забота пугает меня не меньше, чем рассказы про “продажных”, внимания которых я чудом избежала, благодаря ему, конечно. А еще я не могу допустить, чтобы ко мне прикасался кто-то другой, тем более совершенно незнакомый мужчина, вдруг возомнивший себя другом.

— Хорошо, сама так сама, — он тяжело выдыхает, поднимаясь на ноги, и наблюдает за моими неумелыми манипуляциями, скрещивая руки на груди и продолжая: — Зачем тебе Арена? Ты не похожа на бойца.

Постепенно грязь и присохшая местами кровь остается на салфетке, и я могу в полной мере оценить урон, нанесенный ноге. Царапина начинается почти под коленом, и заканчивается на середине голени, где порез особенно глубокий и до сих пор кровоточащий.

— Я должна найти одного человека, она сказала, что их везут туда. И что такое Большая Арена, Итан? — дую на рану, шипя сквозь сомкнутые зубы и дотягиваясь до баночки с дезинфицирующим средством. Пролитая на царапину жидкость смешивается с кровью и розовеет, стекая в мой злополучный ботинок, где и без того сыро. Воздух пропитывается стойким медицинским запахом и забивает легкие, заставляя меня поморщиться. Он настолько резкий, что мне кажется, будто глаза слезятся, а на губах оседает неприятная горечь.

— Специальное средство, сбивающее запах крови, которая может возбудить жажду у проклятых кровососов. Советую, — Итан ухмыляется, будто этот препарат его разработка, а я наконец пропитываюсь к нему симпатией, ведь он рисковал, пытаясь помочь мне и разыгрывая весь этот спектакль перед “продажными”. — Ты когда-нибудь слышала о гладиаторских боях?

— Да, конечно.

— Вот тебе и ответ на твой вопрос.

— То есть те люди в грузовиках? Они едут на Арену с целью боев?

— Не знаю, о чем ты говоришь, кто там едет, но да. Публика любит зрелища, вампиры не исключение, особенно, когда зрелища кровавые.

Застываю как каменное изваяние, обдумывая его слова и уже не обращая внимания на дискомфорт. Постепенно информация, полученная от него, складывается в логическую цепочку, и я прихожу к неутешительному выводу, что Элисон в большой опасности, и я могу не успеть.

Не успеть…

— Нет-нет-нет, Итан, мне нужно срочно найти Элисон. Мне нужно поговорить с ней, — вскакиваю с дивана, неловко вставая на пораненную ногу, которая начинает ныть и болеть, скорее от уставших мышц и бега, чем от незначительной царапины. — Нужно найти, — шепчу, словно в бреду, желая побыстрее уйти отсюда, но Итан перехватывает меня за предплечье, резко разворачивая к себе. Его пальцы сильные, его взгляд, до этого спокойный и дружелюбный, пылает злостью, и сам он становится напряженно опасным. Наверное, я поторопилась с выводами насчет его доброжелательности, ведь сейчас он без зазрения совести вторгся в мое личное пространство и проявил силу.

— Могу поспорить, ты — домашний питомец какого-нибудь богача, использующего тебя для развлечения. Иначе бы ты не была столь смелой, разгуливая по городу кровоточащей приманкой. А теперь иди, Большая Арена находится в двух кварталах от Ратуши, если тебе это о чем-нибудь говорит. Следуй на север, — он так резко отпускает меня, что я едва успеваю поймать равновесие, смотря на него большими от страха глазами и понимая резонность его заявлений. Он прав, действительно глупо ходить по улицам с открытой раной.

— Простите, у меня мало времени, — виновато шепчу я, дрожа всем телом и вновь усаживаясь на диван. Я даже на миг жалею себя, что осталась совершенно одна, в незнакомом месте, городе, мире, где опасность подстерегает на каждом углу и такие, как я, рассматриваются как отличный перекус. Чтобы скрыть нервозность, пытаюсь дотянуться до ящика, но Итан опережает меня, вновь становясь передо мной на одно колено и беря контроль над ситуацией в свои руки.

— Это ты меня прости, наверное, я напугал тебя. Но ты даже не представляешь, сколько раз я сталкивался с людьми, которые больше никогда не возвращались. А тут ты со своим опрометчивым желанием найти себе смерть, — он вновь льет это вонючее средство и тут же прикладывает бинт к ране, ловко обводя его вокруг ноги и начиная накладывать повязку. Его пальцы, иногда касающиеся моей обнаженной кожи, теплые, почти горячие, так живо отличающиеся от прохладных пальцев Господина.

— Я уже нашла ее, — слабо улыбаюсь, вспоминая о своем сердце, и прикусываю губу от боли, когда он, справившись с повязкой, делает заключительные узлы. — Спасибо, Итан.

— Быстрым шагом ты доберешься за сорок минут, указатели приведут тебя к центру, а значит, и к Ратуше. Держись оживленных улиц и больше никуда не заходи. Старайся ни с кем не разговаривать и не поднимай взгляд. Твой Хозяин полный идиот, раз отпустил тебя.

— А он и не отпускал, — отрицательно мотаю головой, проверяя тугость повязки и аккуратно вставая с дивана. Я почти согрелась, и влажное от пота платье теперь не доставляет дискомфорта, если только длинный кардиган, полы которого касаются обнаженных ног и липнут к ним.

— Твой поступок не признак смелости, а симптом безрассудства, — Итан по-доброму улыбается, скидывая с себя напряженность и обнажая свою человечность, по которой, признаться, я ужасно соскучилась. — Удачи тебе, Джиллиан Холл. Надеюсь, ты успеешь.

— Спасибо, Итан. За помощь. Если бы мы были в другой ситуации, я обязательно угостила бы тебя стаканом пива.

— Мы будем в другой ситуации, вот увидишь, — он бросает эту фразу как бы между прочим, вскользь, завуалировав ее за дружеской поддержкой, а я чувствую в ней скрытый подтекст, словно он точно знает, что она возможна, что все здесь может измениться, и мы действительно можем встретиться за стаканом пива. Когда-нибудь потом, когда этот мир перестанет существовать, и люди вернут свою свободу. Сейчас я понимаю в полной мере, насколько разная у людей вера: Мадлен мечтает отработать контракт и вернуться домой, Хелен смирилась и не видит перспективы, Итан позиционируется на жесткой вере в то, что мы не безнадежны. А вот что верить мне? Теперь, когда я поняла, что переживаю за Рэми и не хочу его смерти?

— Тогда до встречи, Итан, была рада знакомству.

***

Такие короткие, будто незначительные встречи с легкостью могут привнести в жизнь что-то новое, выбить из колеи и заставить задуматься. Обыкновенное человеческое участие, сострадание и понимание запоминаются надолго, и я, шагая в указанном направлении, все думаю: столкнемся ли мы с Итаном когда-нибудь еще? Пересекемся ли в лабиринтах дорог? Увидимся ли на перепутье судьбы? Или же это наша первая и последняя встреча, посланная кем-то свыше, чтобы я вновь могла поверить, поверить в то, что не все потеряно, и у нас есть шанс выкарабкаться.

Я иду уже достаточно долго, мои ноги, так же как и руки, напрочь замерзли, даже кончик носа, наверняка покрасневший, стал чувствителен к холоду, поэтому мне приходится то и дело дышать на руки, растирая пальцы и прижимая ладонь к носу. Стараюсь не смотреть по сторонам, как и учил меня Итан, но иногда любопытство побеждает, и я наталкиваюсь на затравленные взгляды прохожих, дорогие машины, проезжающие по дороге, красивые фасады зданий. Все это это так близко, стоит протянуть руку, чтобы коснуться, и в то же время несколько ирреально, потому что я привыкла к другому: серости, бедности и неказистости — все, что запомнилось мне в Изоляции. Даже засаленно грязные обои в кафе, где я работала, издевательски шептали об убогости нашей жизни. Здесь же все дышит лоском и ухоженностью, начиная с ровных, без изъянов дорог и заканчивая черепичными крышами, выполненными в одном цвете — бордово-красном, наверняка любимом у вампиров. Едкая горечь от такого контраста разливается по венам, и я начинаю злиться от обиды, что все это принадлежит не нам, что даже мы сами не принадлежим себе, что мы слабые, послушные, трусливые рабы.