Теряя себя (СИ) - "Eve Aurton" - Страница 38

— Оставь это, девочка, ты не найдешь здесь словаря. Мистер Рэми не позволит тебе узнать больше, чем тебе положено знать. — Ну да, стоило предположить, что он не будет держать его в своем доме — это вполне логично, когда не хочешь, чтобы кто-то узнал твои истинные мысли, надежно спрятанные в красивом звучании неизвестного языка.

— Если честно, я ничего о нем не знаю, и иногда мне кажется, что я никогда не смогу понять его, Хелен, — слегка волнуюсь, откровенничая с ней, и скольжу по столешнице ладонью, пытаясь скрыть нахлынувшее стеснение. Этот разговор о Господине, он слишком интимный и доверительный, будто разговор между матерью и дочкой, впервые влюбившейся и не знающей, что с этим чувством делать. — Он бывает нежным и мягким, особенно в постели, а потом становится отчужденным и жёстким, прямо как в последний раз. Прости, если я нагружаю тебя, но мне больше не с кем поговорить об этом. Я просто хочу понять, в чем я провинилась, в чем причина его недовольства в последнее время? Ведь я ничего не сделала.

— А в чем причина твоего недовольства, Джил? Почему ты порой злишься на меня? — поднимаю глаза, до этого опущенные вниз, и наталкиваюсь на вопросительный взгляд Хелен. В нем нет и намека на осуждение, лишь желание узнать правду. В этом мы похожи — я тоже хочу знать ее.

— Потому что я не хочу, чтобы ты меня жалела. Я еще не умерла.

— Понимаю тебя, так же, как понимаю и мистера Рэми. Он не привык делить свою собственность с кем-либо, а в данном случае с чем-либо.

— Что ты имеешь в виду? — Хмурюсь, не понимая, к чему она ведет, а Хелен загадочно улыбается, возвращаясь к своему занятию.

— Твоя болезнь, она может забрать тебя в любой момент, а господин Рэми любит контроль, любит, когда ему принадлежат полностью, когда он имеет абсолютную власть над жизнью, когда он, и только он, может распоряжаться ею. Ты же со своей болезнью поставила его силу под сомнение.

— Абсолютной власти не бывает. Он не может быть богом. Каждая из нас всегда может умереть: от несчастного случая, от болезни, от сотен причин. Господи, да я могу захлебнуться чаем или упасть с лестницы, сломав шею. Мы живые, Хелен, и этого не изменить, он не может контролировать нашу жизнь. Так или иначе Хозяин ограничен в своей власти над нами, потому что у нас есть выход — смерть, в борьбе с которой он бессилен.

— В том-то и дело, — она обреченно выдыхает, а до меня наконец доходит, в чем причина его злости на меня — смерть, что может в любой момент забрать его игрушку, и дело не в жалости или привязанности к ней, а в том, что кто-то другой может распорядиться ею. Вот, что он имел в виду, когда говорил, чтобы я не думала уходить от него. Но не я решаю, когда мне “уйти”, и, тем более, не он, так что здесь мы оба бессильны. — Смотри, я же говорила, — Хелен резко меняет тему, замечая мой погрустневший взгляд, и я удивленно оглядываюсь назад, не веря свои глазам. Яркие лучи солнца скользят по полу, наполняя кухню светом и согревая сердце надеждой.

Оказывается, в жизни бывают не только черные полосы.

— Бог мой, Хелен, солнце! — оно настолько редкое явление здесь, что я радостно подбегаю к окну, прижимаясь к нему ладонями и щурясь от яркого солнечного света, словно возродившего все вокруг, ведь даже оголенные кустарники с домами стали куда веселее. — Наверное, снег уже липкий.

— Так сходи и проверь.

— Что? — Ошарашенно разворачиваюсь к ней, ощущая, как нижняя губа начинает предательски подрагивать. Этого не может быть, не может быть. Не верю. То, о чем я так боялась спросить все это время, само пришло ко мне.

— Давай, девочка, воспользуйся моментом и выйди на улицу, — она машет рукой в сторону окна, а я словно врастаю в пол, открывая рот от изумления и ощущая разрывающую сердце радость, смешанную с толикой страха.

— А как же приказ Господина?

— Этот старый зануда ничего не узнает. Мы не скажем ему об этом, — Хелен заговорщически подмигивает, а я срываюсь с места, но, почти добежав до двери, возвращаюсь, чтобы обнять ее и благодарно чмокнуть в щеку.

— Спасибо.

***

Плевать, что сейчас со стороны я выгляжу как маленький ребенок, умышленно шлепающий по подтаявшему тяжелому снегу, скрывающему под собой слой воды, поэтому, когда я опускаю ногу, он, вместе с брызгами воды, разлетается маленьким взрывом, а на его месте остается отпечаток моего ботинка. Таких отпечатков уже целая армия: вдоль мощеной дорожки, кустарников, забора и даже беседки. Кажется, я побывала в каждом уголке участка и изучила его вдоль и поперек, особенно приглядевшись к беседке из камня. Наверное, летом в ней вполне уютно — плющ, обвивающий ее, дарит иллюзию уединения, защищает от внешнего мира и прячет от любопытных глаз. Здесь наверняка приятно предаваться размышлениям и заниматься творчеством, чтением, копанием в себе, так что если я доживу до лета и мы еще останемся здесь, то обязательно выпрошу разрешения Господина посещать ее. Мешает слово “если” и переменчивое настроение Рэми, как оказалось, до безумия любящего контроль и ревностно относящегося к своей власти, раз уж даже в смерти он видит своего конкурента.

Признаться, это выглядит несколько нелепо.

Повожу плечами от холода, но упорно продолжаю гулять, будто пытаясь надышаться свежим воздухом впрок. До ужаса боюсь того, что вот сейчас Хелен появится на крыльце и прикажет возвращаться, поэтому пользуюсь каждой секундой и подхожу к забору, обхватывая металлические прутья пальцами и рассматривая тихую улицу. Лишь изредка по ней проезжают машины и проходят люди, не обращающие на меня никакого внимания. Чувствую себя пустым местом, этакой дворовой собачкой, посаженной на цепь и с грустью провожающей пробегающих мимо сородичей.

Приближающийся шум урчащих моторов заставляет меня встать на носочки и вытянуть шею, чтобы получше рассмотреть едущие по улице грузовики. Их кузова открыты, но пока мне сложно увидеть, что в них, лишь широкие капоты с устрашающими радиаторными решетками стоят перед глазами. И лишь по мере их движения начинаю осознавать, что все они наполнены людьми, сидящими по периметру кузова, по-видимому, на вмонтированных там скамейках. Куда их везут? Непонимающе хмурюсь, от любопытства прикусывая губы и желая рассмотреть все получше, а потом напрягаюсь, не веря собственным глазам.

Этого. Не. Может. Быть.

— Элисон, — шепчу, чувствуя как в груди замирает сердце, и глаза наполняются слезами радости. Разве такое возможно? Господи, возможно? Через тысячи часов, минут, миллионы секунд, чужой мир, поглотивший меня. — Элисон! Элисон! — я кричу, пытаясь перекричать шум двигателей и машу рукой, чтобы привлечь к себе внимание. Она сидит, опустив голову, одной рукой держась за борт и покачиваясь в такт движению. Болезненно бледная и будто изможденная, растерявшая свой замечательный свет и силу. Что такого могло произойти с ней и почему она решилась покинуть Изоляцию?

Молю Бога, чтобы она посмотрела на меня, нервно топчась на месте и будто читая заклинание: посмотри на меня, посмотри, посмотри. Ну же. Улыбаюсь, как сумасшедшая, теряясь в нахлынувших эмоциях и чувствуя невообразимое воодушевление, ведь это прикосновение к прежнему миру, поцелуй с прошлым, объятия с родным. — Элисон! — Наконец, она поднимает голову и тоже хмурится, наверняка не доверяя своему слуху, а я так отчаянно хочу, чтобы она увидела меня, что следую вдоль забора, мимо которого четкой колонной проезжают грузовики. — Элисон, умоляю, посмотри на меня.

И она смотрит, смотрит так ошарашенно неверяще, что я не удерживаю радостного всхлипа, сталкиваясь с ее изумленными глазами. Замечаю, как она пытается вскочить, но железная цепь, удерживающая ее за запястье, возвращает ее на место, вновь пригвождая к скамье.

— Элисон, куда вас везут? — я почти бегу, пытаясь выловить ее фигуру через мелькающие перед глазами прутья, и до ужаса боюсь не успеть, потому что наша территория скоро закончится и я упрусь в железную решетку, разделяющую меня и подругу. — Сейчас, сейчас, — дрожу, словно в лихорадке, и, пробегая калитку, возвращаюсь к ней, со злостью дергая на себя и обреченно затихая, потому что Хозяин оказался на редкость предусмотрительным и запер ее на замок. Чуть ли не плачу от разочарования, провожая взглядом проезжающую колонну, и в одну секунду решаюсь перемахнуть через забор в том месте, где кирпичная кладка соединяет решетчатые пролеты. Не знаю, где я нахожу сил, быть может, это влияние ситуации, быть может, на самом деле я не такая уж и слабая, но у меня получается подтянуться и закинуть ногу на кирпичный выступ. Лишь моя спешка и неаккуратность приводит к тому, что я цепляюсь ногой за острую пику и рассекаю голень чуть пониже колена, оставляя на ней глубокую царапину. Но даже это не останавливает меня, ведь вся я утонула в желании увидеться с подругой, расспросить ее о маме, о сестре, о том, что я когда-то оставила, решив покинуть Изоляцию.