Принцесса для императора (СИ) - Замосковная Анна - Страница 31

***

Голова раскалывается. Смотрю на роспись на потолке, и кажется, узоры по нему ползают. Фероуз опускается в кресло напротив моей софы, шелест его тяжёлой одежды оглушителен. Вздыхаю. Устало произношу: — В следующий раз, если буду делать глупости, тресни меня по голове. — Это ты о том, что послушал Ингвара и не стал усиливать пограничные войска на северо-западе, а теперь племена варваров настолько обнаглели, что напали на наше поселение? — Нет, я о том, что в следующий раз, если скажу, что не способен влюбиться, можешь ударить меня по голове. — Аа, — кивает Фероуз. — Непременно учту твоё пожелание. Головная боль усиливается, мне так плохо, что хочется забыться, но я говорю, чтобы отвлечься от мечтаний о Мун: — Как думаешь, если один раз влюбился, второй смогу? — Конечно. — А когда? Сухой смех Фероуза бьёт по больной голове. Отсмеявшись, пофыркивая, он выдавливает: — А я откуда знаю? К тому же это ты у нас признанный специалист по женщинам. — Если только по любовным утехам с ними. А с Мун иначе. Мне вроде даже страшно к ней прикасаться — такая она хрупкая и нежная. Хочется её защищать, а не гонять в постели. Чувствую себя каким-то девственником трепетным. — Это к лучшему, если учесть, что жена она не твоя. В груди отдаётся болью, вздыхаю: — Я дурак. — От ошибок никто не застрахован. Искоса смотрю на Фероуза: он очень серьёзен. — Зачем ты пришёл? — Приподнимаюсь на локтях. — Что-нибудь случилось? — О вас с Мун уже поговаривают. Вскидываю брови. Фероуз продолжает: — Это так, к сведению. А пришёл я потому, что нашёл тебе придворных магов. Хотел, чтобы ты решил, принимать их или нет. Неохотно поднимаюсь с софы и направляюсь в комнаты: — Сейчас приведу себя в порядок и посмотрю твой выводок. Оказавшись в комнате для одевания, поворачиваюсь спиной к зеркалу, с замиранием сердца смотрю через плечо. В первый миг кажется, что от печати проклятия не осталось и следа. В груди холодеет, вспыхивает надежда: «А не попытаться ли её соблазнить?» Но в свете солнца золотом вспыхивает тонкая полоса, последний след стебля. «Сигвальд дурак! Я бы справился лучше». И как я додумался поручить соблазнение девушки этому мальчишке? Не попробовать ли всё переиначить в оставшиеся мне почти три недели? Но страх смерти крепко сжимает внутренности: если сердце Мун будет разрываться между двумя мужчинами, оно может никому не достаться, и тогда мне конец.

***

«Бедная Фрида», — сокрушаюсь я, но сбегаю из наших с Сигвальдом комнат, оставив её с вежливым интересом слушать его, пока дышу свежим воздухом. Стражники закрывают за мной двустворчатые двери. Я сослалась на головокружение и желание пойти в сад, но правда в том, что если я ещё раз услышу поэму о взятии Вегарда, меня стошнит. Да и любовные оды порядком надоели. Караульные невидяще смотрят перед собой, но мне неловко стоять под их присмотром. Подобрав длинный шёлковый подол, направляюсь в сад. Золотая вышивка покалывает ставшие слишком нежными ладони, шею щекочут завитки выпущенных из высокой причёски прядей. На душе муторно: почему я не могу полюбить мужа? Он красив, образован, добр, но чем дальше, тем неприятнее мысль о близости с ним, о совместной жизни. Нет, я не желаю ему ничего плохого, но как же хорошо, когда его нет рядом. Иду по коридорам, в которых по-прежнему слишком много стражников. Меня надёжно сторожат — не убежишь, не спрячешься. Всегда у кого-нибудь на виду. И в саду будет то же самое, а так хочется уединиться ненадолго. И вроде я принцесса, а настоящего спокойствия нет, ведь слуги всегда находятся поблизости, чтобы исполнить любой мой каприз. И это раздражает. Из-за кошмаров последнее время я слишком часто злюсь, это бесконечное требование «Беги!» даёт плоды — я хочу бежать из дворца, меня тянет прочь. Может там, за его пределами, я наконец высплюсь спокойно? Желание сбежать ослепляет меня, я иду в сад, но почему-то оказываюсь возле библиотеки. Мне нечего там делать, ведь читать я не научилась. Собираюсь развернуться, но так не хочется выглядеть глупо перед стражниками, сторожащими коридор, и я решаю для вида заглянуть внутрь, может даже прихватить для Сигвальда что-нибудь непоэтическое. Библиотека пронизана солнечным светом. В запахе книг есть что-то умиротворяющее. Свет золотит вереницу столов вдоль окон. Тихо и никого нет. Как выбирать что-то, если я не могу читать? Взять наугад? Подхожу к полке. Осторожно касаюсь переплётов. Их кожа приятно льнёт к пальцам, я почти сожалею, что неспособна узнать тайны этих кладезей мудрости. — Ищешь, что почитать? — Властный голос Императора пронизывает меня до мурашек, до дрожи. Невольно стискиваю корешки. Не оборачиваясь, но чувствуя спиной близость Императора, поспешно мотаю головой, и пряди снова щекочут шею: — Я… н-не умею. — Сигвальд разве не учит тебя грамоте? Сдерживая дрожь, качаю головой. Император вздыхает: — Да, он довольно нетерпелив и непоследователен во всём, что не касается поэзии… Ладно, садись, будешь учить алфавит. Резко оборачиваюсь: Император уже отступил в сторону. На этот раз он не в привычных шароварах, а в длинной рубашке с золотой бахромой, через плечо перекинуты складки пёстрой накидки до середины колена, она держится на могучем теле широким поясом с драгоценными камнями. Наверное, Император принимал послов или был в храме. Он указывает на свой стол за стеллажами. — П-прямо се-сейчас? — Ненавижу себя за этот трепет. Нужно справиться, справиться с эмоциями. Опускаю взгляд и, сцепив пальцы, произношу: — Простите, вы сильно меня испугали. Император молчит. Вздыхает: — Прости, больше не буду подкрадываться сзади… Хорошо, что под рукой у тебя не было ничего тяжёлого. Щёки обжигает румянцем: — Вы долго будете припоминать мне вазу? — Это были незабываемые впечатления, — насмешливо произносит он своим чарующим сильным голосом. — Идём. Нет сил противиться, я следую в его укромный закуток. Император указывает на стол рядом со своим: — Садись. Усаживаюсь на предложенное место. Одежда Императора шуршит совсем близко. Мне так тревожно, неловко, — «А не выбились ли волосы из причёски? Не помялось ли платье? Идёт ли оно мне?» — странно, что не могу повернуть голову, просто смотрю на столешницу. На неё ложится лист с тремя буквами, разобранными на чёрточки по очерёдности их написания и картинками под ними. Листок придавливают пальцы Императора — ухоженные, а на тыльной стороне ладони — едва заметная полоска шрама. Неожиданно для себя касаюсь этого слабого следа и шепчу: — А это откуда? Помедлив, Император отвечает: — Не помню, если честно. Он очень близко ко мне, я чувствую плечом жар его тела, запах корицы и пробивающееся через него отголоски винных паров. Воспоминание о том, как мы сидели на одной софе, и я касалась его горячей кожи и следа клейма, вырывают меня из реальности. Мы были так близко… — Начни с этих трёх букв, — будто издалека доносится голос Императора. Его рука высвобождается из-под моей, на столе появляются листы бумаги, письменные принадлежности. — Попробуй их писать. Пару страниц — и научишься. — Это очень дорого, бумага… — бормочу я, чтобы как-то усмирить чувства и мысли, сосредоточиться на делах. — Ты принцесса, тебе можно. Это «Ала» «Бэр» «Вей», пиши их и повторяй названия. Читаются в текстах они по первым звукам названия. Дерзай, я в тебя верю. Его горячая ладонь скользит по моему плечу, и Император отступает. Садится за свой стол рядом с моим. Сглотнув, беру перо дрожащей рукой и пытаюсь сосредоточиться на деле. Буквы скачут перед глазами, но я делаю усилие, и начинаю повторять письменные упражнения.

***

В который раз я поражаюсь многообразию чувств, ранее мне неизвестных или просто забытых. Казалось бы — я взрослый мужчина, мои отношения с женщинами должны носить определённый интимный характер, а я наслаждаюсь возможностью просто находиться рядом. Удовольствие отрываться от бумаг и видеть Мун, старательно выводящую буквы, беззвучно шепчущую их названия, оказывается слаще наслаждений, которые дарят искусные наложницы. Кстати, я их давненько не навещал. Кажется, с нашего памятного знакомства с Мун. Может, поэтому её близость действует так сильно? Время идёт уже за полдень. В очередной раз поднимаю взгляд, чтобы полюбоваться Мун: высокая причёска делает её старше, но выпущенные пряди добавляют образу лёгкости. Белоснежное с золотой вышивкой платье подчёркивает высокую грудь… Мун уже несколько часов сидит рядом, пора отпустить её к Сигвальду, но вместо этого я спрашиваю: — Отобедаешь со мной? Мун приподнимает голову. Закусывает соблазнительную губу. — В саду, — поясняю я. Неохотно добавляю: — Если хочешь, можем вынести Сигвальда. Свежий воздух пойдёт ему на пользу. — Не хотелось бы его тревожить. Вдруг что-нибудь сместится… Его кости уже достаточно срослись, чтобы не слишком этого опасаться, но я сам не хочу видеть рядом с нами Сигвальда, поэтому киваю: — Ты права, Мун… Ты хорошая жена. Она шире раскрывает глаза. Неужели уловила невольно прозвучавшую в последних словах горечь? Непривычный стыд захлёстывает меня, говорю: — Если не хочешь… — Для меня будет честью отобедать с вами, — церемонно соглашается Мун. Протягиваю ей руку. Сердце трепещет, прикосновение маленьких пальчиков, испачканных чернилами, ускоряет его стук. А я счастлив, по-глупому счастлив просто потому, что ещё на какое-то время Мун будет принадлежать мне, будет сиять для меня.