Рыжая племянница лекаря. Книга вторая (СИ) - Заболотская Мария - Страница 65

— Магия — это всегда немалый риск, — согласился бывший демон. — Но я почти уверен, что на этот раз дело в твоей ошибке. Скажи честно — что еще ты украла у рыжей ведьмы?

— Да провалиться мне на этом самом месте, если я прикоснулась хоть к чему-то из ее добра! — я трижды сплюнула в знак того, что нисколечки не вру. — Ты думаешь, я не знаю, что на всех ведьминских вещах полно порчи? Я б охотно выбросила всю ту дрянь, что ты приказал мне украсть, но поверила, что она поможет нам уйти от погони! Знала б я, что от этой помощи впору ноги протянуть…

— Если бы ты все сделала верно, дух огня не захотел бы тебя наказать, — возразил Хорвек. — Намеренно или случайно, ты прихватила с собой из покоев ведьмы что-то лишнее, и твою третью просьбу о помощи магические силы сочли дерзостью. Говори, Йель, что ты взяла у чародейки. Не бойся, я хорошо изучил тебя и пойму, если ты не удержалась при виде какой-то блестящей безделушки…

Не помня себя от злости, я вскочила на ноги, швырнув в Хорвека пригоршню только что собранных монет, хотя совсем недавно не посмела бы и вообразить себе подобное обращение с золотом.

— Так вот как ты обо мне думаешь?! — теперь обида моя была неподдельной и искренней. — По-твоему, я жадна и воровита, как сорока? И стоит мне только увидеть блеск, как тут же забываю обо всем?! Да, господин знатный демон, я знала голод и нищету, оттого радуюсь любому медяку, но я взяла у ведьмы только то, что ты мне сказал. И считать до трех я умею, уж поверь! Забирай все это золото себе, так и быть, ты прав — я с ним не умею обращаться, да мне это и не нужно!..

Ни разу до сих пор мне не доводилось видеть на лице Хорвека смущение, но мне показалось, что странное выражение на его лице, сменившее прежнюю улыбку, было вызвано именно этим чувством.

— Хорошо, Йель, я тебе верю, — сказал он серьезно. — Прости, если обидел тебя. Это золото принадлежит тебе точно так же, как и мне — ведьма оплатила им и твою голову. Но то, что случилось с нами сегодня, можно объяснить только нарушением древних законов магии, и мне показалось, что самое простое объяснение будет и самым верным.

От его тихого спокойного обращения злость во мне поутихла, а серьезность, с которой он просил прощения, оказалась и вовсе волнительной — пришла моя очередь смущаться. В довершение всего, я припомнила кое-что, от чего щеки мои загорелись, а ноги ослабели, так что пришлось усесться обратно на землю.

— Возможно, я и вправду сделала кое-что лишнее, — выдавила я, избегая смотреть в глаза Хорвеку. — Но я ничего не брала, нет! Просто… там, в покоях чародейки, я увидела Мике. Он был весь опутан чарами, с ног до головы! Ведьма тянула из него силы, кормила его кровью своих псов… И… и мне подумалось, что я должна ему как-то помочь.

— Помочь? — Хорвек замер, позабыв о монетах. — И как же ты… помогла ему, Йель?..

— Я поцеловала его, — прошептала я едва слышно.

Хорвек заговорил не сразу.

— Поцеловала… — эхом повторил он, обращаясь не столько ко мне, сколько к себе самому. — Вот, значит, что ты украла у госпожи чародейки… Да, третий предмет после этого тебе брать не стоило. Дух огня гневался не напрасно. Впрочем, сейчас об этом беспокоиться не стоит, раз уж мы сбежали от огненного гнева. А вот поцелуй…

Тут он склонил голову и закрыл лицо ладонями, впервые не скрывая, что его одолевает страшная усталость, словно многократно усилившаяся после моих последних слов.

— Тебе дурно? — переполошилась я, вконец растерявшись.

— Нет-нет, не беспокойся, — от отнял ладони от лица и бегло улыбнулся. — Ничего страшного. Просто я вдруг увидел… а, впрочем, неважно. Нам все равно не избежать того, что уготовила судьба.

— Ох, снова эти загадки! Как же я не люблю, когда ты начинаешь ходить да около, не договаривая самого важного! Почему бы тебе прямо не сказать мне все, что ты знаешь? Что будет с Мике? Ведьма поняла, что я испортила ее чары, и накажет его?..

— Вряд ли это можно назвать знанием, — с грустью ответил Хорвек. — Всего лишь догадки, и я не хотел бы, чтобы они оказались верны. Хотя, что это я… Не мне решать, справедливо ли судьба распределяет свои милости и наказания. Не бойся за своего жениха, чутье верно подсказало тебе, как поступить. Я говорил, что древняя магия управляет тем человеком, который решил к ней прибегнуть — вот и ты сделала то, что ей было угодно. Теперь твой Мике под защитой старого колдовства — а оно обхитрит даже госпожу чародейку. И когда придет время… — тут он смолк, оборвав сам себя. — Вот и опять я говорю о том, чего сам не знаю. Прости, Йель, прости. Ты зря слушаешь меня так внимательно, я плету невесть что.

Эта неуверенность, столь несвойственная Хорвеку, испугала меня едва ли не больше, чем все сегодняшние приключения разом взятые. Он говорил так отвлеченно, так печально, что мне показалось: бывший демон вот-вот впадет в беспамятство.

— Да что с тобой творится? — я схватила его за руку. — Ты сам не свой! Я слышала, как ты сказал Мобрину, что стал кем-то иным — ни человеком, ни демоном. Оттого ты грустишь? Что все это значило?

— И этого я тоже не знаю, Йель, — он вздохнул. — Быть может, это вовсе не лучший исход и нам всем придется пожалеть, что я избегнул обычной судьбы для перерожденного.

— Не говори так! Я… я очень рада, что ты не умираешь, и в толк не могу взять, отчего ты сам этому не рад, — воскликнула я. — Ведь к тебе вернулись магические умения, не так ли? Чего же лучшего еще желать? Разве ты не любил колдовать, разве не тосковал по временам силы?

— Все не так просто, и силы во мне куда меньше, чем ты думаешь, — Хорвек досадливо поморщился. — Пойми же: со мной происходит что-то такое, чего не видел еще никто. Я чувствую эти изменения, но не знаю, к чему они ведут, и не умею управлять той магией, что пытается зародиться во мне…

— Ох, право слово, ты говоришь сейчас сущие глупости, — в сердцах вскричала я, утомившись обсуждать то, в чем ничего не смыслила. — Знавала я одну скучнейшую старуху, живущую по соседству, которая причитала каждый раз, как у нее ломался вязальный крючок: дескать, новый ни на что не годен и она не знает, как с ним управляться, так что нипочем больше вязать не будет! Не проходило и недели, как перед ней лежала гора салфеток, а крючок-то оказывался удобнее прежнего. Если ты научил каким-то колдовским премудростям меня, то уж себя и подавно обучишь! Сама рыжая ведьма еще попросится к тебе в ученицы!..

И вновь я сболтнула что-то не то — Хорвек вздрогнул и помрачнел. Однако пугающее оцепенение, охватившее его, испарилось без следа, и он принялся разыскивать остальные монеты, не произнеся более ни слова. Напрасно я пыталась его разговорить — он становился все угрюмее, и мне оставалось только догадываться, что стало истинной причиной: мое признание в том, что я поцеловала Мике, разговор о перерождении или же неосторожные слова о рыжей чародейке. «Быть может, его обидело сравнение со старухой-вязальщицей? — размышляла я, ругая себя мысленно за чересчур длинный язык. — Ох, что ж поделать, если я не слишком искусна в таких разговорах? Поди угадай, что ему пришлось не по душе… Ни слова больше не скажу, пока меня не спросят. Все беды обрушиваются на мою голову из-за того, что я слишком много болтаю!».

Обещание это я исполняла как могла, несмотря на тягостное впечатление, которое производила лесная дорога, тянущаяся между бесконечных стен леса, который, как мне думалось, простирался до самого края света. От голода подводило живот, все тело ныло от ушибов, а из-за сырой одежды зуб на зуб не попадал — в лесу было зябко, точно в глубоком погребе. Башмаки мои окончательно испортились и их пришлось вышвырнуть — теперь я осталась босой, как Хорвек. Однако мы были живы и свободны, что для людей нашего положения само по себе являлось весомым достижением, и я добросовестно напоминала себе об этом, когда живот урчал слишком уж громко.

Но если находились люди, способные обжиться на Сольгеровом поле, то и в лесу имелись свои обитатели. К вечеру мы доплелись до небольшого селения — и вовремя: из чащи начинали посверкивать голодные глаза. Люди здесь жили небогато, однако нас пустили к общему столу, не прося за то никакой платы. Я, наученная горьким опытом, больше не хвасталась золотом, но поутру, отправляясь в путь, незаметно положила крону около ряда горшков. Разумеется, та старая одежда, которую дали нам из милости, не стоила и десятой части монеты, но за доброту я теперь научилась платить втридорога, и вовсе не для того, чтобы показать свое богатство.