Рыжая племянница лекаря. Книга вторая (СИ) - Заболотская Мария - Страница 47

— А у демонов… — начала я нерешительно, и он, вздохнув, продолжил:

— У высших созданий есть право замедлять бег времени, созерцать движение жизни со стороны, ждать своего часа. Попробовав хотя бы однажды им воспользоваться, ты никогда уже не сможешь без горечи смотреть на людей — жалких рабов времени.

— Вот и не надо, стало быть, нам такого счастья, — пробурчала я, пытаясь изгнать из души странный холод, который привнесли туда слова Хорвека. — Да, в жизни нашей маловато радостных минут, но не тебе судить, ничтожны они или же нет. У тебя, как я посмотрю, и такой радости не случалось. Не говори мне больше о прежней жизни, я и вправду зря начала эти расспросы. Мне достаточно того, что ты нравишься мне нынешним. Если ты не ценишь свою жизнь, тогда я буду ценить ее за нас двоих.

От усталости мы растянулись на земле, глядя в небо, где уже появились первые звезды. Хорвек ничего не ответил на мои последние слова: быть может, он так измучился, что не нашел сил высмеять их в своей обычной манере, но я предпочла думать, что в молчании сокрыта странная нелюдская благодарность, природу которой я так и не сумела понять как следует.

Тут на головы нам посыпался мелкий гравий, а следом за ними свалился и Харль, наконец-то покоривший каменистый косогор.

— Ишь, разлеглись, — ворчал он, — Я едва шею себе не сломал, темнотища — хоть глаз выколи. Ничего мы здесь не найдем, кроме своей смерти. Какому человеку в радость жить среди такого безобразия? Повсюду одни колючки да камни… Тролльи места, не иначе!

Однако ему вскоре пришлось признать свою неправоту: поднявшись чуть выше, на взгорье, мы увидали внизу огоньки, в свете которых любой путешественник угадал бы тепло и уют — то были окна какого-то жилья, чудом втиснувшегося между скалистых обрывов. Пришел черед спуска, и немного погодя мы очутились на узкой дороге, более похожей на тропу. Она определенно вела к дому, и вскоре мы почуяли запахи, милые сердцу любого озябшего и уставшего странника: дым от очага, перемешивающийся с ароматом жареного мяса. Крестьяне и прочий простой люд, как известно, отходили ко сну с закатом солнца, а богатому дому, обитатели которого засиживаются допоздна, на дикой пустоши было не место.

— Постоялый двор! — сказал Харль, поведя носом. — Боги, никак, смилостивились над нами.

Мысль об сытном ужине перед очагом затуманили мне рассудок, и даже равнодушный к требованиям грешной плоти Хорвек, казалось, прибавил шагу. Хоть выглядели мы так, словно бродили по пустошам несколько недель кряду, совершенно одичав, но при мне имелся отличный кошель с монетами, и я полагала, что любой хозяин захолустной гостиницы, завидев его, почтет за честь принять таких гостей.

Из-за позднего часа нам долго не открывали, выспрашивая из-за дверей, что мы за люди и куда держим путь. К несчастью, ответить на эти вопросы мы затруднялись, и оттого на пороге нас продержали немилосердно долго.

— Ничего-ничего, увидят, что мы при деньгах — засуетятся! — пробормотала я, слушая, как отодвигаются многочисленные засовы: в этих диких краях двери запирали на совесть.

Мне, в самом деле, не терпелось показать хозяину, что к нему заявились вовсе не голодранцы, и причиной тому, честно признаться, была не только наша нынешняя усталость. В ту пору, когда мы с дядюшкой бродяжничали, из-за недостатка средств нам не раз приходилось полагаться на милость владельцев постоялых дворов, и оттого мы оказывались в весьма униженном положении, как это всегда бывает с попрошайками и нищими. Затаившись в каком-нибудь грязном углу у самой двери, где сквозняки ворошили старый сор, я всегда мечтала, что когда-нибудь переступлю через порог гостиницы как полноправный постоялец, которому нет нужды драться за теплое место с песьим выводком, ждущим объедков со столов.

Сейчас, когда в кои-то веки при мне имелся кошелек, набитый деньгами, я изнывала от желания впервые в своей жизни заплатить за лучший ужин, который только возможен в этих стенах.

— Остерегайся необдуманных трат, Йель, — шепнул мне Хорвек, заметив, как я потянулась к кошельку.

— Хороший ужин может показаться необдуманной тратой разве что тебе, — огрызнулась я, и бросила хозяину полукрону, как мне показалось — с истинно королевским величием.

Юркий старичок в долгополой старой накидке выглядел подслеповатым, однако поймал монету на лету. Тут же он отдал приказание толстой растрепанной служанке, и провел нас к столу, который сам же и протер. Никогда еще мне не оказывали такого уважения!

Постоялый двор был из тех бедных уголков, где не имелось отдельных комнат даже для самых почетных гостей. Путники проводили ночь там же, где ужинали, растянувшись на полу перед большим очагом, сложенным из грубых камней. Вряд ли стоило ждать от подобного ночлега особого удобства, но мне было не привыкать и к худшему. Перед огнем сидела неприветливая старуха в черном — должно быть, жена хозяина. Служанка подала нам знак и провела в закуток, где имелся рукомойник, который ради нас наполнили горячей водой. По очереди мы смыли с себя подсохшую кровь и грязь, и я в который раз заметила, что смуглое лицо Хорвека посерело от нездоровой бледности.

Нынешний поздний вечер, казалось, выдался не слишком удачным для заведения — за столом в общем зале сидел только один гость: пожилой крепкий мужчина в темно-зеленом бархатном кафтане. Я немедля решила, что он слишком пристально рассматривает нас. Во взгляде этом мне почуялась немалая толика презрения — одежда что у меня, что у моих приятелей была грязна и изодрана, как у нищих бродяг. Разумеется, едва подумав об этом, я тут же с нескрываемым вызовом бросила серебряную монету служанке, поднесшей нам еду. Хорвек отчего-то вновь с осуждением покачал головой, но ничего не сказал. Харль же, завидев дымящиеся тарелки, забыл обо всем на свете, и накинулся на жирную похлебку, словно ничего вкуснее отродясь не едал.

Бывший демон ел медленно, сдерживая себя — наверняка, голод мучил его не меньше нашего, но он сдерживал себя, помня, что поддаваясь человеческим желаниям, становится чуть более человеком, чем раньше. Мне было не по себе от мысли, как опасно сейчас находиться рядом с этим существом, но жалость возобладала, и я пододвинула к нему еще одну тарелку, сердито приговаривая: «Не вздумай отказаться!».

В окно, покрытое давней копотью, ударилось какое-то ночное существо, и я услышала, как старик-хозяин кричит служанке: «Акка, отчего ты не затворила ставни, дура набитая?! Нечисть нынче разбушевалась!». Вспомнив, как Хорвек говорил о том, что ослабленные колдовством люди для горных духов и нелюдей — славная добыча, я вздрогнула, и подумала, что уж точно носа не высуну на улицу до самого утра. Однако толстая Акка была не из пугливых, и, даже не подумав спорить, вышла за дверь, прихватив фонарь. Где-то неподалеку тонко и тоскливо выли твари с пустоши, а в трубе что-то шуршало, тщетно пытаясь пробраться внутрь. Никогда еще мне не доводилось бывать в столь диких местах — мы с дядюшкой Абсаломом старались держаться ближе к оживленным трактам — и я подивилась, как достает храбрости у старика держать здесь постоялый двор.

— Наверняка тут полно разбойников! — громко прошептал Харль, одновременно с тем жуя и икая от жадности.

Я мысленно согласилась с ним и невольно погладила кошелек, благодаря богов за то, что мы ночуем не под открытым небом у костра.

— Судари мои, — закряхтел хозяин, подошедший к нашему столу. — Время позднее, а в наших краях не принято встречать полночь на ногах. Сами слышите, как разошлось нынче бесово племя!.. Добрым людям лучше не слышать, как хохочет и воет треклятая нечисть — от того, говорят, случаются всякие хвори. Ложитесь-ка спать, Акка уже пошла за одеялами, а тюфяков с чистой соломой вон в том углу хватает…

Постоялец в зеленом кафтане, заслышав эти слова, отрывисто пожелал нам доброй ночи, и первым последовал совету хозяина, заняв место чуть поодаль, у стены. Старуха с оханьями и стонами поднялась со своего места, и мы с Харлем, сдвинув ее кресло в сторону, расположились аккурат перед очагом, посчитав что уж за свои-то деньги имеем право на лучшее место в доме. Хоть вина за ужином мы выпили совсем немного, но усталость брала свое: мальчишка заснул, казалось, еще до того, как его голова коснулась тюфяка. Хорвек же, встав из-за стола, замер на мгновение, словно сомневаясь, как именно поступить.