Наука о социальной политике: методология, теория, проблемы российской практики. Том II. Становление - Ракитский Борис - Страница 10

Теория переходного периода должна охватить следующий необходимый и достаточный круг содержательных вопросов:

1) характер исходного состояния общества;

2) достигнутая степень вызревания внутренних противоречий и оценка кризисности ситуации;

3) направление движения (характер возможного нового состояния общества);

4) соотношение и взаимодействие социальных сил, заинтересованных в переходе и противодействующих переходу;

5) стратегическая программа перехода;

6) реальная последовательность действий и возможные варианты продвижения к цели.

Вульгарно-материалистическое (экономически детерминистское) представление об обществе подсказывает обыденному сознанию: каково на самом деле общество, таково и его представление о самом себе. Отсюда простой и ясный вывод: наше общество называется социалистическим, значит оно социалистическое.

«Чувство социализма» привито нам с детства. Но значит ли это, что действительность соответствует такому чувству? Научных доказательств социалистичности современного советского общества нет. Ученые-обществоведы разделились на три группы.

Первую из них составили (закономерный парадокс!) воинствующие сталинисты и оголтелые антикоммунисты. Их общая платформа в том, что в СССР и в странах современного советского типа построен именно социализм. Правда, в остальном у сталинистов и антикоммунистов диаметрально противоположные суждения. Первые напрочь отвергают очевидное – антинародность, антигуманность сложившейся общественной системы. Вторые – упирают на это очевидное и считают антигуманизм, тоталитаризм сущностью социализма.

Две другие группы обществоведов свободны от оголтелости и способны рассуждать здраво, соотнося действительный смысл слов с жизнью. Социализм – это реальный (реализующийся) гуманизм. Таково его самое общее и краткое сущностное определение. Если в советской действительности мы не обнаруживаем приоритета гуманистического начала, то приходится решительно отказать этой действительности в принадлежности к социализму (говоря словами В. И. Ленина, такая действительность не заслуживает названия социалистической). Революционное видение перестройки начинается именно с констатации несоциалистичности нашего современного общества в силу его антинародности, негуманистичности.

В отличие от революционеров, либералы видят ту же самую действительность в более успокоительном, примирительном ключе. Да, мы живем в обществе, где народ отчужден от власти, где нет социальной защищенности и социальной справедливости. Но ведь нет таких сил, которые были бы против социализма, защищенности и справедливости (тут точка перелома, перегиба, перехода в иное измерение рассуждений). Поэтому будем считать, что у нас ранний социализм, при котором сущностные черты социализма еще отсутствуют, хотя не отрицаются. Гуманизм, демократия – это все появляется, де, не сразу, а через 100–200 лет от начала социалистического строительства. Общество, в котором мы живем, действительно, еще не обладает чертами социализма, оно раннесоциалистическое, досоциалистическое, подготовительное для социализма, оно способно развиться в социалистическое, обрести черты и гуманизма, и демократии. Оно может стать демократическим социализмом.

Строго говоря, такая идеология – обман и самообман. Приверженность общества социалистическому выбору здесь просто декларируется. Нужно ещё доказать, что массовому сознанию присуще хотя бы «чувство социализма». Но даже если оно присуще массовому сознанию, требуется еще научно точно определить, не обманчиво ли это чувство, соответствует ли оно общественной реальности.

Состояние общества может быть по-разному интерпретировано, особенно если его оценивать не статически, а динамически, и притом находясь не вне этого общества, а внутри него.

Так оно и происходит, отчего и имеют место существенные расхождения оценок. Из мира фактов спор переносится в мир тенденций, а сравнительная сила тенденций, вероятный исход их исторического противоборства рассматриваются сквозь призму субъективного тяготения к тому или иному реально возможному варианту будущего. Все по-своему правы, а обществоведческая истина остается, как и прежде, плюралистической. А нас-то уверяли новые мудрецы, что классовый подход мёртв!

Значит, у нас есть основания констатировать бесспорные факты, характеристики и тенденции современного советского общества. И уже на этой основе установить размежевание интерпретаций состояния нашего общества. Похоже, что другого выхода в рамках «культурной дискуссии» нет.

Примемся за констатации. Постараемся охватить ими основные стороны жизни общества.

Первая сторона – политическая система. Фундаментальный факт, признаваемый теперь всеми, – отчуждение народа от власти, монополия на власть правящей касты. Решающим является то обстоятельство, что государство, его органы и институты противостоят народу. Их функции носят командно-карательный характер по отношению к собственному народу, а не защитительно-гарантирующий.

Весь режим власти тоталитарный по своему характеру, антидемократический. Отсутствует равноправие по той причине, что государство неправовое, что нет закона, правосудия и правопорядка. Правоподобное регулирование жизни общества на самом деле есть система произвола, разрешения и запрета по усмотрению управляющего.

Вторая сторона – идеология. Отчуждение народа от власти, узурпация власти господствующим аппаратом предполагает (требует для своего воспроизведения) как минимум политическую дезактивацию народа, а как оптимум – экстатического верноподданничества. Вот почему страх (запугивание) и спекуляция на популярной идее – взаимодополняющие компоненты идеологии для массового сознания (для господствующей касты требуется и существует иная идеология). Не допускается не только плюрализм организаций и общественных действий, но даже разнообразие мнений. Тотальное единообразие идеологии и политической практики поддерживается репрессиями, изоляцией от внешнего мира и демагогией. Сила репрессий при тоталитарном режиме современного советского типа прямо пропорциональна влиянию на умы социалистических или хотя бы просто общедемократических идей. Тоталитарный строй в СССР возник как результат контрреволюции под лозунгами социализма. Социалистическая фразеология маскировала подмену и идеологии, и практики социалистического строительства. Большие репрессии 1930-х гг. преследовали задачу подавить размах массового социалистическою сознания, вызванный революцией. Каждый подъём активности народа вызывал со стороны тоталитарного режима соответствующий контрудар. Вспомним патриотизм и героизм времен войны и репрессии 40–50 гг., оттепель и андроповско-сусловские психушки, борьбу с инакомыслием в 1970-80-е годы. Перестройка всколыхнула сознание масс, подняла активность. Великие репрессии потребовались бы тоталитарному режиму для восстановления себя самого. Он может их провести, если мы дрогнем. До сих пор ему удавалось. Но должно же хоть раз удасться и нам! Не вечен же этот распроклятый сталинизм!

Третья сторона жизни советского общества – экономика. Привычное для нас изображение экономического строя СССР включает следующие ключевые идеи: 1) собственность у нас общенародная (государственная), то есть социалистическая; 2) уровень обобществления производства очень высок, реально сложился единый народнохозяйственный комплекс; 3) имеет место демократический централизм как тип управления хозяйством; 4) планомерное управление хозяйством в целом дополняется широкой оперативно-хозяйственной самостоятельностью трудовых коллективов и трудящихся. И так далее. При внимательном же рассмотрении оказывается, что все это – лишь псевдосоциалистический словесный камуфляж откровенно тоталитарного, антинародного режима хозяйствования.

Первая ложь в отношении советской экономики – это приписывание собственности общенародного, социалистического характера. На чем основана эта ложь? На неправомерном знаке тождества между государством и народом. Даже если бы отношения собственности сводились к имущественным отношениям, то и в этом случае нельзя было бы ставить знак тождества между общенародным и государственным. Требовалось бы доказать, что государственное управление имуществом ведется в интересах народа. Доказать такое применительно к советской действительности невозможно. В подобное доказательство не вписываются ни милитаризация хозяйства, ни подчинение его задачам военной и экономической экспансии, ни игнорирование экологических и социальных ограничений при хозяйствовании (то самое «хищническое использование» природы и человека), ни многое-многое другое.