Космофлот: война и миры (СИ) - Чародейкин Андрей - Страница 21

- Это как это, четыре руки? - удивился наш фермер.

- Коррекция, - хмыкнул Олег. Весомо так хмыкнул. И объяснил: - Тоже коррекция, только не генетическая, а обыкновенная, хирургическая. У нас, ты знаешь, запросто руки-ноги заново отращивают. Ну, так и вот: могут и лишнюю отрастить. Только мозг человеческий, как показала практика, плохо с шестью конечностями ладит. Так что самое оптимальное для работы в космосе - это ампутировать ноги, и вырастить на их месте пару дополнительных рук. Чего тут такого-то?! Обычное дело. Многие считают, что человек от обезьяны произошёл. Ну, ты же обезьян видел? У них же вместо ног - руки - и очень даже ничего! Вот, жаль, что уже посадка началась! Тебе, как челу продвинутому, надо было на станции операцию сделать - тут медицинский центр, говорят, хороший!

- Мне местные врачи не понравились, - поморщился Вацлав, вспоминая свой поход по тем самым местным врачам. - А Вы-то сами, Олег, чего при ногах?

- Эх, друг Вацлав! Авиаторам не положено! Там педали под ноги рассчитаны. Ну, ты понимаешь, проектировщики наших крылатых машин - планетные шляпы же. Вот, приходится как-то так. А то бы я давно уже, что ты!

...

Двадцать восемь минут спустя Вацлав уже пристёгивался в пассажирском кресле шаттла. Да, именно так выражаются военные: - 'двадцать восемь минут', а не: - 'полчаса' - как сказал бы какой-нибудь 'шляпа' - то есть гражданский. И даже нисколько уже не удивительно, что Вацлав с Олегом оказались в шаттле на соседних местах.

Застегнув ремни безопасности, Вацлав наконец-то вздохнул с облегчением: путь через стыковочный модуль и шлюз в полной невесомости показал, что: во-первых, содержимое желудка, не оттягиваемое силой тяжести вниз, легко может оказаться в горле, а во-вторых, перемещаться в невесомости надо уметь. Вацлав даже подумал, что иметь дополнительную пару рук вместо бесполезных в невесомости ног - может действительно оказаться удобнее. Но сейчас все его неловкие кульбиты в невесомости - стыдно перед остальными пассажирами шаттла, которые все оказались к невесомости привычными, и спасибо Олегу за терпеливую и молчаливую помощь - были позади, и можно было расслабиться. Наконец-то. Вацлав вздохнул с искренним облегчением и уставился в иллюминатор.

За толстым бронестеклом был космос, и на этот раз он не собирался бешено вращаться. Звёзд было удивительно много! Фермер, живущий не в городе, где от смога и огней звёзд не видно, но под чистым распахнутым над просторными полями небом, Вацлав привык, что звезд много, но оказалось, что он даже не подозревал, сколько их на самом деле!

А родная планета отсюда смотрелась неким сказочным миром! Такая потрясающе красивая! Где-то там его ферма. Но грустить по брошенной совершенно без присмотра ферме Вацлав сейчас не мог: его целиком захватило величественное зрелище!

И главным номером этой программы был космический флот, уверенно и гордо плывущий над сказочным миром. Величественные ударные линкоры и баттлшипы. Хищные обводы фрегатов огневой поддержки и подавления. Авианосцы, похожие на летающие космические города неведомой цивилизации. Сверкающие огнями, отфыркивающиеся маневровыми, благосклонно принимающие внимание снующих вокруг них ботов технических служб. Стволы главных и вспомогательных калибров, ракетные установки, пусковые шахты. И росчерки маршевых выхлопов стремительных истребителей, что в красивом ровном строе облетали эскадру.

- Первый раз, да, - тихо не то спросил, не то констатировал Олег рядом. - Понимаю. Нам тут маневрировать часа два или больше: орбита, брат, это не поле. Так что наслаждайся. А я, пожалуй, в инфор повтыкаю.

Вацлав оглянулся на попутчика, но тот уже 'втыкал в инфор': глаза блуждали, рассматривая что-то, невидимое другим, зрачки светились красным: так это выглядит со стороны, когда лазеры инфора через хрусталики глаз рисуют виртуальную реальность прямо на сетчатку.

Тогда Вацлав снова уставился в иллюминатор, и с удивлением поймал себя на странной мысли: сейчас он больше не воспринимал себя самого, как отдельного человека, заблудившегося фермера. Удивительное дело: сейчас он вдруг осознал, что мыслит себя частичкой чего-то большого, всеобщего. Чего-то великого, как сам космос! Даже не крохотной частичкой, подхваченной Великой Силой, что вознесла человечество из каменных пещер в космические просторы, но частичкой этой самой Силы. Частью некоего великого порыва самой души человечества. Того порыва, того движения умов и сердец, которым человечество взяло в руки контроль над великими природными стихиями, взяло решительно и твёрдо, взяло - и шагнуло к звёздам!

И вот этот разговорчивый тип, Олег, что сидит рядом с ним, и с довольным видом 'втыкает' в свой инфор - он тоже часть великой Силы. И все эти мужчины и женщины, что летят сейчас с ним в одном шаттле. И ещё больше таких же - обычных, простых людей, там - на кораблях флота. Пока философы, сидя в уютных креслах, рассуждают об идеалах, о высокой жертвенной любви, как высшем предназначении человека, все эти люди здесь вот так обыденно и просто заслонили собой хрупкий мир обжитых планет от алиенов - космических завоевателей и убийц. У этих военных людей нет личного времени - отсутствует, как понятие. Есть только время, свободное от боевого дежурства. Нет личных вещей. Есть тревожный вещмешок со сменой белья и средствами личной гигиены. Для них нет понятия 'мирная жизнь'. Есть понятия 'нормальный уровень боеготовности', и есть 'повышенная боеготовность'. Такая вот обычная вещь - военная служба. Такая вот прикладная практическая философия возвышенной жертвенной любви. И теперь всё это - и его, Вацлава, жизнь.

Вчерашний фермер смотрел на корабли четвёртой ударной эскадры, и с каким-то особым умилением удивлялся, как легко и незаметно изменило его мировосприятие приобщение к обряду помочиться на автобусное колесо! Смотрел, и думал, что Олег прав: Традиция - это нечто, что больше любого из нас, это Сила! И никакая тут не заумная философия, а самая что ни на есть обычная правда жизни.

А ещё Вацлав был глубоко благодарен Олегу. Нет, не за множество мудрых советов, которые не факт, что пригодятся Вацлаву. А за то, как тот отнёсся к нему, Вацлаву: как к одному из своих.

...

- Ну, вот что, на! Я вас, двух глистов, под трибунал не отдам! И на гауптвахту не отдам! Нечего мои седины позорить, на! Я вас сам! В гальюне сгною, на! Клопы сортирные! - вынес свой вердикт мудрый старшина. И добавил:

- <Вырезано цензурой> и что б <вырезано удивлённой цензурой>! Вы <вырезано цензурой>, <вырезано потрясённой цензурой> в <вырезано цензурой> с <вырезано ухохатывающейся цензурой>, на!

- И запомните, < вырезано цензурой: опытные цензоры были восхищены, вырезанный кусок вставили в рамочку, и куда-то утащили>, на!!

Старшина остановился на полминуты, дух перевести. Лицо его от усердия залилось здоровым румянцем, словно старшина только что не выговор подчинённым делал, а дрова рубил на морозе.

- Я вот, кое-что вам, соплежуи, скажу, чисто по-отечески, на будущее, которого у вас, бациллы безмозглые, нету никакого, на! - пообещал старшина, и тут же исполнил угрозу - сказал:

<а тут главный цензор прослезился, заявил: - 'теперь я слышал всё!', и вырезал половину главы>

- Вон пшли, на <и тут немножко вырезано благодарной цензурой >, я сказал!

Подбодренные таким отеческим напутствием, Константин и Виктор постарались поставить рекорд по спешности убегания от начальства - пока оно, грозное, но справедливое, отдышавшись, не обнаружило в своём богатом запасе воспитательных выражений неиспользованные ещё обороты речи.

Ловко проходя виражи в полной невесомости парни влетели в указанную шлюзовую, и, подбадриваемые отголосками гнева своего старшины, доносившимися им вслед по коридору, выпрыгнули в космос, едва успев застегнуть скафандры.