Четвертая обезьяна - Баркер Джей Ди - Страница 31

Обнаружив в буфете поднос для завтрака, я нагрузил его едой и питьем. Поставил тарелку с тостами, почистил банан, налил в стакан апельсинового сока, в миску насыпал кукурузных хлопьев (я сам всегда предпочитал их на завтрак). К хлопьям не мешало бы добавить молока; но, заглянув в холодильник, я увидел, что молока осталось не больше чашки. Отец очень любил молоко, а я и подумать не смел злить его, забрав остатки, прекрасно понимая, что мама не купила молока, когда в последний раз ездила за продуктами. Конечно, сегодня она пополнит запас. Нельзя, чтобы завтра отец полез в холодильник и обнаружил, что молока нет, — ни в коем случае!

Спускаться в подвал с подносом оказалось гораздо труднее, чем без него. Я не сводил взгляда с высокого стакана сока, стоящего на подносе; жидкость в нем плескалась: с каждым шагом она доходила до ободка, а потом опускалась вниз. Если сок все же выплеснется, он намочит тост, чего бы я не потерпел. Я и так чувствовал себя виноватым, что обманул вчера миссис Картер; я не собирался усугублять вину, подав ей мокрый тост.

Когда я спустился на самую нижнюю ступеньку, ко мне подошла мама. В одной руке она держала ведро, а в другой — несколько тряпок и большую щетку. На руках у нее были длинные пластиковые желтые перчатки; они доходили ей почти до локтей.

Когда я был маленький, она, бывало, надевала их и говорила, что у нее утиные лапы.

Кря-кря…

— Доброе утро, мама.

Она посмотрела на меня снизу вверх и просияла:

— Какое же доброе у тебя сердечко! Представляю, как засмущается наша гостья, когда увидит тебя. Она все время бормочет, что ей стыдно перед тобой. Сейчас ей, наверное, не терпится нормально позавтракать и чем-то промочить горло.

Проходя мимо меня, мама отщипнула кусочек тоста, а остаток положила на тарелку.

— Постарайся как можно доходчивее растолковать ей наши правила. Очень не хочется, чтобы она с самого начала доставляла нам неприятности.

С этим пришлось согласиться.

— И не слишком много света; не стоит раздражать отца большими счетами за электричество.

— Да, мама.

Я смотрел, как она поднимается по лестнице, и принюхивался. В подвале пахло мокрым металлом и отбеливателем.

Я увидел миссис Картер за секунду до того, как она заметила меня. Кто-то — мама или отец — приковал ее за левую руку к той же водопроводной трубе, к которой несколько часов назад был прикован ее муж. Правда, она не сидела на полу, а примостилась на краю старой отцовской раскладушки. Ее правая рука была прикована к каркасу. По словам отца, раскладушку он привез с войны. Мне всегда казалось, что старая скрипучая походная кровать тоже успела поучаствовать в боях. Толстый брезент вытерся и местами порвался; в выцветшей зеленой материи зияли дыры. Металлические ножки, которые, наверное, блестели, когда были новыми, теперь потускнели и покрылись пятнами ржавчины. Когда миссис Картер заерзала, брезент прогнулся и ножки заскрипели.

Я не понял, почему она лежит — потому что так ей удобнее или потому, что по-другому просто не может. В подвале царил полумрак. Мама погасила весь свет, кроме голой лампочки посередине. Хотя я не чувствовал дуновения ветра, лампочка слегка покачивалась вперед-назад, отбрасывая густые, черные тени на стены и на пол.

Маме (или отцу) хватило дальновидности поставить раскладушку справа от трубы. Пространство слева, которое вчера занимал мистер Картер, можно было, таким образом, беспрепятственно убирать. Вчера пол и стены были забрызганы ярко-алой кровью. Сегодня крови я не увидел, зато на полу осталось темное пятно. Я представил, как мама здесь убиралась. Она ликвидировала беспорядок с тем же воодушевлением, с каким создавала его, но кровь оттирать трудно. Уж если она куда попала, то въедается намертво. Я велел себе не забыть: надо посоветовать маме посыпать то место кошачьим наполнителем. Наполнитель не только впитывает жидкость, но и маскирует запах.

Интересно, узнала ли миссис Картер запах крови и пота своего мужа.

Я чуть не выронил поднос, когда она вдруг села и уставилась на меня выпученными, налитыми кровью глазами. Она что-то бормотала, только из-за кляпа у нее во рту я не мог понять, что она говорит. Я испытал дежавю. Она кричала не так громко, как раньше ее муж, и все же кричала. Она, конечно, была напугана, ну а он вчера был просто в ужасе.

— Доброе утро, миссис Картер. Хотите позавтракать?

Кляп не давал ей не только говорить, но и нормально дышать: нос у нее был заложен, потому что она много плакала. Правда, об этом я старался не думать. Несмотря на то что пережила не самую лучшую ночь в своей жизни, она по-прежнему оставалась хорошенькой. Я видел ее красоту даже под кровоподтеками и ссадинами. Левый глаз выглядел лучше правого; он еще не пришел в норму, но хотя бы не слезился, как несколько часов назад.

Поставив поднос на край раскладушки, я вспомнил, как у меня болела голова, и представил, что ей сейчас, наверное, еще хуже. Если не считать того, что ее избили, она выпила гораздо больше, чем я, и, хотя была опытнее, я подозревал, что сегодня и она мучается похмельем.

— Может, хотите опохмелки?

Она озадаченно посмотрела на меня, и я осознал свою ошибку.

— Извините… рюмочку, чтобы вам полегчало.

Она по-прежнему изумленно смотрела на меня, чуть склонив голову влево. Хорошо хоть бормотать перестала.

— У вас сразу пройдет голова. У папы наверху есть бурбон; я выпил буквально один глоток, и мне сразу стало легче. Конечно, сейчас еще рано, но вовсе не обязательно весь день мучиться от боли.

Миссис Картер медленно покачала головой; она не сводила с меня взгляда.

Я кивнул в сторону подноса:

— Нам с отцом пришлось самим готовить завтрак, а мы не самые лучшие повара на свете. Может быть, завтра мама приготовит что-нибудь получше. В ее исполнении завтрак — настоящий пир. Так хотите поесть?

Она кивнула и даже чуть-чуть подвинулась, чтобы мне было удобнее. Отодвинуться дальше ей мешал наручник: браслет впился в руку. Она сердито покосилась на него и что-то буркнула.

Я придвинулся ближе:

— Если я выну кляп, обещаете не кричать? Лично я не против, конечно. Просто знайте, что подвал у нас глубокий и вас никто не услышит. Даже на кухне крики почти не слышны. А уж снаружи вообще ничего не заметно… — Я ухватился пальцами за край кляпа и дернул. Что-то такое было в ее коже… От прикосновения к ее лицу у меня по телу побежали мурашки. Откровенно признаюсь, что густо покраснел, а сердце у меня забилось чаще.

Когда кляп повис у нее на шее, миссис Картер глубоко вздохнула и выдохнула, а потом еще и еще раз. Я решил, что ее тошнит, и уже собирался сбегать наверх за бумажным пакетом, но тут она заговорила — с большим трудом и очень хрипло, оттого что у нее пересохло в горле.

— Крики?

Я пожал плечами.

— Ты сказал, что наверху крики едва слышны… как будто такое случалось не один раз. Твои родители уже поступали так прежде?

— Как поступали?

— Так… — Она дернула наручник, и цепь звякнула о трубу.

— А… — Я опустил глаза на поднос. — Не знаю.

Она нахмурилась:

— Ты не знаешь, приковывали ли твои родители женщину в этом подвале раньше?

Я потянулся за стаканом:

— У вас, должно быть, пересохло в горле; сок очень вкусный, как солнышко в стакане.

— Я не хочу сока; я хочу, чтобы вы меня отпустили. Пожалуйста, отпустите меня!

— Может, тогда банан? На вашем месте я бы съел его. Мы купили их два дня назад, и они сейчас как раз в нужной стадии спелости — видите? Чуть-чуть зеленого и желтый. То, что надо, чтобы ваши губки снова стали пухлыми.

— Пустите меня! — закричала миссис Картер; слова царапали ее пересохшее горло. — Пустите! Пустите! Пустите! Пустите!

Я вздохнул.

— Придется снова ненадолго вставить вам кляп, а я пока объясню вам правила. Извините, миссис Картер.

Она отворачивалась и плотно сжимала губы, но я знал, как нужно действовать. Схватил ее за волосы и резко дернул назад. Я не хотел делать ей больно, но она не оставила мне выбора. У меня был крошечный складной ножик, который умещался в ладони. Я достал его, нажал на кнопку, выщелкнул лезвие и, не успела она и глазом моргнуть, кольнул ее в шею. Потом поднес к самым ее глазам окровавленное острие, чтобы она видела. Я ее только оцарапал — пустил кровь, чтобы дать понять, что я способен, если захочу, причинить ей гораздо больше вреда.

Не сводя взгляда с ножа, миссис Картер жалобно заскулила.

Свободной рукой я затолкал ей в рот кляп и выпустил ее волосы. Надо было действовать быстро, вот я и обострил ситуацию (простите за невольный каламбур)! Еще раз нажав на кнопку, я убрал лезвие и опустил нож в карман рубашки.

— Правила просты, миссис Картер. На то, чтобы их объяснить, уйдет всего минута; потом я вас оставлю, чтобы вы позавтракали. Вы наверняка проголодались.

Она побагровела от гнева.

— Обещаете хорошо себя вести, пока я буду объяснять правила?

— Да пошел ты! — пробормотала она из-за кляпа.

Ее ругательства поразили меня в самое сердце. Как грубо! Разве я не старался ей помочь?

— Лайза, мы не потерпим в своем доме таких выражений! Даже со стороны наших гостей, — прогремел сзади голос отца.

Обернувшись, я увидел, что отец стоит у подножия лестницы с чашкой дымящегося кофе в руке. Он подошел ближе и продолжал:

— Все начинается с таких грязных слов. За грязными словами быстро следует грубость, затем гнев и ненависть… совершенно недопустимые в цивилизованном обществе. Не успеешь оглянуться, как мы все начнем бегать голыми по улицам, размахивая топорами. Мы этого не потерпим, ясно? Мы стараемся правильно воспитывать сына. Он берет пример со взрослых, которые его окружают. Он учится у взрослых, которые его окружают. — Отец шагнул ко мне, взъерошил мне волосы. — Этот мальчик быстро растет и все впитывает, как губка. Мы с его матерью стараемся познакомить его с системой ценностей, прежде чем выпустим в большой, опасный, прекрасный мир. И здесь вступают в действие наши правила.

— Правила произошли от трех обезьян. — Я не мог не захлопать в ладоши. Рассказ всегда приводил меня в возбуждение. — Некоторые называют их «Тремя таинственными обезьянами», но на самом деле их было четыре. Их звали…

— Помедленнее, сынок. Когда рассказываешь анекдот, неужели ты пропускаешь самую соль?

Я покачал головой.

— Вот именно, — кивнул отец. — То же самое относится и к таким рассказам. Начать, если это уместно, следует с небольшой предыстории, затем переходи к основному содержанию и заканчивай красивым поклоном, чтобы все увязать воедино. Тут важно не спешить; ты должен наслаждаться рассказом, как наслаждался бы хорошим куском мяса или рожком твоего любимого мороженого.

Отец был прав; впрочем, он всегда был прав. Я был слегка нетерпелив, но собирался исправить этот недостаток.

— Отец, может, ты сам расскажешь? Ты рассказываешь гораздо более лучше меня.

— Надо говорить просто «лучше меня», сынок.

— Извини. Лучше меня.

— Если наша гостья пообещает хорошо себя вести, так и быть, я посижу с вами немного и сам все расскажу. В конце концов, для всех будет лучше, если она поймет правила с самого начала. Ты со мной согласен?

Я кивнул.

Миссис Картер смотрела на нас с каменным видом; лицо у нее раскраснелось под синяками, оставшимися после вчерашнего вечера.

— Миссис Картер, вы обещаете хорошо себя вести? Мне кажется, что вам история понравится.

Она быстро перевела взгляд с меня на отца и обратно на меня. Что-то пробормотала, но из-за кляпа я не разобрал, что именно. Я потянулся к кляпу, но отец меня остановил.

— Лучше пока оставить его на месте, — сказал он. — Думаю, наша гостья будет сидеть тихо. Не правда ли, Лайза?

Она резко опустила и подняла голову.

Отец сел рядом со мной на край раскладушки, а свою чашку поставил на бетонный пол. Немного кофе пролилось с его стороны и смешалось с бурым пятном.

— Мудрые обезьяны изображены на панно над входом в знаменитое святилище Тосёгу в Японии, в городе Никко. Их вырезал Хилари Дзингоро в семнадцатом веке; считается, что они изображают жизненный цикл человека… правда, жизненный цикл изображен на других панно, а мудрые обезьяны — только на втором. Считается, что истоки притчи — в учении Конфуция.

— Не таком, как в печенье с предсказаниями — в настоящем учении Конфуция, — выпалил я. — Тот, настоящий, был китайским ученым, редактором, политиком и философом. Он родился около пятьсот пятьдесят первого и умер в четыреста семьдесят девятом году до нашей эры.

— Молодец, сынок! — просиял отец. — Ему принадлежат самые знаменитые китайские тексты и кодексы поведения, которым следуют по сей день, причем не только в Китае, но и во многих странах современного мира. Конфуций был настоящим мудрецом. Некоторые также говорят, что идея обезьян попала в Японию благодаря одной буддистской школе Тендай. По-моему, никто ничего не знает точно. Такие притчи всегда переживают века. Не удивлюсь, если когда-нибудь станет известно, что и Китай, и Япония узнали об обезьянах из какого-нибудь еще более древнего источника, а тот источник, в свою очередь, получил ее из еще более древнего. Возможно, мудрые обезьяны появились на заре существования человека.

Миссис Картер по-прежнему не сводила с нас взгляда.

— Итак, — продолжал отец, — жизненный цикл человека, вырезанный над входом в святилище Тосёгу, включает девять резных панно; обезьяны появляются на втором. Может ли кто-нибудь сказать мне, как зовут этих обезьян?

Я, конечно, знал ответ и с серьезным видом поднял руку. Если миссис Картер тоже знала ответ, она предпочла не участвовать в нашей беседе.

Отец посмотрел на меня, потом на миссис Картер и снова на меня.

— Раз ты первый поднял руку, тебе и отвечать. Назови-ка их имена!

— Мидзару, Кикадзару и Ивадзару!

— Ты совершенно прав! Дайте мальчику заслуженную награду! — Отец заулыбался. — Ты получишь бонусные очки, если знаешь, что означают их имена!

Конечно, отец знал, что я отвечу правильно, однако любил такие невинные забавы, поэтому я ему подыграл:

— Мидзару значит «не вижу зла». Кикадзару — «не слышу зла», а Ивадзару — «не говорю зла».

Отец медленно кивнул и постучал миссис Картер по колену.

— Возможно, вы встречались с их изображениями; сюжет запечатлен на многочисленных картинах и в статуэтках. Первая обезьяна закрывает глаза, вторая — уши, а третья прикрывает своей волосатой лапой рот.

— Значит, когда миссис Картер употребила плохое слово, она нарушила правило Ивадзару, — уверенно заявил я.

Однако отец покачал головой:

— Нет, сынок; хотя грязно ругаться плохо и это признак неразвитого ума, для того чтобы нарушить правило Ивадзару, ей пришлось бы сказать что-то плохое о ком-то.

— А-а-а, — кивнул я.

Миссис Картер застонала и задергалась. Цепи зазвенели.

— Тише, тише, Лайза. Тебе тоже дадут слово, и до тебя дойдет очередь, только ты должна быстрее поднимать руку, — обратился к ней отец.

Она снова дернулась, цепи ударились о трубу и о металлический каркас раскладушки. Она разочарованно застонала.

— Может быть, тогда ты скажешь?

— Есть и четвертая обезьяна, но о ней никто ничего толком не знает, — ответил я.

Отец кивнул:

— Первые три обезьяны определяют правила, согласно которым должны жить мы все, но самая важная — именно четвертая.

— Сидзару, — сказал я. — Ее зовут Сидзару!

— Она символизирует принцип «не совершаю зла», — подхватил отец. — И это, конечно, самое главное. Если кто-то увидит или услышит зло, тут от него самого мало что зависит. Если кто-то говорит зло, такой недостаток тоже можно исправить, но, когда зло совершают… тому, кто совершает зло, нет прощения!

— Те, кто совершают зло, — нечистые, да, отец?

— Да, сынок, определенно. — Отец снова повернулся к миссис Картер. — К сожалению, ваш муж попал в последнюю категорию. Таким, как он, не место на нашей большой планете. Правда, лично я предпочел бы избавить мир от его грязи чуть более осмотрительно, чем показалось уместным моей милой женушке, но что сделано, то сделано, и нет смысла волноваться из-за того, что мы не в силах изменить. Кроме того, я бы также предпочел, чтобы вы не стали свидетельницей наших вчерашних забав, но вы решили поиграть в детектива и увидели то, что не должны были видеть. Поэтому мы попали в затруднительное положение. Что с вами делать?

— Она чиста, отец? — вынужден был спросить я, потому что ответа я не знал. Конечно, она видела и слышала зло, но отец еще раньше говорил мне, что такие нарушения простительны. Говорила ли она зло? Совершала ли зло? Этого я не знал.

Отец убрал с глаза миссис Картер прядь волос. Долго молча смотрел на нее, потом ответил:

— Не знаю, сынок, но собираюсь выяснить. Мистер Картер был человеком неприятным, здесь никаких сомнений быть не может, но кое-что подтолкнуло его к действию — что-то нажало последнюю кнопку и вызвало извержение. — Он дотронулся кончиком указательного пальца до синяка под глазом миссис Картер. — Все время спрашиваю себя, что это могло быть и не стоит ли за всем произошедшим наша милая миссис Картер.

Я снова вспомнил картинку: мама и миссис Картер сплелись в объятиях. Я не мог рассказать об этом отцу. Пока не мог. Если действия миссис Картер побудили мистера Картера нарушить правила, не разумно ли предположить, что в действиях миссис Картер отчасти повинна и мама? Если мама нарушила правила… последняя мысль была для меня невыносима.

Отец пристально смотрел на меня. Знал ли он? Выдал ли я себя? Отец не стал настаивать. Вместо этого он встал и показал на поднос с завтраком:

— К сожалению, ваш завтрак остыл. Но уж как есть, так есть. Надеюсь, в следующий раз вы примете предложенную вам еду с улыбкой, а не так грубо. — Он похлопал меня по плечу: — Не забудь, сынок, никакой утвари для нашей гостьи.

— Знаю, отец.

— Вот молодчина!

Он начал подниматься по лестнице.

Я повернулся к миссис Картер и потянулся к ее кляпу:

— Может быть, еще одна попытка?

Она кивнула, не сводя взгляда с отцовской спины, которая постепенно скрывалась из виду.