Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие - Епифанович Сергей Леонтьевич - Страница 19

Но борьбой со страстями удовольствия подвижничество только начинается. За»вольными страстями»всегда, как наказание^[706], следуют»невольные»(страдания) - ακούσια πάθη ^[707]. Страданиями вызывается в человеке страсть печали, этот отклик неудовлетворенной греховной похоти (επιθυμία) к удовольствию^[708]. Против этой страсти необходим человеку подвиг терпения^[709] и печали по Богу^[710]. Нужно с благодарностью переносить невольные страдания как благое врачевство, сознавая их очистительное значение^[711] и имея скорбную печаль о своих согрешениях. Основу для терпения составляет смирение: того, кто отрешился от благ мира, не будет уже повергать в печаль их лишение^[712].

Победа над вольными и невольными страстями и уврачевание пехотной способности души подготовляет к самой трудной и тяжелой борьбе, именно к борьбе со страстями раздражительной способности (ненависть, злопамятство и т. п.^[713]). Бороться с гневом весьма трудно, почти невозможно: не всякий может погасить его внезапные распадения^[714]. Нужно поэтому много трудиться над стяжанием добродетели кротости^[715]. Помогает здесь лишь то обстоятельство, что предшествующие добродетели — и особенно терпение скорбей — уже смирили источник раздражительности — похоть (επιθυμία) и отвлекли ее от мирских благ, из‑за которых и возникают все распри^[716]. За то с победой над гневом борьба со страстями приходит к концу, и достигается важнейший результат ее — обуздание страстных сил души — похотной и раздражительной способности (επιθυμία, θυμός).

Но подвижнику нужно не только уврачевать страстные силы души, но и пресечь исходные точки страстей в чувствах и помыслах. Это достигается а) через обучение чувств благочестивым упражнениям^[717] и б) через борьбу с помыслами. Подвиг мысленной брани в особенности труден, не только по существу^[718], но и потому, что это есть брань с демонами, внушающими помыслы^[719]. Главное в этой борьбе заключается в том, чтобы не задерживать в душе помыслов, чтобы они из простых не стали страстными, или, по крайней мере, чтобы из страстного помысла не перешли в греховную склонность (εξις)^[720]. Страстные помыслы нужно делать бесстрастными^[721], и, таким образом, развитию страсти полагать конец в самом ее начале. Меры в борьбе с помыслами двоякого рода. Помыслы можно только отгонять, не допуская развития страсти, благочестивыми упражнениями (например, псалмопением)^[722]; можно и совсем отсекать, приводя их к умалению и даже уничтожению через полное удаление от мира и его благ (презрение ко всем предметам или»причинам»страсти), что осуществляется при помощи созерцаний и любви божественной^[723]. В том и другом случае для мысленной борьбы с демонами потребны духовное трезвение^[724] и молитва^[725].

Душе, прошедшей все стадии трудной борьбы, предстоят сладкие плоды победы. В награду за подвиги ей дается благодать бесстрастия, απάθεια ^[726], эта высшая цель практической философии. Достижение его обусловливает другой дар благодати — озарение ведением^[727] (созерцание).

Бесстрастие и ведение вместе приводят к величайшей добродетели — любви божественной: бесстрастие отрешает от мира^[728], ведение дает вкушение бытия божественного^[729], после чего возгорается благодатный пламень любви божественной^[730], который, возрастая постепенно и захватывая все силы души в одном устремлении к Богу^[731], доходит, наконец, до высших мистических состояний экстатического ερως'а ^[732]. Душа, отрешившаяся от мира и охваченная этой любовью, прилепляется к Богу и ничего не ставит выше Него^[733], и лишь в Нем любит Его творения^[734]. Как высшая добродетель, любовь охватывает все ведущие к ней добродетели, является одушевляющим их началом и животворной силой всей нравственной жизни человека. Она заключает в себе и веру и надежду^[735], и заменяет их собой как более сильное побуждение к нравственной жизни^[736]. По силе ее уже самоохотно, без всякого самопринуждения^[737], осуществляются все подвиги добродетели. Она охватывает и оживотворяет собой все виды подвижничества: любовь к Богу одушевляет воздержание, прогоняя всякие похотные страсти^[738]; любовь к ближним укрепляет кротость, изгоняя всякие проявления гнева^[739]. Включая в себе все добродетели^[740], любовь осуществляет и их общее назначение — она соединяет людей с Богом и друг с другом^[741], а исполняя это наиболее совершенно, она больше всех добродетелей ведет человека к обожению^[742]. Последнее, т. е. обожение, лучше всего осуществляется в том непосредственном соединении с Богом, которое достигается высшим парением любви в ερως'е. В порыве страстной любви (ερως) к Богу, в высоком мистическом восторге, душа в священном исступлении, в экстатическом состоянии, сливается с Богом^[743]. Так обнаруживается лучшее свойство любви — приводить к Богу все, что произошло от Бога^[744].

Естественное созерцание

Таков путь подвижника–практика, который, не имея склонности сосредоточиваться на созерцании, по прохождении практической философии находит себе упокоение в высших мистических состояниях любви. Но для ума созерцательного открывается широкая область естественного созерцания. Оно составляет вторую и высшую стадию развития после практической философии^[745]. Если делание врачует душу от плотского самолюбия, φιλαυτία, то созерцание избавляет ум от духовного неведения, αγνοια ^[746]. Это уже дальнейший шаг в приближении к Богу^[747], приготовляющий к непосредственному мистическому слиянию с Божеством. В созерцании достигается просветленное равноангельское состояние ума^[748], и дается сила духовного созерцания всего бытия^[749]. Созерцание не есть какое‑либо философское упражнение; оно — дар благодатного озарения^[750], дар, получаемый лишь по достижении бесстрастия^[751] и раскрывающийся, как все дары Св. Духа, лишь по мере духовного совершенствования^[752]. Подготовляемое практической философией^[753], созерцание, естественно, никогда с ней не порывает, а напротив, стоит в тесной связи с ней^[754], постоянно поддерживается ей и, в свою очередь, благотворно влияет на нее, погашая страсти^[755] и укрепляя и одухотворяя добродетели^[756]. Оно, таким образом, продолжает дело всестороннего усовершения человека, но сосредоточивается на усовершении высшей его части — ума, и получает потому большее значение, чем практическое делание^[757].

Внешними, так сказать, упражнениями на стадии созерцания являются чтение Писания,«тайное поучение»и молитва^[758]. Вся суть духовного подвига в данном случае заключается в таинственном постижении идей (λόγοι) бытия и их внутреннего смысла и духовно–божественной сущности^[759], и употреблении их на духовную пищу ума.

Духовное созерцание развивается в известной последовательности: оно разрастается постепенно, захватывая все высшие и высшие области бытия, и постепенно все более и более одухотворяется^[760]. Так, сперва оно включает в себя только»естественное созерцание», φυσικη θεωρία (в узком смысле) мира чувственного^[761]; потом приобретает»ведение»(γνωσις) мира мысленного (των νοητων)^[762], и в особенности постигает в этой области идеи (λόγοι) промысла и суда^[763], управляющие миром нравственным и выражающиеся в идеях (λόγοι) добродетелей^[764]; наконец, оно достигает»богословского познания»^[765], или»незабвеного ведения»(αληστος γνωσις)^[766], сосредоточиваясь на богомыслии.«Незабвенное ведение»рядом с другим высоким благодатным состоянием — даром»неразвлеченной молитвы»^[767], — результатом долгих упражнений в этой добродетели, — образуют собой высшие так называемые»богословские»состояния, подготовляющие к премысленному акту»таинственного богословия», неизреченного познания Божества в недоведомом соединении с Богом^[768].