И снова девственница! (СИ) - Соломахина Анна "Fjolia" - Страница 4

Она облегчённо вздохнула. «Это он что, последней фразой на себя любимого намекает?» — пронеслось в голове ехидное.

— Хотя, если тебя хорошенько помыть и приодеть, — он задумчиво перебирал пальцами два антрацитовых чёрных шарика. Когда успел достать? Странный тип, — можно и поразвлечься.

Увидев откровенный ужас на лице пленницы, он хищно оскалился.

— Смотри, могу и не спрашивать.

На сей «позитивной» ноте Люба поняла, что сон затянулся и ущипнула себя за ногу. Конечность отказывалась что-либо чувствовать, окончательно уверив в нереальности происходящего. Догадаться о том, что та банально онемела, она не додумалась. Поэтому с трудом, но встав с ледяного пола, побрела к кровати, показав наглецу то самое место, где его любят и ждут.

— Ты что себе позволяешь?! — он взмахнул свободной рукой и, раскрутив обратно, пригвоздил блондинку к жёсткой, шершавой стене, — куда пошла без моего позволения?

— Домой, — она вздёрнула подбородок и сжала зубы.

— Ты ещё не поняла, что полностью в моей власти? — он вплотную подошёл, остановившись в какой-то паре сантиметров. Порочная тень мелькнула в высокомерном взгляде.

— Поздравляю, — едко ответила доведённая до предела женщина, — пошёл в задницу! — и от души пнула его в источник этого самого порока.

Взвизгнув от неожиданности, мистер Злыдень крутанул кистью, отчего пол с потолком несколько раз поменялись местами (хотя особой разницы между ними не наблюдалось), а в шее жертвы что-то громко хрустнуло. Бесчувственное тело распростёрлось на сером полу. Нежная, бархатистая кожа была особенно красива в контрастном обрамлении грубого камня. Она сияла своей белоснежностью, вызывая безотчётное желание прикоснуться, попробовать на ощупь, вкусить её сладость. Даже струйка алой крови из слегка вздёрнутого носа не портила вида. Напротив, придавала трогательной хрупкости.

— Сучка! — вырвалась непристойная грубость. Эта женщина будоражила его чувства. Не столько красотой телесной и отнюдь не дерзким духом, но их удивительной совокупностью, приправленной горькой перчинкой разбитых надежд (он знал о её никчёмной жизни всё). Простых, банальных до невыносимости, но столь необходимых этой примитивной самке. Примитивной и такой притягательной. С трудом сбросив оцепенение, он слевитировал её на кровать, борясь с непрошеным желанием сделать это собственноручно. Парочка артефактов на лоб и солнечное плетение, и рваное дыхание выравнивается, кровь сворачивается, а тело расслабляется.

— У тебя нет никаких шансов против меня, — он бессознательно стёр кровь и облизнул палец, — поговорим завтра.

— Наконец-то я проснулась! — возрадовалась Любовь, соскакивая с дивана и заглядывая в кроватку дочери.

— Мама, я так хочу спать, — противно заныла Зойка, — и так не хочу в садик! Давай я пойду к бабе Хае?

— Заюшка моя, — нацеловывала всё, что оказалось в ближайшем доступе Люба, — сегодня суббота, мы никуда не идём.

— Как это никуда? — тут же подскочил возмущённый ребёнок, — ты же обещала пойти в зоопарк!

— А ты, вроде, спать хотела? — хитро сощурилась женщина, подлавливая маленькую врунишку на слове.

— Так светло на небе, солнце встало, — как маленькой, принялась объяснять кудряшка, — значит, и нам пора.

— Пора-пора, — подхватила светлую мысль и защекотала бока, — только сначала каша. Тебе какую?

— Рисовую, с корицей и ирговым вареньем.

— Сладкоежка ты моя, — она вдохнула нежный аромат ребёнка и отправилась на кухню. — Как хорошо, что та дрянь была просто сном.

— Ты кого дрянью назвала? — раздался леденящий душу голос.

Голубая занавеска кухонного окна поплыла перед глазами, головокружительное чувство падения и страх. Страх открыть глаза и не увидеть надоевших до оскомины серых обоев, сменить которые не хватало ни денег, ни времени.

— Я знаю, что ты уже проснулась, хватит притворяться, — противный до зубовного скрежета тон, — мы вчера не закончили!

— Боже, как мне это надоело! — простонала Люба. — Я хочу обратно к своей дочурке.

— Только после того, как сделаешь то, что мне надо, — он стоял напротив кровати и равнодушно смотрел на полуобнажённую женщину.

— А давайте я просто засну и проснусь уже дома, — она натянула до подбородка соскользнувшее во сне одеяло, — или хотя бы оденусь.

— Интересно, ты такая тупая или головой сильно ударилась?

— На ваш выбор, — дёрнула плечом блондинка, — лишь бы отстали.

— Ещё одно слово, — белёсые глаза злобно прищурились, — и тебе не к кому будет возвращаться.

И тут случилось то, чего Любовь никак не ожидала: её малышку, её кровиночку скручивает так, что она превращается в маленький, худенький комочек. По всему телу появляются открытые язвы, сначала красные, потом они чернеют, а после разрастаются так, что за ними уже не видно ни единого клочка кожи. Ребёнок сгнивает заживо буквально на глазах, и детский крик. Отчаянный, полный невыносимой боли.

Слёзы текут по обнажённой груди — одеяло давно забыто и лежит в ногах. Судорога схватывает руки, грудь разрывает от рыданий, тело забыло, как дышать.

— Ну-ну, успокойся, — недовольно ворчит мучитель и развеивает иллюзию, — это всего лишь демонстрация моих возможностей. Ничего с твоей малявкой не случилось… пока.

Слова с трудом пробиваются сквозь шум в ушах. Наконец, они доходят до агонизирующего сознания, и ярость поднимается из самых глубин материнского сердца.

— Да как ты… — фраза обрывается, так и не начавшись.

— Достала, — усталость мелькнула во взгляде, — будешь молчать, пока мне не потребуется от тебя ответ. Положительный.

Убедившись, что рот у неё больше не издаёт ни звука, он зафиксировал запястья, приковав цепями к столбикам кровати. Ошейник решил пока не задействовать — оставил в запасе. Открывшаяся картина вызывала полнейшее удовлетворение и будила вполне определённые желания. «К чёрту, не до того сейчас!»

— А теперь слушай. Ты — пропавшая без вести принцесса Меравии. Во время переворота тебя спасла кормилица и увезла в Кординию, то есть в нашу страну, — уточнил мужчина, вспомнив, что названия ей ни о чём не говорят, — где воспитывала до последнего времени. Месяц назад она скончалась, а ты устроилась в мой замок горничной. Я, будучи близким знакомым твоей погибшей родни, увидел фамильное сходство и проверил кровь. Теперь ты, пусть и не принадлежишь к правящему дому, но королевской крови, и имеешь право на определённые притязания. Это понятно?

Обалдевшая от потока абсурдной информации, она автоматически кивнула.

— Отлично. Манерам и паре меравийских слов мы тебя научим. Это первое. Второе, ты — любимый типаж нашего наследного принца, — тут его рот презрительно скривился, — вскружить ему голову не составит труда. Вашему браку может поспособствовать алчность Базальда — действующего короля — он давно хочет спрямить свои северные границы, а благодаря тебе он может рассчитывать и вовсе их расширить. Когда свергнет в Меравии нынешнюю власть.

Любе казалось, что этот человек бредит. Какие короли, какая принцесса? Кто он вообще такой и как она здесь оказалась? А, точно, упала с тем типчиком в кусты… мёртвым типчиком. Последняя мысль отрезвила её не хуже ведра ледяной воды.

— Ну и самое главное, — седовласый довольно потёр руки, — в первую брачную ночь ты должна будешь дать ему яд. Без разницы до или после исполнения супружеского долга — тут на твоё усмотрение. И не гляди на меня так, это всего лишь сильное снотворное. Настоящее тело мы заменим на муляж, а принца лишим памяти и обеспечим тихое, безбедное существование. Где-нибудь очень далеко отсюда.

«Что-то сомнительно мне сие великодушие, но кто ж меня спрашивает?» — отчётливо говорили выразительные глаза. «Кстати, интересно, а разлагаться муляж будет или так и останется нетленным? Мало ли, может, какой ретивый потомок решит взглянуть на кости предка в фамильном склепе, а там свежак? Так, я что, всерьёз рассуждаю о бреднях этого типа? Похоже, что да».