И снова девственница! (СИ) - Соломахина Анна "Fjolia" - Страница 11

— Без вашего поручительства я помощник руководителя с трёхлетним стажем, высшим образованием и двухкомнатной квартирой, — довольно резко напомнила изначальное положение вещей.

— Да ты что? — с любопытством протянула Ждара, — и какая у тебя специальность?

— Психолог.

— Это ещё что за зверь? — видимо, наука о душе здесь не развивалась.

— Я же говорю — никто! — самодовольно откинулся на спинку стула маг.

— Между прочим, у вас налицо прогрессирующая мания величия, сильная психологическая травма, связанная с женским полом, скорее всего матерью, и развившийся на этом фоне комплекс неполноценности. Как следствие, стремление к насилию в личных отношениях.

— Что ты знаешь о насилии, девочка? — вкрадчиво спросил Брэг, при этом глаза его не обещали ничего хорошего. Он явно еле сдерживал ярость. — То, что я позволил тебе увидеть… детские игрушки по сравнению с истинной болью.

Желание вскочить и убежать терзало разум увлёкшейся своим профессионализмом Любы, но ноги ослабли до того, что из доступных вариантов было сползти с кресла и забиться в угол. Магиня с любопытством переводила взгляд с одного на другую, поигрывая рубиновым вином в бокале.

— Кажется, ты успела забыть, что бывает, когда показываешь зубки, — он не отказал себе в удовольствии собственноручно сжать тонкую, трепещущую шею. — Величие даёт родовая кровь и собственная сила. Сила воли, магии и духа. И не смей совать свой нос туда, где тебе не место.

Усиливающаяся хватка и приближающееся с каждым словом лицо вызывали головокружение пополам с отвращением. Ещё немного, и сознание сорвётся в небытие.

— Брэг, стой! — воскликнула шатенка, — через три дня бал — нам не нужны синяки на шее.

— Ничего, вылечим, — оскалился маньяк и больно укусил за полную нижнюю губку.

— Ай, — хрипло вскрикнула Люба, всё ещё удерживаемая железной хваткой.

— Чтобы вспомнила, с кем разговариваешь, — и смачно лизнул подбородок.

Красный от крови язык скрылся во рту, слегка обагрив внутреннюю сторону губ. Сейчас он как никогда походил на вампира. Классического: злого, кровожадного, беспощадного. Ещё раз лизнув теперь уже повреждённую губу, он разжал пальцы и крепко взял за подбородок.

— Ты полностью в моей власти. Захочу — будешь делать то же, что и те девки, которых ты видела. А захочу больше — выполнишь, как миленькая.

Если до этого заявления Люба боялась, то теперь пришла в ярость. Сверкнув глазами, она с видимым отвращением вытерла рот.

— Только то, что указано в контракте, — потёрла шею, — с вас штраф в размере трёх процентов от основной суммы договора за неправомерные действия и нанесение телесных повреждений средней степени тяжести.

Как всё-таки удобен договор, подписанный кровью! По нему отвечают не в суде, который можно подкупить, а перед мирозданием. Разумеется, если у ущемлённой стороны хватит ума протестовать. А дурой Люба перестала быть очень давно.

После памятного вечера они больше не встречались. Все три дня Люба промаялась с больным горлом и саднящими от каждой попытки поесть губами. И лишь накануне бала прибыл доктор и залечил повреждения.

— Вот ведь скунс! — возмущалась девушка, — дотянул до последнего, хотел, чтобы я помучилась! А я ведь толком есть не могла все эти дни. Вот возьму и грохнусь на балу от недоедания — и пусть ему будет стыдно!

— Не мельтеши, — скривилась Ждара, — сама нарвалась, сама и получила. Вот кто тебя просил лезть ему под шкуру? Ткнула его в самое больное, а теперь удивляешься. — Она многозначительно кивнула в ответ на вопросительный взгляд. — Да он, можно сказать, пожалел тебя. И за меньшее убивал, правда, мужчин, насчёт девушек не знаю — свечку не держала.

— Ага, добренький мальчик нашёл пулемёт, больше в деревне никто не живёт, — продекламировала детскую страшилку.

— Забавная ты, — протянула шатенка, слегка скривив полные губы, — и далеко не глупа, только тормозить вовремя не умеешь. Бери пример с Брэгдана — он ведь явно хотел куда больше, чем позволил себе, но смог сдержаться.

— Сдержаться — это когда поскрежетал зубами, поиграл желваками и стукнул рукой в стенку, а не придушил до полусмерти и не нализался крови из собственного укуса! — ей надоело ходить из угла в угол и она плюхнулась в соседнее кресло.

— У каждого своё понятие предела, — пожала плечами женщина, — а вообще я бы на твоём месте воспользовалась ситуацией.

— Какой и как? — не поняла совета.

— Он к тебе явно неравнодушен, — она усмехнулась, глядя на недоумение собеседницы, — ты его чем-то зацепила, — изучающий взгляд, — и если будешь меня слушать, то сможешь пробиться в дамки.

— Спасибо, мне и так неплохо, — открестилась от сомнительной чести Люба и поднялась к себе.

В эту ночь, как и в предыдущие на новом месте, ей вновь приснился очередной кошмар. С тех пор, как она прибыла в столицу, решётка на входе оказалась поднятой, но стражники, стоявшие на посту, тут же обнажали мечи, и ни о каком дальнейшем продвижении не шло и речи. Так и топталась на месте, пытаясь уговорить суровых воинов, да всё без толку. Сегодня она решила не биться головой о стенку, а просто посидеть, песни попеть, за жизнь поговорить. С трудом, но ей удалось сдержать странную, необъяснимую тягу непременно попасть внутрь. Она остановилась у самых ворот и облокотилась о ближайший косяк. Стражники подозрительно косились, но агрессии не проявляли. Тогда, автоматически перебирая пальцами по несуществующим струнам, Люба запела:

Побледневшие листья окна

Зарастают прозрачной водой.

У воды нет ни смерти, ни дна.

Я прощаюсь с тобой.

Горсть тепла после долгой зимы

Донесем. Пять минут до утра

Доживем. Наше море вины

Поглощает время-дыра.

Это все, что останется после меня,

Это все, что возьму я с собой.

С нами Память сидит у стола,

А в руке ее пламя свечи.

Ты такой хорошей была.

Посмотри на меня, не молчи.

Крики чайки на белой стене

Окольцованы черной луной.

Нарисуй что-нибудь на окне

И шепни на прощанье рекой.

Это все, что останется после меня,

Это все, что возьму я с собой.

Это все, что останется после меня,

Это все, что возьму я с собой.

Две мечты, да печали стакан

Мы, воскреснув, допили до дна.

Я не знаю, зачем тебе дан.

Правит мною дорога-луна.

Ты не плачь, если можешь, прости.

Жизнь — не сахар, а смерть нам — не чай.

Мне свою дорогу нести.

До свидания, друг, и прощай.

Это все, что останется после меня,

Это все, что возьму я с собой.

Это все, что останется после меня,

Это все, что возьму я с собой.[1]

Неожиданно один из стражей поднял забрало. Под ним, как и следовало ожидать, красовался уже порядком набивший оскомину череп.

— Ещё, — скрежетнул он несуществующими связками.

— То же самое?

Он кивнул. Она продолжила. И снова просьба, и новый повтор. Впервые за последние несколько недель он не стал её проглатывать, лишь махнул на прощанье рукой. А она, подхваченная вихрем цвета индиго, мягко опустилась на перину и, вздохнув, продолжила спать. Уже без сновидений.

Весь следующий день пришлось терпеть бесконечные манипуляции трёх девиц, прибывших для подготовки дебютантки. Ароматная ванна, маникюр-педикюр-эпиляция, причёска, макияж и, конечно же, финальная примерка платья. Новые туфли, старательно разнашиваемые накануне, почти не жали. Швея, скрупулёзно наводившая последние штрихи, умудрилась подобрать ткань такого оттенка, будто её красили тем же красителем, что и радужку Любови. Взглянув в зеркало, девушка подивилась, насколько преобразился её облик. На неё смотрела хрупкая, воздушная фея с копной золотистых локонов, украшенных драгоценными незабудками. А из глаз, казалось, льётся небесный свет, окрашивая одеяние. Туфельки и перчатки в тон завершали чудный образ.