Всадник Мёртвой Луны 33 (СИ) - Васильев Александр Александрович - Страница 7

Владиславу казалось, что глаза всех там, внизу, обращены прямо на них, стоящих здесь, вверху, на башне, и что глаза эти горят одним единственным неутолимым желанием - вонзить в них когти тянущихся к ним рук, впиться в их плоть зубами, и пить, пить, яростно урча, кровь из их вен, до тех пор, пока жизнь окончательно не покинет тела их. Во взорах этих, стоящих там, внизу, было столько ненависти, столько веками копившейся злобы, что Владислав начал под попросту задыхаться от непереносимого, тяжкого ужаса.

И вдруг - откуда-то, словно бы с самого небосклона, ударил чёткий, ясный, мелодичный звук, как бы какого-то далёкого колокола из непостижимой, совершенно бездонной глубины. Взоры стоящих внизу разом погасли, и тут он увидел их лица - лица суровые, и лица нежные, лица мужские, и лица женские, лица подростков, и личика совсем маленьких детей. Свет вновь вернувшегося дня лёг на эти лица мягким отблеском умиротворения и покоя, и - словно бы над этими толпищами вдруг зазвучала мягкая, успокаивающая, манящая в ту далёкую даль, откуда принёсся сюда удар этого колокола музыка.

Все лица, там - внизу, поднялись к небу в едином порыве, и над городом пронёсся уже совсем другой порыв ветра - тёплого, мягкого, остро пахнущего влажностью и морской солью. И, словно подхваченные этим ветром - их тела стали плавно взмывать в воздух, возносясь всё выше и выше, и - растворяясь постепенно в ясности стремительно наступающего дня.

Владислав смотрел, и никак не мог оторвать своего взгляда от этого зрелища. Вот перед ним проплыл, чуть улыбнувшись ему, тот самый воин, который провёл его в подземелье в самую первую ночь его в городе, вот мелькнуло молодое женское лицо, искажённое судорогой боли и отчаянья, которая, постепенно разглаживаясь, по мере вознесения, открывала путь улыбке освобождения и тихой, уже ничем не омрачаемой радости. Вот - мелькнуло лицо мальчика, лет не более десяти, восторженно-радостное, сверкающее ожиданием чего-то непередаваемо прекрасного и замечательного, вот - пронёсся уже почти что младенец с лицом, расцветающим радостью от предчувствия встречи со своей давно и так страшно утраченной матерью.

Они всё возносились, и возносились, растворяясь в густеющей синеве, а там - с северо-востока, всё продолжали и продолжали густеть клубы тяжёлых дымов, заволакивая собою ту часть небосклона. Мимолётно взглянув на совершенно окаменевшее лицо Тайноведа, Владислав вдруг с предельной ясностью осознал, что в этих дымах, там - далеко, развеиваются безвозвратно все их упования, и все их надежды. Он ещё совершенно не понимал, что именно и почему там произошло, но он уже, по наитию сердца своего, вдруг полностью осознал всю неизбывную катастрофичность там произошедшего.

Постепенно всё вокруг успокаивалось, и приходило в определённый порядок. Громы вдалеке перерастали попросту в тяжёлый, неумолчный, но уже лишь отдалённый рокот. Земля больше не тряслась у них под ногами. Главная башня города во дворе вновь застыла в своей неколебимой незыблемости, и плиты двора всё также лежали на своих местах, и из щелей меж ними больше не понимались эти жуткие чёрные струи. Двор совершенно опустел, и выглядел словно бы враз постаревшим на тысячелетия. В городе же, внизу, под стенами Детинца, в воздухе продолжала стоять тяжёлая, известковая пыль из стен только что рухнувших там бесчисленных построек. Но в этом облаке плыли уже не носились бесчисленные призрачные тела, и его более не пронзал их грозный, глухой ропот.

Тайновед словно застыл, тяжело облокотившись обеими руками на стрелковый зубец, и остекленевшим взором горестно взирал туда - вверх, на постепенно теряющую форму и рассеивающуюся в воздухе колону серо-чёрного дыма. В ней уже не сверкали молнии, и оттуда уже не доносилось того страшного рокота, который ещё совсем недавно рвал им барабанные перепонки.

- Что? Что там случилось-то?! - Наконец-то совладал со своим голосом Весельчак, и ухватил Тайноведа за плечо, пытаясь обратить на себя его внимание.

Тайновед медленно повернул к нему лицо, словно бы припорошенное пеплом совершенной безнадежности, и посмотрел на того абсолютно мёртвым, ничего не выражающим взглядом.

- Что произошло? - Повторил он медленно, словно бы осторожно пробуя этот вопрос на вкус. - Думаю - то, чего я так всё это время опасался. Думаю - что там нет уже ни Цитадели, ни Высочайшего, ни гвардии, ни армии - ничего! Вот так-то.

- Но... Но как же так?! - Совершенно исступлённо вскричал Весельчак, хватая его за грудь, и тряся обеими руками. - Что.. Что ты такое говоришь-то?!

Остальные бойцы, застыв, словно каменные изваяния, лишь глядели на своего командира совершенно ошалевшими от изумления и ужаса, вытаращенными глазами. Владислав же, при этом, попросту чувствовал внутри себя какое-то отрешённое опустошение. Он ещё не представлял, что и как ответит сейчас Тайновед, и что именно могло произойти там, за горами. Но он осознал, как-то вдруг и разом, что в жизни его произошли сейчас какие-то совершенно необратимые изменения. И что отныне судьба его пойдёт каким-то совершенно иным, непредвиденным ранее порядком. На него навалилась, тяжкая бесконечная усталость, но он почувствовал, при этом, и определённое, совершенно ясное облегчение. Всё-таки этот был хоть какой-то выход из той ловушки, в которую он попал в этом непереносимо ужасном месте.

- Видимо.. Видимо, - с трудом, как бы преодолевая внутри себя страшную тяжесть, начал Тайновед, совершенно бесстрастно отстраняя ото себя беснующегося Весельчака, - Видимо те лазутчики, которые просочились к нам, туда, через эту долину, видимо они, всё-таки, таки сумели выполнить то, с чем они туда пробирались. Эх! Всё же зря не прислушался ко мне Главнокомандующий! Всё же зря он не передал мои соображения Высочайшему! - И он в полном отчаянии махнул рукой. - Да что теперь говорить-то! Всё кончено! - И он замолчал, опустив голову.

Никто, кроме Владислава, толком не понял его слов. Но основной их смысл, наконец-то, постепенно начал доходить до их сознания. Хотя они, явно, всё ещё не могли осознать полностью всей ужасности обрушившейся на их головы катастрофы.

- Так что нам теперь делать-то? - Глупо спросил Тайноведа Заднепят, видимо, первый из них наконец пришедший в себя. - Будем ждать распоряжений, что ли?..

- Распоряжений? - Прищурился на него Тайновед. - Распоряжений, говоришь? Ну-ну.

Он повернулся и медленно пошёл ко внутреннему ограждению укрепления, остановился там, положил руку на камень, и пристально уставился на главную башню, по прежнему незыблемо возвышавшуюся посреди двора. Постояв так некоторое время, и, видимо, что-то обдумав и решив, он повернулся к ним лицом, и сказал:

- Ладно. Хотел бы очень ошибаться, но - думаю, нам тут особо делать уже нечего. Вряд ли мы дождёмся уже хоть каких-то вестей сверху сегодня. Да и - не только сегодня. Но, думаю, нам придется теперь установить здесь постоянный дозор. Подозреваю, что отныне, в своей защите, нам придется полагаться здесь исключительно самим на себя. Ибо больше нам рассчитывать на ведовство этого места не приходится. Впрочем - возможно это и к лучшему.

Владислав неожиданно вдруг отметил, что действительно - он совершенно не чувствует уже никакого черного давления на своё сознание. Словно бы исчезла какая-то чёрная кисея, которая постоянно окружала его здесь со всех сторон денно и нощно. Даже дышать стало как-то непередаваемо легче и свободнее. И - с сердца ушла постоянная давящая тяжесть.

- Мне почему-то кажется, что и прежних хозяев этой башни мы тоже не увидим здесь в любом обозримом будущем. - Продолжил Тайновед. - Так что нам сейчас придётся хорошо покумекать, как нам тут обустроится дальше - и вообще, что нам предстоит в дальнейшем предпринять. Поэтому - так. Оставляем здесь пока степняков - на страже, и - поскольку время идёт к обеду, спустимся вниз. А там - видно будет.

Остаток дня у них прошёл совершенно бестолково, а ужин скорей уж напоминал поминки, чем простую трапезу. Но зато ночь они встретили со свободным сердцем, и уснули вполне спокойно - совершенно по человечески. А Владислав даже рискнул отказаться в эту ночь от ставшей уже столь привычной, но совершенно мутившей его, при одной мысли о ней, ежевечерней выпивки.