Живые и мёртвые - Уорнер Уильям Ллойд - Страница 34

В первые месяцы второго этапа, когда публиковались исторические этюды и изготавливались макеты, различные группы выбирали сюжеты, которые хотели бы представить в процессии. Наличие запросов на одни сюжеты и отсутствие запросов на другие в немалой степени проливают свет на проблему связи коллективных символов со сложной структурой современного общества. Данные о спонсорской поддержке того или иного исторического эпизода должны помочь в решении теоретической проблемы структурной, статусной и символической конгруэнтности, а также указать на кластеры социальных значений, которые могут связывать ту или иную группу с одними, но никак не другими символами. Например, очевидно, что канадцам, принадлежащим к французской культуре, было эмоционально легко коллективно вспомнить и материально поддержать церемониальный визит в Янки-Сити маркиза де Лафайета, когда прославленный герой революции был принят знатными членами сообщества в то время, как ему пели хвалу все Соединенные Штаты. Таким образом, франко-канадцы могли рассматриваться — и действовать — как часть континентальной французской традиции, которая неразрывно слилась с историей города и нации. Они были отдельны, но в то же время и объединены с общественной жизнью Америки и города символом Лафайета, француза, сыгравшего крайне важную военную и политическую роль и бывшего на равных с предками сегодняшней наследственной аристократии.

Другие случаи спонсорства были не столь удачны. В одном из исторических этюдов, опубликованных к трехсотлетию, описывался знаменитый поход Бенедикта Арнольда через Янки-Сити в Канаду с тем, чтобы Соединенным Штатам заручиться ее поддержкой. В ознаменование отбытия его армии в Канаду на Олдтаун-Грин поставлен памятник. Все это было, разумеется, до того, как он предал свою страну. Кто мог бы выбрать или кому можно было бы поручить такого сомнительного героя? Ясно, что абсолютно защищенная группа — скажем, «Дочери американской революции»[64] — могла бы без лишнего смущения поддержать этот достоверный эпизод, включавший в себя фигуру, ставшую позднее двусмысленной. Однако самый неловкий и неприятный момент в подготовке процессии случился тогда, когда в местную газету, бывшую официальным рупором Комиссии по празднованию трехсотлетия, было дано объявление, что спонсировать эту живую картину пожелала еврейская община. Позднее эта заявка была отозвана. Вопрос совместимости становится неотъемлемой частью проблемы символа, статуса и структуры. Сюда же входит и вопрос о приоритетных правах на определенные символы.

Чтобы избавиться от ненужных усложнений и сократить наше исследование в целом до разумных пропорций, нам необходимо использовать в подходе к такому сложному и запутанному предмету простые исследовательские процедуры. Один из двух главных вопросов, на которые мы должны дать ответ, таков: каким было хронологическое распределение событий в процессии, а также тех объектов сообщества (зданий и т. д.), которые были отмечены символическим уважением? Имело ли место социальное искажение хронологического времени? Равномерно ли были распределены события или группировались вокруг одного или нескольких исторических периодов? И если мы это узнаем, то о чем говорят эти сверхупрощенные количественные ответы в связи с более широкой теоретической проблемой коллективного уважения города к «самому себе» и своим людям?

Второй главный вопрос, который мы должны поставить, следующий: каковы значения и функции этого нарочитого подчеркивания исторической точности и реализма? Следуя логике наших рассуждений, в первую очередь мы должны заняться этим последним вопросом.

Как известно, значения и функции (символической) драмы варьируют в диапазоне от самых сакральных ритуалов установившейся религии до ритуалов сугубо секулярного характера. Драма мессы у алтаря распятого Христа, священные шествия по людным улицам, театральные трагедии и комедии, темы, разыгрываемые на тысячах фестивалей и праздников, в число которых входят как строгие нравоучительные истории, так и истории, пробуждающие необузданную импульсивность, а также шутки и тривиальности водевиля, радио и телевидения, — вот лишь некоторые из ее многочисленных разновидностей. В каждой из них инсценируется какая-то история, в которой действия героя и других персонажей воплощают в себе определенные ценности и представления.

В ходе торжеств, организованных в Янки-Сити, самая сложная задача состояла в том, чтобы заставить символы, отобранные для включения в процессию, выполнять функцию пробуждения прошлого, т.е. сделать их достойными доверия и понятными для разнородной аудитории. Как нужно было оформить и представить эти знаки, дабы они означали нечто реальное и легитимное? По нашему мнению, сам период подготовки, непосредственно предшествовавший процессии, был по большей части непреднамеренным, неофициальным, светским ритуалом освящения. Как нам представляется, подготовительный период — вся энергия которого была направлена на исследование и отбор исторических фактов, относящихся к прошлому Янки-Сити, и их преобразование в аутентичную конкретную форму, — служил прежде всего выполнению этой функции, причем все делалось так, чтобы аудитория могла совершить психические акты подтверждения, необходимые для принятия этих символов как истинных. Надо было утвердить веру в их научную истинность.

Кстати можно заметить, что поскольку наука неправомерно рассматривается как нечто, базирующееся исключительно на скептицизме, то крайне редко признают, что те, кто ею занимается или в нее верит, должны в конечном счете опираться в своих скептических поисках истины на веру в принятые наукой формы умственной деятельности. Наука тоже имеет свои собственные ценности и недоказуемые представления. Подобно религии, она должна включать в себя акты необоснованного допущения относительно неизвестного и их санкционирования; короче говоря, в ней неизбежно есть свои мифы.

В распоряжении тех, кто готовил процессию, было множество теоретически возможных способов установления реальности и легитимности ее символов [140]. Вбирая в себя широкие возможности культур в целом, используемые символы могли быть освящены религиозными лидерами, облеченными властью мистически превращать их посредством ритуалов сакральной легитимации из обыденных в сверхъестественные. Либо на секулярном уровне система верований сообщества могла быть устроена таким образом, чтобы организаторы юбилейных торжеств имели возможность получить из рук высшего Лидера политическую власть, которая бы наделила их этой способностью устанавливать веру или вооружила бы некой политической или экономической доктриной, согласие с которой устанавливало бы ощущение реальности символов. Символы процессии, само собой разумеется, могли заключать в себе веру в возможность превращения обычных людей в необычных. Например, необычайные качества солдат, возвратившихся с поля сражения, которые выступали в качестве защитников своего народа или защитников веры от безбожников, — их мужество, отвага, удача в столкновении со смертью, — превращали их в героев или мучеников, чье значение могло быть наполнено ценностями, существенными для выживания коллектива.

В известной степени это относится и к процессии; однако ее символы и объекты не несли в самих себе доказательств собственной достоверности. Чтобы активизировать такие значения, необходимо было умело использовать современные ценности и представления, т.е. употребить «научные» средства. В социальном мире, построенном на фундаменте протестантизма, простые процедуры сакрализации не срабатывают, и обычные мистические ритуальные методы таких задач выполнить не могут. Вера в действенность слов и актов ритуала — например, мессы, — которая бы трансформировала современные объекты не просто в трансцендентные знаки божественного, но в самого Бога, здесь не может быть использована. Здесь не может быть никаких священных икон, никаких образов сакрального вмешательства, которые бы поверяли нуждающиеся во внешнем выражении истины. Нет здесь и такой власти, которая бы обладала божественными или политическими полномочиями выполнять такие акты ритуального освящения. Никто бы попросту не верил в то, что делает. Здесь невозможно посредством ритуала вызвать из прошлого в настоящее души предков, как это делается в тотемических обрядах более простых народов. Здесь необходимо нечто иное. Жителям Янки-Сити, преимущественно протестантам и поголовно скептикам, существующим в современной цивилизации, основанной на науке, приходится довольствоваться меньшим — если уж не душами предков, то хотя бы образами, пробуждающими для живущих тот дух, которым вдохновлялись поколения, воплотившие в себе мощь и славу вчерашнего дня.