Галиция против Новороссии: будущее русского мира - Ищенко Ростислав Владимирович - Страница 6

То же самое касалось представительства в австрийском парламенте и галицком сейме. «Кто слышал, что это такое – «галицкие выборы», – тот знает, что итог этих выборов зависит, прежде всего, от воли наместника, – признавал украинский публицист. – В каждом австрийском крае правительство влияет через своих наместников на ход выборов и на эту цель тратит большие суммы. Но нигде выборы не происходили при таких омерзительных злоупотреблениях»[23].

Если, например, на первых выборах галицкого сейма (1861 год) почти все мандаты в Восточной Галиции достались кандидатам-русинам (причем русинам русофильского толка), то в последующем количество представителей коренного населения среди депутатов неуклонно сокращалось и ко второй половине 1890-х годов было сведено к нулю. Достигалось это путем грубых фальсификаций и насилий над избирателями со стороны властей. В конце концов циничные подтасовки голосов привели к волнениям в крае и даже к столкновениям с жандармами. После этого правительство несколько уменьшило масштабы фальсификаций. С начала XX века в число депутатов вновь допускаются представители русинов, но, как правило, принадлежащих к украинофильскому направлению. Лишь в единичных случаях членами парламента и сейма могли стать русины-русофилы. Когда извратить итоги народного волеизъявления не удавалось, власть просто отменяла их. Так, на парламентских выборах 1911 года было отменено избрание в депутаты шести русофилов из восьми[24].

Интересную информацию на подобную тему находим в датированном 1908 годом письме видного галицкого украинофильского деятеля Андрея Чайковского известному писателю Михаилу Коцюбинскому. Он сообщает о неосуществившемся избрании депутатами сейма в члены галицкого краевого правления русофильского деятеля («кацапа», по выражению Чайковского). Как только о таковом намерении стало известно в Вене, оттуда прибыл министр по делам Галиции Давид Абрагамович и заявил, что «сейм обязан выбрать украинца, ибо если б выберут кацапа, то утратят милость у цесаря»[25].

«Мы узнали, – отмечалось в официальных документах, – что русские власти имеют в Галиции значительную партию, и между поляками, но главное, среди русинов… Одних тянет туда братский язык, письменность, под покровительством русского всеславянства, других – вера и обряд, а третьих вяжет, может, таки непосредственно русские власти своими эмиссарами – рублями»[26].

Таким образом, полуторавековое нахождение Галиции на русско-австрийском пограничье и осознание австрийским правительством как эвентуальной возможности выдвижения официальным Петербургом претензий на Галицию, так и культурно-исторического тяготения местного русинского населения к России, сделало неизбежным недоверие венского двора к своим русинским подданным и определило его стремление к инспирированию и поддержке любых течений и тенденций в местном обществе, направленных на отдаление от России, а в идеале – на разрыв с общерусским единством.

Значительную роль в разогреве противоречий между австрийскими властями и их русинскими подданными сыграли поляки, традиционно сильно влиявшие и на аппарат управления краем, и на венский двор. Не забытая историческая конкуренция польского и русского проектов, острое переживание неудачи, закончившейся тремя разделами Польши, надежда на реставрацию польского государства и исторический реванш, все это делало поляков стороной, значительно более заинтересованной в дерусификации Галиции, чем даже собственно австрийские власти, которые, впрочем имели свои резоны идти навстречу пожеланиям поляков.

Пока русинское русофильство сохранялось лишь на уровне народной памяти о культурно-исторической, лингвистической и этнической близости с русским народом, австрийским властям представлялись достаточными меры, направленные на постепенную полонизацию Галиции. Ситуация, однако, в корне изменилась в средине XIX века, когда русинское русофильство получило теоретическое обоснование со стороны нарождавшейся местной интеллигенции. Австрийская монархия была достаточно древней и достаточно разноплеменной для того, чтобы помнить, как быстро подобного рода культурно-исторические кружки перерастают в революционные партии и освободительные войны.

Следует, однако, отметить, что многолетней (хоть и не всегда последовательной) политикой дерусинизации (полонизации, латинизации) австрийские власти сами сделали политизацию русинского возрождения, если не реальной, то весьма возможной на первом этапе и неизбежной на втором.

В 1848 году, во время венгерской революции, произошел подъем национального самосознания в среде галицких русинов, характеризовавшийся бурным ростом русофильских настроений. Инициаторы движения, в основном из среды малочисленной русинской интеллигенции, проводили прямую линию: русины и малороссы – один народ, утверждали они. Малороссы же являются частью народа русского. Таким образом, русины – русские, оторванные от своей исторической Родины и вынужденные жить в иностранном государстве.

Однако, данная констатация не влекла за собой никаких практических выводов. Как уже было сказано выше, русинское движение в это время было принципиально аполитичным и сохраняло лояльность венскому правительству, только что отменившему крепостное право, еще почти 15 лет существовавшее в России. Последнее, занятое решением венгерской и польской проблем, а также погруженное во все менее перспективную борьбу за имперские владения в Италии, на время оставило русинское русофильство без последствий. Оставило без последствий, но не без контроля, и не забыло.

В 1860-х годах от русинского движения откололась фракция «украинофилов» (народовцев). Фактически первоначальные разногласия не носили системного характера и, в принципе, характерны для любого политического движения на кружковом этапе его развития. Они могут проявляться в отношении к отдельным вопросам организации, стратегии и тактики (как у большевиков с меньшевиками на III съезде РСДРП), могут в каких-то других вопросах. Например, при распаде партии «Земля и воля», действовавшей в России одновременно с русинским возрождением в Галиции и также придерживавшейся просветительской идеологии, возникли группы «Черный передел», оставшаяся верной просветительским идеалам часть партии, и «Народная воля», выбравшая тактику революционного террора.

Разногласия между русинами-русофилами и русинами-украинофилами не были столь серьезными. Различие между ними не стоило выеденного яйца и касалось исключительно вопроса о языке возрождения, языке просветительства. Русины-русофилы считали, что обращаться к массам надо на литературном русском языке, как языке своего народа. Русины-украинофилы отдавали предпочтение малороссийским и местным галицким сельским суржикам, отмечая, что подавляющее большинство русинов – неграмотные крестьяне и язык Пушкина будет им не слишком понятен, а сподручнее просвещать их на более близкой и понятной им сельской «говирке». Подчеркнем, что речь шла именно о просвещении (об эмансипации крестьянства) которое должно было в перспективе принести и политические права, и материальное благополучие.

Напомним, что в это время и в Российской империи, в самых ее коренных великоросских областях, ушедшие в народ члены партии «Земля и воля» писали свои прокламации на «мужицком» языке, чтобы агитация была ближе и понятнее простому люду. Это было еще самое начало эпохи марксизма. Даже первый перевод «Манифеста коммунистической партии» на русский язык состоялся лишь в конце десятилетия, в 1869 году. Большинство прогрессистов (не обязательно революционеров) делали ставку на крестьянство, его просвещение, подъем его благосостояния и роли в экономике. Именно на базе подъема крестьянского самосознания собирались они демократизировать систему. Это было естественно для полуфеодальных, преимущественно крестьянских Австро-Венгрии и России. В этих условиях предпочтение «мужицкого языка», понятного потенциальной аудитории, выглядело более чем логичным.