ОНО - Кинг Стивен - Страница 34

• Предыдущая
• 34/125
• Следующая

— Я убью тебя, сука! Убью, падла!

Бев захлопнула чемодан и заперла его. Рука высунулась из короткого рукава блузки, как язык. Бев торопливо оглянулась по сторонам: было такое чувство, будто она в последний раз в этом доме.

Эта мысль только утешила ее. Открыв дверь, Бев вышла на улицу.

Она прошла три квартала, не представляя отчетливо, куда она направляется, как вдруг до нее дошло, что она идет босиком. Левая нога, которую она порезала, отдавала тупой болью. Надо во что-нибудь обуться, а еще два часа ночи. Бумажник и кредитные карточки остались дома. Бев порылась в карманах джинсов и извлекла только свалявшийся пух. У нее не было ни цента. Бев посмотрела на опрятные дома вокруг, тщательно подстриженные газоны, темные окна.

Внезапно ее стал разбирать хохот.

Беверли Роуган села на низкую каменную ограду возле какого-то дома, зажав между грязных ног чемодан, и расхохоталась. Небо было усыпано звездами, свет их был удивительно ярок. Беверли запрокинула голову; ее захлестывало, точно приливной волной, необузданное веселье. Оно подняло Бев на гребень волны и понесло с такой неистовой силой, что все мысли отлетели прочь. Она слышала только голос крови, он говорил ей что-то бессвязное на языке желания, хотя что это было за желание, Бев не знала, да к тому же ей было все равно. Довольно того, что она чувствовала, как по всему телу с нарастающей силой разливается тепло. «Желание», — подумала она, и приливная волна радостного возбуждения захлестнула ее еще стремительнее, увлекая навстречу какой-то туманной неизбежной катастрофе.

Испуганная, но свободная, Бев бросала свой смех в поднебесье, навстречу звездному свету. Страх был остр, точно боль, и сладок, как синие облака в октябре. Когда наверху зажегся свет, она подхватила чемодан и, вскочив с ограды, со смехом растворилась в ночной тьме.

— Уехать? — переспросила Одра. Она с удивлением посмотрела на мужа, затем, озадаченная и немного испуганная, поджала под себя голые ноги. Пол был холодный. Надо добавить, что и во всем коттедже было холодно. На юге Англии была необычно промозглая весна; не раз во время регулярных утренних и вечерних прогулок Билл Денбро переносился в мыслях в Мейн… и, к удивлению своему, вспоминал Дерри.

Предполагалось, что в коттедже будет центральное отопление, во всяком случае, так было написано в объявлении. Действительно, в опрятном подвале была печь, установленная на месте закромов, где когда-то хранился уголь, но Одра уже убедилась, что центральное отопление в Англии задумано совсем по-другому, нежели в Соединенных Штатах. По-видимому, англичане полагали, что если вы, встав поутру, не мочитесь ледяной водой, значит, с центральным отоплением все в порядке. Было утро, всего без четверти восемь. Пять минут назад Билл закончил телефонный разговор.

— Билл, тебе нельзя ехать. Ты же знаешь.

— Я должен, — ответил он. В дальнем конце комнаты стоял шкаф. Билл подошел к нему, взял с верхней полки бутылку шотландского виски и налил себе стакан. Часть виски пролилось через край. — … твою мать, — пробормотал он.

— Кто это звонил? Что тебя напугало, Билл?

— Ничто меня не напугало.

— Так ли? Разве у тебя все время так дрожат руки? Ты что, перед завтраком всегда пропускаешь стаканчик?

Билл вернулся к своему стулу, сел и попытался улыбнуться, но улыбка не получилась, и он оставил всякие попытки делать вид, будто ничего не случилось.

По телевизору диктор Би-би-си заканчивал утреннюю сводку новостей, которые в этот день не изобиловали приятными неожиданностями, перед тем как приступить к обзору вчерашних футбольных игр. Когда за месяц до предполагаемого начала съемок Билл и Одра приехали в небольшой пригородный поселок Флит, их обоих поразило великолепное качество и техническая оснащенность британского телевидения. На экране хорошего цветного телевизора типа «Пай» было такое изображение, что невольно казалось, стоит протянуть руку и можно достать с экрана желанный предмет. «Линий, что ли, больше?» — сказал тогда Билл. «Не знаю, в чем дело, но это просто потрясающе», — восхитилась Одра. Это потом они обнаружили, что их телепрограммы в основном составлены из американских шоу-программ и спортивных передач, посвященных бесконечным национальным, сугубо британским видам спорта.

— Последнее время я часто вспоминаю дом, — сказал Билл и отпил виски.

— Дом? — переспросила Одра. Она была так искренне озадачена его словами, что Билл даже рассмеялся.

— Бедная Одра! Почти одиннадцать лет замужем за человеком и ни черта его не знаешь. Ну что скажешь, знаешь? — Он снова рассмеялся и осушил стакан. Его смех понравился ей не больше, чем необычное и далеко не приятное зрелище: в такой ранний час распивает виски, смеется как-то не по-настоящему, казалось, он прикрывает этим смехом крик боли. — Интересно, — продолжал Билл, — как поступают другие супружеские пары, когда выясняется, что они ничего друг о друге не знают.

— Билл, ты знаешь, что я люблю тебя. Одиннадцать лет — срок достаточный, чтобы узнать человека.

— Я знаю, — улыбнулся он. Улыбка у него была милой, усталой и испуганной.

— Пожалуйста, прошу тебя, скажи, что случилось. — Она посмотрела на него своими серыми глазами, исполненными любви и нежности. Она сидела на жестком казенном стуле, скрестив ноги под подолом длинной ночной рубашки — женщина, которую он любил, взял себе в жены. Билл до сих пор сохранил к ней любовь. Он попытался прочесть ее взгляд, понять, что она о нем знает. Он попытался представить это в виде ее рассказа, ему удалось, но он знал, что такой рассказ не принесет ему коммерческой прибыли.

Жил да был бедный паренек из штата Мейн. Он поступает в университет, получает стипендию. Всю свою жизнь он хотел стать писателем. Он поступает на курсы для пишущей братии и оказывается без руля, без ветрил в незнакомом, пугающем море литературы. Один из его однокашников мечтает стать вторым Апдайком, другой метит в Фолкнеры, но пишет роман о суровой жизни бедноты белыми стихами. Одна девица восхищается Джойс Кэрол Оутс, но полагает, что коль скоро Оутс воспитывалась в обществе, где существовала дискриминация женщин, она «радиоактивна в буквальном смысле слова». Оутс не в состоянии быть чистой и добродетельной. Она живет в обществе, где нет больше дискриминации женщин, и следовательно, будет писать лучше, чем Оутс. Еще с Биллом учился студент толстяк-коротыш, который не мог или не желал говорить членораздельно и внятно. Этот парень написал пьесу с девятью действующими лицами, каждый из них произносит по одному слову. Мало-помалу читатели понимают, что если сложить вместе эти слова, то получится предложение: «Война есть инструмент торговцев смертью — женоненавистников». Преподаватель литературного семинара поставил молодому автору оценку «отлично». Этот преподаватель выпустил в свет четыре поэтических сборника и свою диссертацию магистра — все в «Юниверсити Пресс». Он курит марихуану и носит на шее медальон пацифиста. Пьесу жирного косноязычного драматурга ставит одна любительская театральная труппа во время забастовки протеста против войны, после чего в мае 1970 года университет закрывается. Преподаватель играл в этой пьесе роль одного из персонажей.

Между тем Билл Денбро написал загадочную историю, три научно-фантастических рассказа и несколько рассказов ужасов, в которых чувствуется влияние Эдгара По, X. П. Лавкрафта и Ричарда Мэтсона. После Билл скажет, что эти рассказы ассоциируются у него с похоронной каретой XIX века, выкрашенной в ярко-красный цвет и оснащенной компрессором поддува.

Один из этих рассказов снискал у преподавателя семинара оценку «хорошо».

«Гораздо лучше, — пишет преподаватель на титульном листе. — В «Ответном ударе» хорошо показан порочный круг, когда насилие порождает насилие. Особенно мне понравился «космический корабль с игольчатым носом» — своего рода символ «социо-сексуального наступления». И хотя подтекст у всех рассказов довольно путаный, тем не менее работа весьма интересная».

• Предыдущая
• 34/125
• Следующая