ОНО - Кинг Стивен - Страница 26
- Предыдущая
- 26/125
- Следующая
Обычно она хихикала при упоминании своего ласково-уменьшительного имени, но сейчас только взглянула на Эдди с серьезностью ребенка, которому сделали больно.
— А что если он не захочет возвращаться в гостиницу, а попросит отвезти его куда-нибудь в ресторан пообедать? Или в бар, или куда-нибудь на танцы?
— Не думаю, что он этого захочет. Ну а если захочет, отвези его. Если увидишь, что он собирается кутить всю ночь, можешь после полуночи позвонить Филу Томасу по радиотелефону. К тому времени он найдет тебе водителя-сменщика. Будь у меня на примете свободный водитель, я бы ни за что не стал вовлекать тебя в это дело, но у меня двое ребят болеют. Диметриос в отпуске, а остальные разобраны: срочные заказы. К часу ночи спокойненько ляжешь в свою постельку спать, Мирта. В час ночи, самое позднее. Будь спок.
Она не засмеялась и после этого «будь спок».
Эдди кашлянул и наклонился вперед, уперев локти в колени. И тут призрак матери ему прошептал: «Не сиди так, Эдди. Это вредно для твоей осанки, и легкие плохо дышат, у тебя очень слабые легкие».
Он снова выпрямился на стуле, едва сознавая, что делает.
— Последний раз сажусь за баранку, — почти простонала Мира. — За последние два года я превратилась в лошадь, форма уже не лезет.
— Последний раз, клянусь тебе.
— А кто тебе звонил, Эдди?
В это мгновение, как по сигналу, по стене пробежал свет фар, раздался гудок: к дому подъехало такси. Эдди почувствовал несказанное облегчение. Целых пятнадцать минут они обсуждали Пасино, вместо того чтобы говорить о Дерри, Майке Хэнлоне и Генри Бауэрсе. Хорошо, что так. Хорошо для Миры и для него тоже. Он не хотел думать и говорить об этом. Скажет только в самом крайнем случае.
Эдди встал.
— Такси. За мной.
Мира поднялась так порывисто, что зацепилась за что-то подолом платья и стала падать. Эдди подхватил ее, но чуть не уронил: Мира была тяжелее его на сто фунтов.
Она опять заревела.
— Эдди, ты должен мне все рассказать.
— Не могу. Нет времени.
— Раньше ты от меня никогда ничего не скрывал, — плача сказала она.
— А я ничего не скрываю. Правда! Я сейчас не помню все по порядку. Во всяком случае, все спуталось. Позвонил, спрашиваешь, кто? Друг позвонил. Старый друг. Он…
— Ты заболеешь, — в отчаянии проговорила она, идя за ним следом к входной двери. — Вот увидишь, ты заболеешь. Можно я поеду с тобой? Пожалуйста, Эдди. Я буду за тобой ухаживать. Пасино может взять такси или еще что-нибудь придумает. Ничего, переживет. Что ты на это скажешь? Можно?
Голос у нее сорвался, в нем появилась какая-то судорожность, и, к ужасу Эдди, она все больше и больше напоминала ему мать в последние месяцы ее жизни — старую, обрюзгшую, обезумевшую мать.
— Я буду растирать тебе спину и следить, чтобы ты принимал лекарства… Я буду… тебе помогать. Я буду молчать, если ты этого хочешь, но я прошу, расскажи, расскажи мне все. Я очень тебя прошу.
Эдди широким шагом двигался по коридору в сторону входной двери, он шел вслепую, нагнув голову, точно навстречу дул сильный ветер. В его дыхании снова послышались хрипы; когда он взял с пола чемодан и сумку, ему показалось, будто они весят килограммов по сорок. Он почувствовал прикосновение пухлых розовых рук Миры. Они блуждали по его рукам в беспомощном желании не пустить его, удержать, но движения ее были легки, не грубы. Мира пыталась его растрогать слезами участия, тревоги и заботы. Пыталась удержать его подле себя.
«Этак я не успею», — подумал он в отчаянии. Его астма разыгралась как никогда, даже в детстве не было такого приступа.
Он потянулся к ручке двери, но она, казалось, от него ускользала, отступая в черноту ночи.
— Если ты останешься, я приготовлю тебе кофе со сливочными пирожными, — причитала Мира. — Будем есть кукурузные хлопья… А на обед будет твоя любимая индюшка… Хочешь, я приготовлю ее на завтрак? Хочешь, прямо сейчас начну готовить? С подливкой из гусиных потрохов… Эдди, пожалуйста, я так боюсь за тебя. Ты меня так пугаешь.
Мира схватила мужа за воротник и притянула к себе, словно дюжий полицейский, хватающий подозрительного субъекта при попытке к бегству. Чувствуя, как убывают у него силы, Эдди тем не менее рвался вперед… и когда он уже совершенно обессилел и утратил способность сопротивляться, он вдруг почувствовал, что Мира отпустила его.
Вновь раздалось рыдание, на сей раз последнее.
Пальцы его сомкнулись на ручке двери — от нее исходила блаженная прохлада. Эдди открыл дверь и увидел такси с шашечками — оно было точно посланец из страны здравого смысла. Ночное небо было безоблачным. Ярко мерцали звезды.
Со свистом и хрипом в горле Эдди обернулся к Мире.
— Ты должна понять, это не моя блажь и прихоть, — сказал он. — Если бы у меня был выбор — хоть какой-нибудь выбор, я бы ни за что не поехал. Пожалуйста, пойми это, Мирти. Я уезжаю, но я вернусь.
О Боже, и это неправда!
— Когда? Ты надолго?
— На неделю. Максимум дней на десять.
— На неделю?! — завопила она, хватаясь за грудь, как оперная певица в дурной постановке. — На неделю! На десять дней! Не уезжай. Пожалуйста, Эдди. Прошу-у-у тебя.
— Перестань, Мирти. Хорошо? Да перестань ты.
Удивительно, она и впрямь перестала плакать — лишь смотрела своими заплаканными глазами с покрасневшими веками. Она не сердилась на него, нет, но ее охватил ужас при мысли, что станет с Эдди и что станет с ней самой; и быть может, впервые за долгие годы, что он знал Миру, Эдди почувствовал, что может любить жену, не опасаясь никаких эксцессов с ее стороны. Оттого ли, что он теперь уезжает? По-видимому, да… А впрочем, он может не сомневаться. Он абсолютно уверен, что это так. У него было такое чувство, будто на него нацелили телескоп, но смотрели в него с обратной стороны.
Но может быть, это и хорошо. О чем это он думал? Ах да, он наконец пришел к выводу, что может спокойно и безболезненно любить Миру. Хотя она очень походила на его молодую мать. И даже несмотря на то, что она ела в постели шоколадные пирожные с орехами, одновременно смотря по телевизору свои любимые передачи, и крошки от пирожного всегда летели в его сторону; даже несмотря на то, что она была не очень умна; даже несмотря на то, что она убирала его лекарства в аптечку, потому что свои хранила в холодильнике.
А может быть, оттого…
Неужели Мира…
Эти и другие неясные предположения не выходили у него из головы во время их совместной жизни, в которой столь причудливым образом смешались его роли: сына, любовника, мужа. Сейчас, перед тем как ступить за порог дома, казалось бы, навсегда, Эдди пришло на ум новое предположение, как будто его коснулось крыло огромной птицы.
Неужели Мира, непонятно почему, боится еще больше, чем он? Ведь боялась же его мать.
И тотчас из подсознания зловещей ракетой вспыхнуло другое воспоминание о Дерри. В центре города на Сентер-стрит был обувной магазин «Туфли-лодочки». Однажды они пошли туда с матерью; ему, по-видимому, было лет пять, от силы шесть.
Мать велела ему вести себя хорошо и посидеть тихонько на стуле, пока она будет выбирать туфли-лодочки в подарок на какую-то свадьбу. Эдди действительно сидел очень тихо, пока мать беседовала с продавцом мистером Гарднером, но нельзя забывать, что ему было всего пять лет (может быть, шесть); после того как мать забраковала третью пару, которую предложил ей мистер Гарднер, Эдди, томясь от скуки, направился в дальний угол, где его явно заинтересовал один предмет. Поначалу Эдди подумал, что это какой-то огромный, перевернутый вверх тормашками автомобиль. Но когда он подошел поближе, то увидел, что это какой-то письменный стол. О, это был самый нелепый письменный стол, каких он ни разу еще не видел. Он был такой узкий! Сделанный из блестящего полированного дерева с множеством кривых инкрустированных линий. Чтобы сесть за него, надо было подняться по небольшой лесенке с тремя ступеньками. Эдди поднялся по ней и увидел, что под столом, если это был стол, виднеется какая-то щель, а на самом столе сбоку — кнопка. Но самое потрясающее: наверху виднелось нечто похожее на телескоп, какой он видел в одном мультфильме.
- Предыдущая
- 26/125
- Следующая
