Рыцари свастики - Ломейко Владимир Борисович - Страница 27

Роланд вошел в раж и размахивал тяжелой кружкой перед носом у Герда. Тот иронически посматривал на него из-под очков.

— Здорово ты говоришь, Роланд! — Герд изобразил искреннее восхищение. — Я вот слушаю тебя и думаю знаешь, о чем? Ведь Эрика говорила о тех же самых вещах, что и ты. Только вывод у вас разный. Она видит главную опасность в росте национализма и великогерманских устремлений, а ты в этом усматриваешь избавление от нынешнего тупика.

— Что-то ты ее слишком часто цитируешь, как евангелие. На мой взгляд, женщине нечего делать в политике. А что касается прогнозов — будущее покажет, кто прав.

— Главное сейчас выдержать характер.

Фон Тадден сидел на диване, откинувшись на его спинку, и крепко упирался на широко расставленные локти. Вся поза его источала уверенность и сознание собственной силы. Грифе с завистью посмотрел на него. Был уже второй час ночи. Они только что вернулись с заседания правления Национал-демократической партии. Совещание было долгим и бурным. Однако фон Тадден, судя по всему, чувствовал себя преотлично. Он выглядел бодрым и энергичным, и только набухшие мешки под глазами выдавали напряжение последних дней.

Фон Тадден сам попросил его зайти после заседания к нему в номер, чтобы обсудить наиболее срочные дела. Грифе почти утонул в глубоком кресле и чувствовал, как все тело наливается усталой тяжестью. Чтобы не сдаться в плен приятно обволакивающей дремоте, Грифе закурил сигару. Он внимательно слушал фон Таддена.

— Итак, партия создана. Не все довольны итогами. Я уже выслушал десятки удивленных вопросов: «Почему Тилен стал председателем?» Тебя ведь это тоже волнует, дорогой Рихард. А я хотел бы задать встречный вопрос: а почему не Тилен? Чем он плох для этой роли? И потом, разве сейчас главное в этом?

Каждому должно быть ясно: предстоят трудные дни. Партия родилась в сложной внутри- и внешнеполитической обстановке. На нас будет оказываться колоссальное давление со стороны так называемой демократической общественности. Нам предстоит сложный этап становления и самоутверждения, прежде чем мы окончательно встанем на ноги.

Кроме того, ты ведь знаешь, что партия возникла на базе объединения самых разношерстных группировок. Сейчас у нас самолюбование, но ссоры не за горами. Медовый месяц нашего согласия пролетит очень быстро, и проза жизни ожесточит наши сердца.

Но для наших людей в партии должна быть полная ясность в вопросе первостепенных задач. Сейчас главное — организационно укрепить партию и выдвинуть верных людей на ключевые посты. В этих целях я не заявил пока о роспуске Немецкой имперской партии и думаю, что формально она будет существовать до конца 1965 года.

Что же касается председательства, то меня вариант уважаемого Фридриха Тилена вполне устраивает. Во-первых, это фигура, достаточно известная в наших кругах и подходящая как для крайне радикальных настроений, так и для умеренных. Я не считал и не считаю нужным сейчас выходить на первый план. У меня есть задачи поважнее, нужно укреплять партию организационно и идеологически. Менее чем через год состоятся выборы в бундестаг. Мы должны выставить своих кандидатов.

Заметив удивленный взгляд Грифе, фон Тадден подчеркнул:

— Да, да. Не удивляйся. Мы должны выставить своих кандидатов. Не потому, что я верю в сверхъестественное и надеюсь провести хоть одного депутата в бундестаг. Это, конечно, исключено. Но для нас крайне важно с точки зрения социальной психологии принять участие в выборах. Мы должны заявить о себе во всеуслышание. Пусть мы наберем всего два процента, но это будет отличная заявка на 1969 год. Мы должны думать о будущем. В этих условиях необходимы свободные руки. Будучи заместителем председателя НДП, я могу заняться этими делами. Если бы я был председателем вместо Тилена, моей энергии едва бы хватило на борьбу с другими претендентами. Эту роскошь я любезно предоставляю Тилену. Пусть он прочувствует как следует горький вкус власти. А у нас, дорогой Рихард, есть с тобой дела поважнее. Вначале надо создать партию, крепкую, молодую, энергичную, чтобы там были не только бывшие фронтовики, но и бравые парни, которым хочется взбунтоваться против прилизанной добропорядочности нашего общества. А когда мы создадим сильную партию, когда мы уверенно встанем на ноги и будем держать руку на пульсе, тогда мы решим оставшиеся кадровые вопросы.

Фон Тадден усмехнулся. Он налил в рюмку коньяк и, подняв ее на уровень глаз, посмотрел на золотистый напиток. Не спеша, с удовольствием пригубив рюмку, он поставил ее на письменный стол.

— Что слышно о книге Реннтира? — спросил он у Грифе.

— Она уже вышла из печати. Весь тираж лежит на складе у нашего книготорговца. Завтра, видимо, поступит в продажу.

— Нам надо держаться подальше от этого дела. Я думаю, будет большой скандал в печати, когда по-явится эта книга. Реннтир всегда был экстремистом даже среди нас и часто лез на рожон. Конечно, нам такие вещи тоже нужны. Это нечто вроде шока для публики. Пусть их немного встряхнет. Кроме того, нам эта книга выгодна еще и потому, что мы на ее фоне будем выглядеть безобидными овечками. Надо только, чтобы в этом деле не было видно ушей Прункмана.

— Я уже говорил с ним об этом, — сказал Грифе.

— А он?

— Он все понимает, но у меня такое впечатление, что его так и подмывает сделать на этой книге политическую карьеру. Он думает, что удастся избежать запрета и он сможет приобрести широкую популярность на рекламе этой книги.

— Какая близорукость! — усмехнулся фон Тадден. — Это в конце концов его личное дело. Но партию замешивать в эту аферу нельзя. Господа биркнеры только и ждут случая, чтобы вцепиться зубами нам в мягкое место. Кстати, что слышно об этом журналисте?

— Мне доложили, что он прибыл вчера на съезд, но его не пустили в зал. У распорядителей были его фотографии.

— А потом?

— Он отправился пешком в отель и по дороге исчез.

— Как это — исчез?

— Я до сих пор не выяснил, кто это сделал. У нас были другие планы в отношении его. Может быть, это инициатива Прункмана?

— Ерунда. Ему запрещено заниматься подобными делами. Нужно срочно выяснить, куда он делся. Учти, Рихард, не исключена провокация. В этом деле не должно быть никакой самодеятельности. Иначе можно все испортить.

— Я понимаю, шеф.

— Понимаешь, а до сих пор мне ничего не сказал.

— Я хотел доложить уже после того, когда бы сам во всем разобрался.

— В таких делах докладывают немедленно.

В этот момент раздался короткий, еле слышный щелчок.

Фон Тадден напряженно вытянул голову. Потом встал и подошел к радиоприемнику, стоявшему в углу на тумбочке.

Грифе с удивлением наблюдал за его действиями. Фон Тадден открыл заднюю крышку радиоприемника, повернул его к себе и внимательно обследовал его внутренности.

— Так я и думал. Полюбуйся. — С этими словами он достал небольшую коробочку размером чуть поменьше спичечного коробка.

— Микромагнитофон? — Грифе даже привстал.

— Самый натуральный. Нечеткая работа. Если его небрежно установить, он иногда дает слабый щелчок во время работы. Непростительная небрежность.

— Кто же это может быть? — растерянно спросил Грифе.

— Дорогой Рихард, легче назвать тех, кого мы не интересуем, чем наоборот. Но, судя по почерку, речь идет не о профессионалах. Так что не исключены и наши единоверцы.

— Как? Вы имеете в виду Тилена? — изумленно спросил Грифе.

— Ничто не исключено под этим небом, дорогой Рихард.

Когда Биркнер пришел в себя, он уже был в машине. «Кажется, «форд», но уже прилично потрепан», — было первое, что он подумал. Он сидел на заднем сиденье, сжатый с обеих сторон двумя попутчиками. Сидевший за рулем гнал машину с большой скоростью. «Не меньше ста километров», — отметил про себя Вальтер. Он обратил также внимание, что водитель намеренно выбирал безлюдные, плохо освещенные улицы. У Биркнера затекли руки, и он попытался изменить позу. Тотчас же напряглись мускулы сидевших рядом, и один из них коротко сказал: