Анюта - Агеев Леонид - Страница 2
- Предыдущая
- 2/5
- Следующая
«Ножки зябнуть, ручки зябнуть…» — напевал Вениамин, прыгая на одной ноге и стараясь другой попасть в штанину. Вот привязались эти ручки-ножки! А дядька хорош! Есть еще у шахматистов порох в пороховницах, есть…
Покончив с одеваньем, он снова вернулся на кухню, залпом опустошил вторую чашечку кофе, задвинул ее в посудомойку и, уже выходя, похлопал Гарсона по теплому боку:
— Спасибо, старина! Отменный сегодня ты кофеек сварил…
Внутри Гарсона, обласканного хозяйской дланью, булькнули остатки воды — получилось что-то вроде «рады стараться!»
Пройдя двор зеленым коридором цветущей сирени, Вениамин вышел на проспект, миновал два дома и, встав на движущуюся ленту тротуара, уносящую прямо в чрево метро, через три минуты очутился на подземной платформе.
Дорога на работу, повторенная не одну тысячу раз, была столь привычной, ничем не отвлекающей внимания, что затрачиваемое на нее время суток в памяти обычно не оставалось выпадало в небытие. Дорога не мешала думать, не требовала напряжения для создания условий, в которых можно было бы думать.
В другое же время Вениамину постоянно приходилось создавать себе такие условия, инстинктивно подчиняя атому уклад самой жизни своей… К тридцати годам ему удалось до минимума сократить количество отвлекающих мысли факторов, избавиться от множества неизбежных, казалось, помех. Только одна «помеха» избавилась от него сама, против его воли. И этой «помехой» была его жена… бывшая теперь жена.
Два года назад, не дотянув месяца и пяти дней до пятилетней годовщины их свадьбы, она ушла к другому. Другим оказался астронавт, работающий сейчас на одной из окололунных станций. Жизнь полна парадоксов — как раз на эти станции трудился Вениамин в своем конструкторском бюро, усовершенствуя системы аккумулирования солнечной энергии.
Жена ушла без шума, без сцен, тихо и почему — неизвестно. Вениамин поначалу долго ломал голову над этим «почему», никак не мог успокоиться, пока наконец не махнул рукой: никаких не может тут быть объяснений, одно есть объяснение — отсутствие любви. А откуда берется оно, это отсутствие, из чего слагается, — над этим думать уже просто не хотелось.
Хороший, Веня, кофе варит Гарсон, но пил ты и повкуснее. Пять лет пил — без одного месяца и пяти дней… «Ножки зябнуть, ручки зябнуть…»
По пути с работы Вениамин зашел в книжный магазин: в одном отделе купил самое полное собрание частушек и прибауток, в другом — свежий бюллетень федерации шахматистов, где обычно публиковались все партии, сыгранные ведущими мастерами за прошедший месяц, и аналогичный бюллетень федерации шахматоров. Дома, заложив оба журнала в программирующее устройство (материал для Вена-2), он весь вечер читал частушки и слушал легкую музыку второй половины прошлого века…
Вениамин неторопливо допивал фруктовый сок — времени до конца обеденного перерыва оставалось еще достаточно.
Что же все-таки дальше? Дальше что? У всякого дела должно быть продолжение, развитие, перспектива должна быть… А какая тут перспектива? Ну стал ты, Веия, самым-самым шахматором. Ну стал… По существующим правилам, если никто из побежденных олимпийцев не бросит тебе перчатку в течение года, не вызовет на матч-реванш, занесут тебя в списки непобежденных, а там — будь любезен обнародовать свое усовершенствование, отдать его на потребу всему шахматорскому миру. Возможности собратьев Вена-2 тут же сравняются и — начинай все сначала, совершенствуй, изобретай… Не скучно ли? И доколь?
Шахматисты с шахматорами официально давно уже не состязались — пожалуй, с появления за шахматными досками самовоспроизводящих машин третьей серии. Окончательно ужесточенный регламент партий (человек играл фактически блиц, тогда как машина имела уйму времени на «обдумывание») завершил неизбежный раскол: была федерация — стало две. Шахматисты вернулись на свои старые, веками складывавшиеся, милые сердцу позиции, шахматоры ринулись в дальнейшее наступление на время: 90 секунд на обдумывание хода… 80… 60… 45… Турниры их становились все короче, все неинтереснее, непривлекательней внешне, поклонники шахмат все определенней теряли к ним интерес. Неофициальные встречи представителей федераций друг с другом, именовавшиеся товарищескими матчами, время от времени, однако, проводились — по регламенту шахматистов. Шахмачи при этом проигрывали редко: осечки случались только в первых партиях — последующие машина, как правило, выигрывала. Давая шахматистам фору по времени, шахматоры непременным условием проведения встреч ставили количество партий каждой машины с каждым шахматистом — не менее трех, имея в виду ту самую осечку и гарантируя себе победу по сумме результатов.
Вениамин взял еще один стакан соку, залпом выпил и, поймав на себе взгляд лаборантки из соседнего отдела, вдруг весело ей подмигнул.
Обеденное время кончилось…
В этот день ничего не подозревавший Вен-2, дожидавшийся возвращения хозяина на обычном месте в углу комнаты, был приговорен.
— А назову я ее Анютой! — громко произнес Вениамин, отворив дверь квартиры. Лаборантку из соседнего отдела звали Аннетой…
Компактный корпус Вена-2 начал обрастать новыми деталями. Снизу посредством эластичной муфты изящной формы Вениамин присоединил механизм управления движениями, вынув его из робота, с незапамятных времен стоявшего в прихожей. Поставила его туда Бенина жена, приспособив под вешалку: одежду вешали на раскинутые, как для объятия, манипуляторы. До своего увлечения шахматорством Вениамин занимался роботами, и весьма успешно. Сейчас прошлый опыт должен был ему пригодиться… Стоя перед оперированным роботом-вешалкой, он прикидывал, удастся ли использовать остальные его части для задуманного дела: детали были явно великоваты, а требовалось нечто миниатюрное, женственное. Пожалуй, удастся… Повозиться, конечно, придется, но делать все заново — выйдет еще дольше. А у дядьки — всего два месяца отпуску…
И, взяв отвертку, Веня начал отсоединять правый манипулятор.
Целый месяц он работал как проклятый, из вечера в вечер, а последнюю неделю — всякий раз до поздней ночи. На днях начальство вызвало его «на ковер» и предупредило о предстоящей в скором времени командировке на Окололунную-5. Ничего, как говорится, более приятного предложить не придумало.
Раньше он любил бывать на своих подопечных станциях, всегда не прочь был встряхнуться, развеяться, сменить обстановку, но с некоторых пор… С некоторых пор, отправляясь туда, он постоянно думал о возможной встрече с тем астронавтом, с тем человеком, который, возвращаясь на Землю, целует в подрагивающие губы одну женщину — красивую и умеющую варить самый вкусный на свете кофе… Было и другое, и касалось оно — тоже женщины… Сейчас она стояла посреди Вениной комнаты, голая и безучастная, не глядя на своего творца и повелителя, заснувшего у ее ног, прямо на полу, положив голову на сиденье стула.
— Фу, чертовщина! — Вениамин проснулся и непонимающе огляделся.
Сон показался ему очень длинным, он его совсем не запомнил, кроме самого конца, когда возникли полукруглые ряды компактных одинаковых ящиков формы Вена-2, только вместо передних панелей у них были лица. Лица казались Вениамину знакомыми, но наверняка он узнал только два — того весельчака дядьки и его бледного партнера из шахматного сада. Они шевелили губами и, надвигаясь на него, надрывно пели, повторяя одну-единственную фразу из старинной песни:
— Чертовщина…
Вениамин встал, с трудом разогнув затекшую спину, и побрел к Гарсону. Разбуженный Гарсон заворчал, жалуясь себе в поднос: ни днем, ни ночью покоя нет… завтра барин будет выходной — и так целый день на него работать придется… никакого понимания у них — ночь на дворе, а ему кофий, видите ли, подавайте, да еще послеобеденный, покрепче…
- Предыдущая
- 2/5
- Следующая
