Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930–1950 годы - Судоплатов Павел Анатольевич - Страница 39

Я немедленно предложил, чтобы Эйтингон был назначен моим заместителем. Берия согласился, и в канун войны мы стали искать людей, способных составить костяк специальной группы, которую можно было бы перебрасывать по воздуху в районы конфликта на наших европейских и дальневосточных границах. Военный опыт Эйтингона был значительно больше моего, и поэтому в этом вопросе я в значительной степени полагался на его оценки — именно он выступал связующим звеном между нашей группой и военным командованием. Вместе с ним мы составляли планы уничтожения складов с горючим, снабжавших немецкие моторизованные танковые части, которые уже начали сосредоточиваться у наших границ.

20 июня 1941 года Эйтингон сказал мне, что на него произвел неприятное впечатление разговоре генералом Павловым, командующим Белорусским военным округом. Поскольку они с Эйтингоном знали друг друга по Испании, он попросил дружеского совета у Павлова, на какие пограничные районы, по его мнению, следовало бы обратить особое внимание, где возможны провокации со стороны немцев. В ответ Павлов заявил нечто, по мнению Эйтингона, невразумительное, он, казалось, совсем ничего не понимал в вопросах координации действий различных служб в современной войне. Павлов считал, что никаких особых проблем не возникнет даже в случае, если врагу удастся в самом начале перехватить инициативу на границе, поскольку у него достаточно сил в резерве, чтобы противостоять любому крупному прорыву. Одним словом, Павлов не видел ни малейшей нужды в подрывных операциях для дезорганизации тыла войск противника.

21 июня я оставался у себя в кабинете всю ночь, несмотря на то, что мы с женой условились поехать вечером на дачу. За год до этого она решила уйти с оперативной работы в Центре и стала преподавать в Высшей школе НКВД как инструктор по оперативной работе с агентурой. Из школы она ушла и субботу 21 июня примерно в три часа дня. Фитин в этот вечер встречался с Гавриловичем, югославским послом, на своей даче. Так что в эту роковую ночь я был единственным из начальства, кто находился на работе. По нашим правилам мы могли уйти с работы только после того, как позвонит секретарь наркома и передаст разрешение шефа идти домой. Начальники отделов обычно уходили в восемь, отправляясь домой или на явочные квартиры для встреч с агентами, а затем возвращались к себе на работу в десять или одиннадцать вечера, чтобы обобщить полученные от агентуры сообщения, которые тут же запирались в сейфы. По субботам, однако, никто, как правило, после восьми на работу не возвращался.

На этот раз я не получал разрешения уйти с работы ни от секретаря Берии, ни от Меркулова и остался у себя в кабинете, только позвонил домой и предупредил, что буду поздно. Жена согласилась ждать меня дома и спокойно уснула. Ожидая звонка от начальства, я стал просматривать документы, но после шести ни почты, ни новых сообщений не поступало. Был только один звонок — от командующего пограничными войсками Масленникова. Он был явно разочарован, когда я сказал, что Особая группа будет готова к действию не раньше чем через десять дней. Я знал, что ни Берии, ни Меркулова нет на месте, но секретариат ожидает их в любую минуту: они были вызваны к Хозяину. Я оставался в кабинете, просматривая бумаги. Меня одолевали тревожные мысли, но мне и в голову не могло прийти, какая беда вскоре обрушится на всех нас. Конечно, я чувствовал угрозу военной провокации или конфликта, но не в состоянии был представить его масштабы. Я считал, что невзирая ни на какие трудности мы способны контролировать события.

В три часа ночи зазвонил телефон — Меркулов потребовал, чтобы я немедленно явился к нему в кабинет. Там я застал начальников всех ведущих управлений и отделов. Меркулов официально объявил нам, что началась война: немецкие войска перешли нашу границу. Он тут же приказал, чтобы весь аппарат был вызван на работу по сигналу тревоги. К девяти утра, заявил он, каждый начальник направления должен предложить конкретные мероприятия в соответствии с планом действий в условиях начавшейся войны,

Около девяти прибыл Фитин. В конференц-зале разведуправления мы провели официальное собрание сотрудников, где объявили о начале войны.

Паники не было, но в ходе собрания замечания сотрудников сделались немногословными, и наши заправские остряки, особенно Эйтингон, воздерживались от своих обычных шуток.

Приложение к главе 5

Директивы Сталина В.М.Молотову на переговорах с Гитлером в ноябре 1940 года. Записано В.М.Молотовым собственноручно. Предложения о разделе мира между США, Германией, Японией и СССР.

Фрагмент документа публикуется впервые.

Приложение к главе 5

Справка НКВД о секретных переговорах Гесса с английским правительством. Сообщение передано источником «Зенхен» — К.Филби. На документе указание З. Рыбкиной о проверке сообщения Филби по линии резидентуры НКВД в Германии, США, Швеции, Италии. Материалы 1 отдела 3 отделения Первого управления НКВД.

Приложение к главе 5

Сообщение из Лондона от 8 октября 1941 года о содержании тайных переговоров Гесса с английским правительством.

Существенный вклад в победу над фашизмом внесла и советская разведка, но она также разделяет с военно-политическим руководством страны и ответственность за просчеты и ошибки, допущенные в годы войны. Вернусь к событиям накануне войны.

Какими агентурно-оперативными возможностями располагали советские спецслужбы в этот период? Бытует представление, что агентурно-оперативные группы сети Разведывательного управления Генерального штаба (так тогда называлось Главное разведывательное управление — ГРУ) и Иностранного отдела (ИНО) НКВД владели надежной агентурой, имевшей доступ в высшие эшелоны военного командования вермахта и политического руководства Германии, и что советское руководство проигнорировало поступавшие из этих источников материалы о подготовке и непосредственных планах развязывания Гитлером войны против Советского Союза. Как же обстояло дело в действительности?

Разведуправление Генштаба и ИНО НКВД располагали важными источниками информации с выходом на руководящие круги немецкого военного командования и политического руководства, но не имели доступа к документам. К тому же получаемая информация из кругов, близких к Гитлеру, отражала колебания в германском руководстве по вопросу принятия окончательного решения о нападении на Советский Союз.

В начале й середине 30-х годов Берзину, Урицкому, Артузову, Боровичу (по линии Разведупра Красной Армии), Слуцкому, Шпигельглазу, Серебрянскому, Каминскому, Парпарову, Эйтингону (по линии ОГПУ— НКВД) удалось создать в Западной Европе и на Дальнем Востоке (Китай — Япония) мощный агентурно-диверсионный аппарат, располагавший более чем 300 источниками информации. Особую роль в создании этого аппарата сыграли так называемые специальные агенты-нелегалы: Арнольд Дейч (Ланг), австриец, привлекший к сотрудничеству известную пятерку Кима Филби и других в Англии; Теодор Мали, венгр, бывший католический священник, работал в Англии и Франции; Богуславский, поляк, бывший сотрудник разведки генштаба Польши; Шандор Радо, Леопольд Треппер, Рихард Зорге, Эрнст Волльвебер. В 1942 году была восстановлена связь с ценным агентом под псевдонимом «Друг», который был привлечен к сотрудничеству еще десять лет назад, являясь заместителем шефа штурмовиков Рема. Он считался влиятельным лицом в окружении стремившегося к власти Гитлера. После расстрела Рема «Друг» содержался германскими властями в заключении. Освободившись в 1936 году, он получил назначение политическим советником к главному военному советнику фашистской Германии при штабе Чан Кайши. Там он регулярно встречался с Зорге, дезавуируя некоторые материалы, переданные последним. Непосредственно с «Другом» работали заместитель начальника внешней разведки НКВД по Дальнему Востоку Мельников и В.Зарубин.