Заговор Людвига - Пётч Оливер - Страница 16

Но я-то знаю, что этого не случится. Король мертв.

MAAÖY

Уж если я взялся описать те события, которые привели к столь жуткому финалу, то начну, пожалуй, с августа 1885 года, когда королю стукнуло сорок лет. Если б мы знали, что этот день рождения станет для Людвига последним, мы бы лили слезы и умоляли короля образумиться. Но мы лишь потакали его капризам и участвовали в его играх, в которых каждому из нас была отведена своя роль.

Как и в прежние годы, Людвиг праздновал свой день рождения в усадьбе на вершине Шахен горного хребта Веттерштайн, недалеко от Гармиша. Местные крестьяне разожгли на вершинах праздничные костры, и мы были окружены сверкающим ореолом, в центре которого находился деревянный дворец. Приглашения удостоились лишь некоторые из соратников Людвига – в их числе королевский адъютант, граф Альфред Экбрехт фон Дюркхайм-Монмартен, посыльный Карл Хессельшвердт и ваш покорный слуга.

С тех пор как я стал ассистентом доктора Лёвенфельда, а это произошло более десяти лет назад, король все чаще приглашал меня к себе. При этом мы, зачастую до рассвета, рассуждали о французском придворном театре, поэзии Шиллера или своеобразном творчестве Эдгара Алана По, которого Людвиг любил больше всех среди современных писателей. Осмелюсь предположить, что за эти годы я стал для него настоящим другом. И хотя его причуды и манеры зачастую напоминали мне капризы двенадцатилетнего мальчишки, он все-таки был моим королем. Чувствительный, лиричный, порой вспыльчивый человек, каких еще не было на этой земле. Скорее художник, чем глава государства – ни одна страна не сможет похвастаться таким правителем!

В ту ночь с 24 на 25 августа мы допоздна сидели на верхнем этаже королевской усадьбы, в так называемых Турецких покоях – несколько лет назад Людвиг пожелал обставить эту комнату по образцу мавританских дворцов. В центре тихо журчал фонтан, пол устилали мягкие, с орнаментным узором ковры, стены были украшены позолоченной резьбой и яркими витражами. Мы, в халатах, развалились на диванах и подушках, курили кальян и пили кофе из крошечных чашечек тончайшего фарфора. Слуги в тюрбанах и с серьгами в ушах обмахивали нас веерами из павлиньих перьев. Откуда-то доносились звуки свирели.

Я уже привык к подобным инсценировкам, поэтому не удивился, когда король медлительно, словно Будда, приподнялся на своих подушках и протянул мне свою трубку.

– Дорогой Махмуд, великий визирь и преданнейший из мусульман, – обратился он ко мне с серьезным видом. – Вы слишком напряжены. Вот, попробуйте этого превосходного табака. Он поможет вам окунуться в мир Тысячи и одной ночи.

Я с улыбкой принял трубку и затянулся. Король довольно часто давал нам исторические или вымышленные имена. За последние годы я успел побывать Гавейном, Гюнтером, верным Экхартом и министром Кольбером. Так почему бы не прибавить к этому роль великого визиря? Сквозь клубы дыма я смотрел на тучную фигуру Людвига и пытался вспомнить, каким он был когда-то.

Это был уже не тот статный красавец, которого женщины боготворили еще в первые годы правления. При росте почти в два метра, Людвиг по-прежнему оставался гигантом, но весил он, вероятно, уже за сотню. Лицо его стало бледным и отечным, глаза потускнели, во рту почти не осталось зубов. Даже со своего места я чувствовал его скверное дыхание. Пестрые турецкие наряды, которые Людвиг носил в этом дворце, не скрывали того факта, что он запускал себя все больше и больше. Только волосы по-прежнему были черными и густыми, как двадцать лет назад, когда он взошел на престол.

Что же беспокоило нас больше всего, так это его состояния, отчасти безумные, отчасти мечтательные. И с каждым годом это проявлялось все острее. Лунный король, так его называли. День и ночь поменялись для него местами, и жил он в собственном сказочном мире. Даже мы, самые преданные его друзья, все реже могли до него докричаться.

Рядом беспокойно поерзал на своих подушках граф Дюркхайм. Столь энергичный адъютант с аккуратно подкрученными усами, как и все мы, был в складчатом шелковом халате. Дюркхайм терпеть не мог все эти маскарады, но понимал, что если и можно чего-то добиться от короля, то не во время официальных приемов, а в такие вот моменты.

– Ваше Величество, нам нужно поговорить, – начал он с серьезным видом. – Я вчера снова просматривал ваш цивильский лист. Ваши долги достигают почти четырнадцати миллионов марок. И мне кажется, что строительство ваших замков…

– Дюркхайм, сколько раз повторять, что в свой день рождения я и слышать ничего не желаю о финансовых делах, – сердито прервал его король и захлопнул сборник турецкой поэзии, из которого собрался что-то зачитать. – Как будто мало вы досаждаете мне этим вопросом в Мюнхене… Мы продолжим строительство, это не обсуждается. Замки отражают мою сущность, без них я не смогу называть себя королем. – Губы его сложились в две тонкие линии. – Мой отец, мой дед, все могли строить их, – прошипел он. – Только со мной господа министры позволяют себе такое! Клянусь честью, Дюркхайм, если эти господа не выделят мне денег, я собственноручно взорву Хоэншвангау. Я больше не намерен сносить этот позор! Достаньте мне деньги, не важно как, вы меня поняли? Вы поняли меня?

Последние слова Людвиг почти прокричал. Мы все смущенно опустили глаза. Финансовое положение короля в последние годы становилось все более неустойчивым. Строительство нового замка Хоэншвангау, в народе именуемого также Нойшванштайн, дворцов Херренхимзее и Линдерхоф, а также множество других проектов требовали огромных денежных вливаний. Король располагал весьма ограниченным бюджетом, так называемым цивильским листом, и давно вышел за его рамки. Он был в долгах перед многочисленными мастерами, и совет министров настаивал, чтобы строительство было наконец остановлено. Тщетно. Людвиг возводил замки один за другим, как дети возводят крепости из песка или снега. Он сбегал в свой сказочный мир, чтобы почувствовать себя королем, каким должен быть король по его собственным представлениям. Он был Артуром, а мы – рыцарями Круглого стола, отважными германскими воителями или, как сейчас, верными сарацинами, курящими кальян посреди баварских Альп.

Несколько секунд стояла тишина, потом Дюркхайм снова заговорил. Усы у него заметно подрагивали, но он старался не выдавать волнения.

– Ваше Величество, рано или поздно министрам это надоест. Я опасаюсь, что покушение…

– Покушение? От рук министров? Дюркхайм, не смешите меня! – Людвиг засмеялся так громко, что живот под турецким халатом затрясся, как вздутый свиной пузырь. – Эта шайка взяточников способна разве что ужин мне отравить. Но чтобы покушение… Уж если и ждать покушения, так это от анархистов! Кроме того, я уже несколько лет прошу подобрать мне лейб-гвардию, верных рыцарей, готовых умереть за меня! Как насчет этого?

– Мы мало кому можем доверять, – пробормотал Дюркхайм. – Я получил известие, что Бисмарк…

– Довольно этой болтовни!

Король показал на курьера Хессельшвердта, который сделался за этот год своего рода вторым адъютантом. Я считал этого изворотливого типа двуличным льстецом. Но Людвиг, к сожалению, в последнее время души в нем не чаял.

– Славный Хессельшвердт на следующей же неделе попытается раздобыть денег за границей. В Англии, Венеции, Генуе… Верно, Хессельшвердт?

Тощий курьер преданно кивнул. В турецком халате он смотрелся смешнее всех остальных.

– Непременно, Ваше Величество, – прошелестел он. – Всегда к вашим услугам.

Людвиг вновь опустился в свое кресло.

– А теперь давайте дальше праздновать, – прогудел он, как довольный толстый кот. – Я тут отыскал чудесную сказку и хочу зачитать ее вслух. Compris?[16]

Через некоторое время мы с Дюркхаймом стояли на балконе и молча смотрели на многочисленные огни, догорающие вокруг нас. И хотя был только август, в горах дул холодный ветер.