Иностранный шпионаж и организация борьбы с ним в Российской империи (1906–1914 гг.) - Зверев Вадим - Страница 10

Агентура (в том числе под прикрытием немцев-колонистов из Германии), действовавшая в приграничных европейских военных округах России

Как выяснилось в ходе исследования, режим минимальной опасности и практически беспрепятственные условия для подвижности немецких шпионов в приграничных территориях Европейской России (от Балтики до Черноморья) были обусловлены имевшейся у них возможностью скрыться в огромной массе соотечественников-колонистов.

В конце XIX – начале XX в. наблюдалось активное перемещение немцев (из Германии и Австро-Венгрии) на территории Российской империи, прилегающие к северо-западному, западному и юго-западному участкам ее государственной границы (районы ведения Петербургского, Варшавского, Виленского, Киевского и Одесского военных округов).

В окрестностях Санкт-Петербурга с населением 2 740 000 человек к 1910 г. проживало 93 000 немецких поселенцев мужского и женского пола, компактно осевших в девяти колониях (Шуваловская, Гражданка, Ново-Саратовская, Среднерогатская, Колпинская, Эдюп, Петергофская, Стрельнинская и Кипень)[81].

В Эстляндской и Лифляндской губерниях из 3 000 иностранцев мужского пола (немцы, австрийцы, шведы, французы и англичане) в возрасте от 19 до 60 лет на долю немцев (иностранного и русского подданства) приходилось, по сведениям на 15 февраля 1905 г., 1 821 человек[82].

Более значительная концентрация пришлого населения с преобладанием немцев и австрийцев была зафиксирована на юго-западе России. По данным переписи населения, например, в Волынской и Бессарабской губерниях с 1882 по 1897 гг. их количество возросло до 200 000 и 213 500 душ обоего пола, соответственно[83].

Нельзя не согласиться с мнением ряда исследователей о том, что большинство немцев связывали свое будущее с экономической деятельностью, в том числе в аграрном секторе, т. е. с освоением необработанных земель, передачей новых знаний и умений сельским обывателям, а также с созданием конкурентного пространства. В итоге благоприятная экономическая конъюнктура помогла немецким фермерам северо-запада и юга России в короткий срок занять лидирующее положение, допустим, на региональном картофельном и зерновом рынке[84].

Другие историки, обращавшиеся не только к социально-экономическим, но и политическим аспектам немецкой колонизации, кратко останавливались на причастности переселенцев к иностранному шпионажу. В частности, И.К. Агасиев писал о том, что офицеры русской армии (в том числе офицеры немецкого происхождения), «обычно положительно отзывавшиеся о немецких колонистах, как о полезном, трудолюбивом элементе, видели в них шпионов Германии и Австро-Венгрии»[85].

Сразу уточним, к 1 августа 1914 г. в рядах русской армии, насчитывавшей около 1 400 000 солдат, служило 300 000 немцев (часть из них была представлена офицерством)[86], т. е. приблизительно каждый пятый военнослужащий в гарнизонах имел «германские корни». Поэтому вряд ли будет корректно говорить о единодушии множества людей в мундирах по отношению к проблеме шпионажа в немецких колониях или ассоциировать со столь внушительной армейской средой, возможно, частное мнение командиров, позицию отдельных воинских коллективов и даже целых военных округов.

Наконец, немало тех авторов (А.С. Резанов, И. Никитинский, П. Софинов, С. Кудряшов, Н.С. Кирмель[87]), которые утверждают, что российские немцы-колонисты были не столько трудолюбивыми землепашцами, предприимчивыми землевладельцами и промышленниками, сколько иностранными шпионами. Главный тезис, объединяющий их научные изыскания (в контексте предмета нашего интереса), сводится к тому, что немецкий шпионаж в России имел массовый характер.

Возражая против этого вывода, позволим себе выделить четыре недостаточно убедительных аргумента в позиции своих оппонентов[88] и изложить собственный взгляд на проблему военно-политической угрозы, исходившей со стороны немецких колонистов на прилегающих к Германии, Австро-Венгрии и Румынии восточных пространствах.

Во-первых, заселение русских земель происходило не по указаниям германского Генерального штаба, как считают И. Никитинский и П. Софинов[89], а по приглашению российской стороны. Широко известен тот факт, что переезд в Россию немецких помещиков и крестьян проходил по инициативе или с согласия русских императоров. Правительство, особенно во второй половине XVIII – начале XIX в., было заинтересованно в укреплении с помощью переселенцев приграничных районов государства (Причерноморья, Новороссии, Бессарабии) и освоении природных богатств. Туда прибывали преимущественно немцы из Пруссии, что объяснялось ее тяжелым экономическим положением: Семилетняя война разорила Германию, по всей стране «бродили нищие солдаты, безработные, ремесленники, безземельные крестьяне»[90].

Русское правительство приветствовало экономическое «окультуривание» русского крестьянства и привнесение на отечественную почву передового европейского сельскохозяйственного опыта.

Следствием многолетней протекционистской миграционной политики российского государства стало появление в его аграрной сфере нового социокультурного и этноконфессионального слоя – «колонист». Разделяя мнение П.П. Вибе, под колонистами мы, прежде всего, понимаем немецких крестьян или, как точно заметил английский ученый Теодор Шанин, «мелких сельскохозяйственных производителей, которые, используя простой инвентарь и труд членов своей семьи, работали – прямо или косвенно – на удовлетворение своих собственных потребительских нужд и выполнение обязательств по отношению к обладателям политической и экономической власти»[91]. Одно из таковых «обязательств» для переселенцев из Германии заключалось в принятии русского подданства. Еще в Манифесте Екатерины II от 22 июля 1763 г. «О дозволении всем иностранцам, в Россию въезжающим, поселяться в которых Губерниях они пожелают и о дарованных им правах» было сказано, что желающие создавать колонии на свободных и выгодных землях должны присягнуть на верность новому Отечеству[92].

Во-вторых, И. Никитинский и П. Софинов голословно утверждают, что германская разведка «проверяла лиц, намечавшихся к переселению, с точки зрения их политической благонадежности и преданности идеям германизма…»[93].

Напомним, что в структуре III-Б отдела (центральный аппарат военной разведки) Большого Генерального штаба Германии были лишь подразделения, занимавшиеся добыванием разведывательных сведений и их обработкой. Об этом свидетельствуют крупные специалисты по истории германской разведывательной службы[94] и мемуары ее руководителей[95]. Поэтому версия о причастности военной разведки к решению несвойственных ее профилю жандармско-полицейских задач представляется несостоятельной.

Противоречащей суждению о гипертрофированном характере шпионажа, которое послужило поводом для дискуссии, является вторая часть озвученного тезиса И. Никитинского и П. Софинова: «…Только после того, как германская разведка убеждалась в том, что "колонист" готов к выполнению ее заданий, ему предоставлялась возможность выехать из Германии…»[96].