Год дракона (СИ) - "Civettina" - Страница 8

Мне стало страшно. Так страшно, как будто ты увлекся погоней за бабочкой и вдруг оказался в глухом лесу, окруженный дико раскрашенными людоедами. Я проворонил момент, когда безопасное место стало опасным. Я так сильно ждал возвращения брата, что даже мысли не допускал, что за восемь лет он может измениться до неузнаваемости. Мне вдруг вспомнились слова директора детдома, который требовал с Вовки справку, что из армии он ушел по причине окончания срока контракта, а не по причине психического или иного расстройства.

Однако и за этот страх мне было стыдно. Неужели братские узы уже ничего не значат для меня? Неужели я готов бросить Вовку, только потому, что он мучается нестерпимым желанием что-нибудь украсть?

Я моментально поменял нас местами и представил, как бы повел себя брат, обнаружься у меня такая мания. Он бы не отступил. Он возил бы меня по врачам. Был бы рядом в моменты приступов. И даже если бы я кинулся на него с ножом или в припадке оскорблял бы его, он ни за что бы не оставил меня. А я-то вот трусливо поджал хвост и малодушно подумывал о побеге.

Мне стало противно от своей трусости. Настолько противно, что я мог бы ударить себя, будь я один в комнате. Брат пожертвовал бы всем, чтобы излечить меня, а я не был готов даже выслушать его, не позволяя ему поделиться с близким человеком своей «страшной тайной». И ведь вполне возможно, что именно эта возможность поделиться, это доверие и было основным лечением. Теперь я почти был уверен, где Вовка пропадал четыре года после окончания службы – лечился от своей мании, боролся с негативной стороной той сущности, о которой пытался мне сказать. Он избавлялся от своих демонов в одиночку, чтобы предстать передо мной нормальным человеком, но в какой-то момент понял, что без помощи близкого человека ему не обойтись, и потому приехал за мной.

Все эти мысли огромной волной нахлынули на меня, а потом, как водится, отступили, оставив на полосе прибоя неприглядные останки моего малодушия. Думаю, Вовка заметил те чувства, которые я испытал во время этого странного прилива. Потому что глаза его сначала смотрели испытующе, а потом потеплели.

– Я говорю о сущности нашей мамы, которая передалась и нам – мне, тебе, Максику. Это… странное свойство… убило наших отцов. Люди не могут долго находиться рядом с его носителем: они просто сходят с ума. Но мы трое – были маленькими, и наши сущности еще не окрепли в тот время. Можно сказать, мы были почти безобидными. А вот мама была сильной, потому что она стопроцентный… – брат споткнулся и произнес едва слышно: – …дракон. Мы же с тобой и Максик – помесь, поэтому наши способности начинают проявляться не с рождения, а на исходе второго десятка лет.

– Погоди-погоди, – я чувствовал, что сейчас утрачу нить разговора. – Ты опять сказал это слово – «дракон».

Вовка смерил меня взглядом, словно оценивал, какую дозу бредовой информации я смогу переварить.

– Ты не ослышался, она дракон. А мы – дракоиды.

Я прыснул со смеху:

– Ты ведь говорил, что это какой-то отряд. Разве такое передается по наследству?

– Тогда я назвал это отрядом, чтобы немного смягчить правду. Иначе ты бы мне не поверил.

– Хочешь сказать: драконы существуют? – я уже хохотал, не сдерживаясь.

– В нашем мире – нет, но в другом… – Вовка отложил папку и уставился на меня. – Я понимаю, что тебе трудно осмыслить все это, поэтому постараюсь как-нибудь попроще рассказать. Скажем так, один из экспериментов генных инженеров позволил скрестить ДНК дракона с ДНК человека…

– В каком НИИ это было?

– Не здесь.

– Ну где «не здесь»? В России, в США, в Японии – где?

– Не в этом мире и не людьми.

– Но из людей, – мне было до слез обидно. Я столько лет ждал возвращения брата, я был готов принять его любого: безногого, парализованного, оглохшего – с любым физическим недугом, но только не сошедшего с ума. Я не знал, что делать в такой ситуации. Интуитивно я чувствовал одно: не надо убеждать брата в том, что драконов не существует. Пока он псих тихий, не стоит выводить его из этого равновесия. Но что мне делать дальше, я не представлял. Уж точно не бежать. Побег и в моей, и в жизни брата все изменит в худшую сторону: меня вернут в детдом, где я буду дожидаться совершеннолетия, чтобы потом пойти в армию, вернуться к разбитому корыту и начать потихоньку обустраивать свою жизнь. Вовку, скорее всего, арестуют и упрячут в психушку, где я его буду навещать, отслужив два года. К тому же я чувствовал, что не смогу бросить брата сейчас, в таком состоянии. Ведь он не виноват, что война покалечила его мозги, а если еще и родной человек от него отвернется…

– Ты можешь уйти в любую минуту, я не буду препятствовать, – после минутного молчания заговорил Вовка. – Но я бы тебе посоветовал остаться и попытаться понять меня, потому что от меня сбежать ты сможешь в любой момент, но убежишь ли ты от себя? Твоя сущность будет крепнуть год от года, и в один прекрасный момент ты поймешь, что больше не можешь ее контролировать. Она будет управлять тобой. Я знаю, о чем говорю, потому что сам столкнулся с этим в армии. Изнурительные марш-броски и множество ненужной работы, которую мы делали, не спасали меня от приступов, а те становились все сильнее. Я боялся, что в мирной жизни не смогу заглушить это и сойду с ума, поэтому остался на контрактную службу. Но она не только не спасла меня, но и все усугубила. Я не хочу, чтобы ты повторил этот путь. Поэтому я готов помочь тебе прожить этот период с наименьшими потерями.

– Вов, ты не обижайся, но все это звучит…

– У тебя уже начались головные боли?

– Н-нет, – я пожал плечами, хотя в последние два месяца у меня трижды случались сильнейшие, до темноты в глазах, мигрени. Я списывал это на свои хождения без шапки в мороз.

– Значит, это не за горами, – продолжал Вовка. – Ужасные боли, но, слава богу, кратковременные. Самая продолжительная у меня была семь минут. Это случилось как раз во время построения на плацу. Я чуть в обморок не упал – настолько сильно меня скрутило. Такое ощущение, что у меня из головы росло дерево и ветвями ломало череп. Хорошо, что друзья рядом меня подхватили, а то бы я точно грохнулся. Поэтому, когда у тебя начнется что-то подобное, скажи мне, я помогу.

– Хорошо, – согласился я. В то, что головные боли могут указывать на какую-то особенность происхождения, я, конечно, не поверил.

– Второй симптом – мелкие пророчества, как я их называю. Когда ты сначала за несколько секунд, потом за несколько минут, а потом и часов знаешь, что именно случится. Поначалу меня это забавляло, но потом умение все усиливалось, и я начал использовать это в своих целях. Играл в карты на деньги. Я в точности знал, какая карта кому придет, поэтому повышал ставки или вовремя выходил из игры.

Со мной такого точно не случалось. Разве что я пару раз угадывал, какой билет мне достанется на экзаменах.

– Это так ты научился читать мысли? – спросил я, и мне показалось, что брови брата дрогнули. Он явно не ожидал такого вопроса.

– Нет, это умение я освоил недавно, – смущенно признался он. – И не всегда еще получается.

– То есть ты можешь влезть в голову к любому человеку?

– Теоретически – да, но делаю это очень редко. То, о чем думают люди, между нами говоря, или скучно, или довольно мерзко.

– А ко мне зачем влез?

– Хотел знать, не обидел ли тебя. Больше не буду так делать, обещаю.

– Ладно.

Разговор расклеился. Эти неловкости в общении меня тяготили. Я боялся, что за восемь лет мы стали настолько чужими, что нам уже никогда не избавиться от долгих пауз и мучительного подбора темы для разговора.

– Если хочешь, можешь принять душ, – Вовка взялся мыть посуду.

Душ был прекрасным способом избежать неловкости, поэтому я воспользовался этим спасением.

========== Дневник ==========

Я ворочался уже больше часа. Мне не спалось на новом месте. Не хватало привычной возни в комнате, а звуки, доносящиеся из соседних квартир, будоражили. Где-то плакал младенец, на улице то и дело срабатывала сигнализация у чьей-то машины, а в промежутках между ее воем лаяла собака. Я ворочался с боку на бок, отбиваясь от мыслей про детдом. Я ненавидел его восемь лет, и вот сейчас, отдалившись на несколько сотен километров, я ощущал тоску по нему. Хватились ли меня? Если да, то кто первым заметил мое отсутствие? Какие версии возникли у директора? Думает ли он, что меня похитили, или уверен, что я сам дал деру?