Год дракона (СИ) - "Civettina" - Страница 70

Настасья высунулась из-под камня да так и осталась стоять на четвереньках, увидев напряженное и сосредоточенное выражение на лице охотника. Он скинул свой плащ-невидимку. Как глупо было заворачиваться в него! Теперь ему не достанет сил сражаться, не хватит мощи, чтобы спасти командира и Цезаря.

– Нам надо шагать! – голос охотника прозвучал, как призыв к бою, и Настасья поспешно выбралась на траву, застегнула ремни ножен на талии и устремила на Диму преданный взгляд. От этого взгляда у него защемило сердце: девушка готова ринуться на помощь своему хозяину, не понимая, что этот бой, скорее всего, станет для нее последним. А может, как раз и понимая. Теперь она узнала многое из того, что простым смертным недоступно. Она знает, что ждет ее за чертой, поэтому, наверное, столь бесстрашна в своих решениях. Обычный человек не понимает того, что толкает его на самопожертвование, а Настасья – осознает. И это так не вяжется с людской природой, выглядит уродливым шрамом на изящном теле. Дима стряхнул с себя это сожаление.

– Готова? – он схватил Настасью выше запястья. Девушка кивнула, потом глубоко вдохнула и резко выдохнула. Не выпуская ее руку, охотник сделал шаг, и они оба исчезли.

========== Сражение ==========

Эти лиги не давали мне покоя. Когда Вовка ушел, оставив меня со спящим Максиком, я вдруг ощутил приступ паники. Я ни разу не видел бога-воина, я не знал, как они выглядят и на что способны. Возможно, этот парень со светящимся мечом тоже мог быть одним из них. И вступился за нас, чтобы химеры не сожрали двух перспективных дракоидов. После этого он мог спокойно вернуться в штаб – или где там заседали лиги – и сказать: «Все нормально, они в безопасности. Можно брать». Мне хотелось быть полезным брату не только своим пистолетом и мечом, но и чем-то еще, чем-то таким, что могло бы спасти нас.

Я вынул из рюкзака колдовскую книгу, внимательно рассмотрел обложку. Вовка был прав: кроме колдовского знака на ней было еще одно тиснение – в нижнем правом углу. Оно не бросалось в глаза и проявлялось только под определенным углом, как защитные знаки на денежных купюрах. Я так до конца и не смог разобрать, что же именно там изображено. Только понял, что три разные по толщине ленты сплетаются своими концами, как знак мерседеса. Я открыл книгу, стал листать, вычисляя из иероглифов и каракуль какие-то слова и даже фразы.

Максик застонал во сне, заворочался. Я присел к нему на кровать и положил ладонь на перевязанную ногу. Я понимал, что анестезия отошла, и теперь брат остался один на один с реальными ощущениями, поэтому я боялся, что он неудачно пошевелится и разбередит рану. Мое прикосновение подействовало на него успокаивающее. Возможно, парню важно было ощутить, что рядом кто-то есть. В любом случае, когда моя рука лежала на нем, он не стонал и был безмятежен, будто не ему час назад наложили двадцать шесть швов.

Я расположил книгу на коленях, вооружился блокнотом и карандашом и стал выписывать слова и предложения, которые смог распознать. Пока получалась белиберда, но Кот ведь сказал, что эта книга состоит из загадок. После часа напряженного изучения я имел два листа, исписанных словами, никак не связанными между собой. Я помнил, что подсказка приведет не только к открытию новых слов, но и будет иметь какое-то практическое значение. Пока для практического применения годился только десяток слов: соль, вода, песок, огонь, лед, кости с пустотой, душица, крапива и полынь. Был еще десяток глаголов, которые можно было отнести чуть ли не к любому этому компоненту: натереть, перемешать, сжечь до пепла, подогреть, пересыпать, добавить, отделить. Еще мне не давали покоя некоторые описательные обороты. Например, «черная кровь земли» и «белая кровь земли», или «глаз солнца», или «огненный песок», или «пепел до огня». Я предполагал, что черная кровь земли – это нефть, но терялся в догадках относительно того, что может быть ее белой кровью. Глаз солнца представлялся мне солнечным зайчиком, но какое он имел отношение к колдовству, сложно сказать.

Вернулся Вовка, притащив целый пакет еды.

– Что сказала регистраторша? – поинтересовался я.

– Ничего. Я усыпил ее. Очень нервная женщина, – брат поставил пакет и снял куртку. – Как наш мальчик?

– Спит как дитя, – я погладил его по ноге.

– Тогда нет нужды сидеть рядом с ним.

– Когда он чувствует мою руку, он спокоен, – смутился я, но Вовку эти слова заинтересовали. Он расспросил, как ведет себя Максик, когда я держу руку на ране и когда не делаю этого, а потом выдал свою версию:

– Сдается мне, твои прикосновения снимают боль. Татуировка усиливает твою сущность, и когда ты прикасаешься к Максику, то процесс заживления ускоряется.

Мне лестно было слышать такое, но я все-таки рассмеялся:

– Теперь мне нельзя будет даже в туалет отойти!

Собственно говоря, примерно так оно и было: Максик спал до вечера, пока я разгадывал книгу с помощью Вовки, который взял на себя роль писаря. Благодаря ему я узнал, что огненный песок – это сера, белая кровь земли – ртуть, а пепел до огня – порох. Мы пытались соединить слова в осмысленные предложения, и со многими это получалось, но ставить такие химические опыты необходимо было в специальных условиях.

К вечеру мы оба выдохлись. Вовка повалился на соседнюю кровать и выдохнул:

– Умственный труд выматывает сильнее, чем физический. Я бы сейчас сожрал богема…

– Если хочешь поохотиться – иди. Я побуду с Максиком, – предложил я.

– Если я начну охоту, боги вычислят меня.

Это было плохим известием. Я понимал, что если нам придется держать бой с богами, то основной удар примет на себя Вовка, а потому силы ему были очень нужны. Но мы не могли подкрепиться, а книга не давала нам никакой помощи.

В одиннадцатом часу, когда на Меджидию опустилась теплая майская ночь, проснулся Максик. Был он бледен, но бодр. И даже с аппетитом поужинал.

– Как самочувствие, герой? – Вовка с непередаваемой теплотой во взгляде наблюдал, как младший ест.

– Я не герой, – запивая пирог томатным соком, ответил Максик.

– Еще какой герой! – подхватил я. – Если бы не ты, меня бы химеры порвали на мелкие лоскутки.

Младший едва заметно покраснел. Если бы не большая потеря крови, он был залился краской до самых волос.

– Максик, нам надо ехать, – мягко начал Вовка. – У нас кончается срок визы, и могут быть проблемы на границе…

– Хорошо, – младший кивнул. – Когда выдвигаемся?

– Ты лучше скажи, как ты себя чувствуешь, – осадил я его. – Мы два дня будем ехать без остановок. Придется спать в машине…

– Я готов! – перебил меня Максик. – На обезболивающем я протяну. Но по приезде с вас будет три желания.

– Хорошо, – быстро согласился Вовка.

– С каждого! – Максик поднял вверх указательный палец.

– Губу закатай! – Вовка дал ему легкий подзатыльник. – Час на сборы, и потом выдвигаемся.

– Давай подождем хотя бы до полуночи, – предложил я. – Пусть регистраторша уснет или займется какими-нибудь другими делами. Уйдем незамеченными.

– Уйдем, как пришли, – отрезал Вовка.

Мы так и сделали. Сегодня дежурила другая девушка, но тем не менее с помощью заклинания забывчивости мы проскочили мимо нее. Вовка гнал по трассе, сосредоточенно глядя перед собой. Максик, хоть и бодрился, но было видно, что ему плохо. Конечно, с такой раной человеку лучше неделю поваляться в постели, а не мотаться по дорогам, но выбора у нас не было. Я боялся, что наш обогащенный уран в багажнике негативным образом подействует на Максика, но Вовка заверил меня, что причин для опасений нет.

Мы сделали одну-единственную остановку: в десять утра заехали в придорожное кафе по-быстрому перекусить и сходить в туалет. Меня радовало, что Максик почти всю ночь проспал: его организму нужны были силы. Меня самого тоже клонило в сон, но я боялся кемарить, чтобы не пропустить атаку лиг, если они все-таки выйдут на наш след.

Мои опасения оказались не напрасными. На подъезде к Гречу, когда дорога пошла между полями, нас накрыло странной волной – как будто мы погрузились под воду. Все звуки стали глухими и доносились до ушей гораздо медленнее, чем обычно, краски поблекли, воздух поменял структуру и стал колючим, как в тридцатиградусный мороз. Вовка ударил по тормозам и выскочил из машины, бросив: