Год дракона (СИ) - "Civettina" - Страница 108

– Но ведь он оказался прав, – вкрадчиво заговорил Вовка. – Это у тебя от мамы. Только не болезнь, а сущность. Просто твой приемный отец не знал этого.

– Он считал меня психом! Уродом! – взвился Максик, и тут я не выдержал, обнял его за плечи и притянул к себе. Я ожидал встретить жестокое сопротивление и боялся этого, потому что Максик в пылу возни наверняка бы поддал мне по сломанному ребру, но брат вдруг ткнулся лбом мне в плечо и заплакал.

– Тебе пришлось несладко, – согласился Вовка. – Но прошлого не изменишь. Попытайся понять родителей…

– Я пытался, да, – брат поднял голову. – Я спросил мать, почему она позволяла отцу так со мной обращаться. И она ответила: потому что это был единственный выход. Единственный! Прислушаться к мнению ребенка – не выход?!

– Ты не походил на обычного мальчика, и они боялись тебя.

– А я не боялся их? – Максик шмыгнул носом. – Сначала эта кладовка, потом таблетки, врачи… Я и в фехтование пошел, чтобы защитить себя. Я был готов заколоть отца, если он еще хоть раз заикнется про кладовку!

– Хорошо, что ты не убил его. С этим очень тяжело жить, – Вовка потрепал младшего по волосам.

– Вы моя семья, – уже спокойней добавил тот. – С вами я чувствую себя в безопасности. У меня нет страха, который был там. Поэтому я и сказал матери, что больше не приеду к ней.

– Хорошо, мы разберемся с этим, – Вовка повернулся к рулю, и джип тронулся.

Я снова прислонил к себе брата, прижался щекой к его макушке и думал, как по-разному и как одинаково сложилась судьба у нас троих. Конечно, вместе нам было бы намного лучше, но тогда мы стали бы приметной мишенью. Мама была права, разделив нас. Так она спасла нам жизни, но при этом обрекла на страдания. Вовка угодил на войну, я в детдом, а Максик в приемную семью, где так и не узнал любви и покоя.

========== Две половинки ==========

По дороге домой Вовка велел Максику позвонить матери и уладить вопрос с розыском. Младший наотрез отказался звонить, сказал, что он принял обдуманное решение и менять его не собирается. Они минут пятнадцать ругались по этому поводу, но Вовка понял, что младшего не свернуть, поэтому замолчал. Однако и Максик, и я понимали, что Вовка не сдался, а, как говорят в армии, просто отошел на перегруппировку.

Когда мы проехали больше половины пути, старший вдруг вышел из своей задумчивости и прицокнул языком:

– Черт, доставил нам мелкий хлопот!

Максик немедленно надулся и уставился в окно.

– Придется его убить, – со вздохом произнес Вовка, барабаня пальцами по рулю.

– В каком смысле? – опешил младший.

– В прямом.

– Вы что… пристрелите меня? – Максик вжался в спинку стула.

– Убийство спровоцирует расследование, а вот суицид не вызовет вопросов. Ты напишешь предсмертную записку, в ней попрощаешься с матерью, скажешь, что больше не можешь выносить эту жизнь, что она сводит тебя с ума. И прыгнешь под поезд.

Младший смотрел то на меня, то на Вовку, не понимая сути задумки. Мне стало жалко его, и я вклинился в беседу:

– Надо, чтобы тело было сильно изуродовано. Тогда сложно будет визуально доказать, что это не ты. А отчет мы можем состряпать какой угодно, лишь бы тетя Оля поверила в твою смерть.

– Значит… это будет подстава?

– А ты что подумал? – Вовка сдвинул брови.

Максик опустил глаза. Тем же вечером, когда мы добрались до домика в лесу, он под диктовку написал предсмертную записку неровным почерком.

– Экспертиза должна установить, что ты писал это под кайфом, чтобы не было подозрений, – пояснил Вовка.

– Я не хочу, чтобы мама считала меня наркоманом! – возмутился младший.

– Тогда звони ей и проси забрать заявление! – Вовка протянул ему сотовый, и Максик умолк, набычился обиженно, но принялся писать.

К его чести, задание он выполнил на пятерку: путаная речь, пляшущие строчки, пропущенные буквы. После этого Вовка велел ему свернуть листок и носить в кармане куртки, чтобы тот поистерся. А сам он пока занялся поиском подходящего трупа. Мы настроились на полицейскую волну и отслеживали сообщения, которые могли быть полезны нам. К счастью, ждать пришлось недолго: примерно через неделю полиция нашла несколько тел замерзших беспризорников.

– Собирайся! – Вовка кивнул мне. – Глянем на этих пацанов.

Максика мы оставили дома, чтобы он, как выражался Вовка, лишний раз не отсвечивал. Дело в том, что наших фотографий у тети Оли не было, она ограничилась только словесным описанием, но Вовка подозревал, что наши изображения полицейские могли запросить у пограничников. Правда, я сомневался, что изображения с видеокамер сохранились: все-таки прошло полгода. Поэтому подозрения старшего брата казались мне беспочвенными, ведь заграничные паспорта у нас были на другие фамилии. Другое дело – если в нашей с Вовкой компании окажется Максик, который был довольно похож на себя с фото на ориентировке. Впрочем, младший понимал, что наломал дров, поэтому и не просился с нами.

Когда мы добрались до города, уже стемнело, хотя было еще не поздно. Я помнил, как мне не нравилось в городской темноте, когда я был человеком. Я мало что видел, и это меня раздражало, но теперь темнота не являлась преградой для меня. Я научился зрением приглушать свет фар и обострять контуры слабоосвещенных или вообще не освещенных предметов. Наверное, именно поэтому мы с Вовкой оба заметили эту девушку. Она собиралась переходить дорогу по пешеходному переходу, но поскольку два фонаря на этом отрезке улицы не горели, девушка не решалась ступить на проезжую часть. Поэтому Вовка затормозил, предлагая ей перейти. Этот поступок был продиктован не только вежливостью водителя: и брат, и я хотели увидеть лицо девушки. Сейчас оно было скрыто от нас прядью длинных черных волос, которые ветер разметал в разные стороны.

Заметив, что машина пропускает ее, девушка убрала волосы от лица и двинулась по переходу. Я разочарованно выдохнул: не Шу. Хотя, не скрою, мы с братом оба решили, что это она – такая стройная, с горделивой осанкой, прямыми черными волосами. Вовка проводил девушку взглядом и, как мне показалось, с облегчением выдохнул. Правда, его взгляд задержался на незнакомке дольше положенного: он проследил за ней до тротуара, дождался, пока она смешается с пешеходами.

– Вов, поехали! – я тронул брата за руку, и мои слова тут же поддержал сигнал машины, что остановилась за нами.

Вовка тронулся, но я видел, что этот незначительный эпизод все еще крутится у него в голове. Чтобы как-то снизить градус, я произнес:

– Мне тоже показалось, что это Шу. Я еще так удивился…

– Да, королева была бы здесь некстати, – перебил меня брат и прибавил газу.

– А чего ты так занервничал? Даже если бы она и была тут – нам какое дело?

Вовка оставил мою реплику без ответа, только губы поджал. Я понял, что задел какую-то болезненную тему, и разум говорил мне, что стоит замолчать, но сердце подсказывало, что брат очень хочет поговорить.

– Скучаешь по ней? – после небольшой паузы спросил я.

– Не больше, чем ты.

– А мне кажется, что больше. Ты в эту девушку прям вперился взглядом, до самого тротуара вел. Знаешь почему? Потому что он тебе королеву напомнила.

Вовка с досадой поморщился.

– Пока мы в городе и связь хорошая, может, позвонишь Шу? – несмело предложил я.

– Зачем мне ей звонить? – в голосе брата послышалось раздражение.

– Потому что ты ей нравишься. Да и она тебе тоже, – я сделал многозначительную паузу и покосился на брата. Тот смотрел на дорогу, покусывая губы. – Вов, ты можешь разыгрывать небрежное равнодушие перед королевой, но не перед нами. Я же вижу, что вы подходите друг другу. Так, может, хватит сопротивляться судьбе и пора отдаться чувствам?

– Для нас обоих будет лучше держать свои чувства при себе, – ледяным тоном ответил Вовка.

– Господи, да оставь ты эту сериальную хрень! Бесит, понимаешь? Когда два человека любят друг друга, один почему-то берет на себя неоправданную смелость решать судьбу второго. «Я оставлю ее, чтобы она была счастлива». Это все ерунда и трусость.