Источник счастья - Дашкова Полина Викторовна - Страница 95
- Предыдущая
- 95/110
- Следующая
— Таня знала, что у неё в России есть внук Дмитрий?
— Разумеется. Она даже видела его. Я дал ей такую возможность. Она дважды приезжала в Москву в качестве туристки, в семидесятом и в семьдесят шестом, за три месяца до смерти. В последний раз они сидели рядом, на «Гамлете» в Театре на Таганке. Дмитрий был там с женой, кстати уже беременной. То есть, можно сказать, Софи при этой встрече тоже присутствовала.
— Я не знал. Ты не рассказывал мне.
— А ты вообще знаешь ещё невероятно мало.
— Неужели Таня даже не пыталась заговорить с ним?
— Пётр, ты совсем дурак? Ты забыл, что здесь была советская власть? Дмитрий был сначала искренним комсомольцем, потом таким же искренним коммунистом, знаешь, с идеалами, с упрямой верой, что, несмотря на некоторые перегибы при Сталине, идея прекрасна, система справедлива. К тому же он работал в закрытом НИИ, был засекречен. Представь, если бы к нему подошла пожилая буржуазная дама, туристка из капиталистической Франции, и заявила: здравствуй, Димочка. Я твоя родная бабушка. Твой дед был одним из лидеров Белого движения, лютым врагом советской власти. Твой отец служил в СС и работал на английскую разведку. Он бы в штаны наложил от страха и счёл это провокацией.
— Да, наверное, — кивнул Кольт, — но Дмитрий вовсе не биолог, а инженер. Родные руки! Это же не фамильные драгоценности, не какой-нибудь алмаз в пятьдесят карат. От этого невозможно сразу получить прибыль, просто так продать. Всё равно сначала нужен специалист, биолог.
— Получить прибыль, продать, — старик сморщился и пожевал губами, — родные руки для Тани это как раз те, которые не продадут. Но ты, Пётр, вряд ли поймёшь. Вообще, я устал, слишком многое приходится тебе объяснять. Давай отложим этот разговор. Я хочу сегодня ещё поработать.
— Хорошо, — вздохнул Кольт, — давай отложим. Только ответь на последний вопрос. Ты собираешься отдать всю информацию именно Софи? Ты эти свои драгоценные каракули расшифровываешь только для неё или ради самого препарата?
— Для неё. Только для неё.
— А если она откажется? Если у неё, как когда-то у её прапрадеда Свешникова, возникнут эти бредовые идеи о моральной ответственности, о том, что сделать метод универсальным и общедоступным невозможно, а омолаживать избранных безнравственно и опасно для человечества?
— И пусть! И отлично! Не надо ничего.
— Вот сейчас ты врёшь, — Кольт усмехнулся и покачал головой, — не только мне, но и самому себе. Ты не можешь допустить, чтобы открытие Свешникова исчезло навсегда. Ты сам ждёшь не дождёшься.
— Да, Пётр. Конечно, вру, конечно, жду, — старик тяжело вздохнул, — просто мне страшно за девочку, я не могу себе простить.
— Брось, Федор, прежде всего тебе страшно за самого себя. Тебе нужен препарат, время уходит, и в этом всё дело.
— Пётр, Пётр, иногда мне с тобой бывает так противно разговаривать. Не пей больше. Тебе нельзя. С похмелья ты злой и глупый. Знаешь, что для тебя сегодня самое главное? Найти человека, который убил Дмитрия. Потому что скоро он попытается убить Софи. Смотри, не опоздай, без неё у тебя ничего не выйдет. Это я тебе гарантирую.
Федор не заметил, как подошёл к особняку на Большой Никитской. У подъезда стоял крытый автомобиль, рядом топтались двое солдат в шинелях, с винтовками за плечами.
Федор хотел пройти мимо особняка, но уже было поздно. Солдаты заметили, как он замешкался у подъезда, преградили ему путь.
— Куда? Стой!
Он не успел ответить. Дверь открылась. Появился юноша в гимнастёрке и спокойно сказал:
— Пропустите. Это к нам. Свой.
— Что происходит? — спросил Федор, оказавшись в прихожей.
— Раздевайтесь, проходите, — он взял у Агапкина из рук пальто, — подождите в гостиной. Я доложу.
На вешалке висели новенькие кожаные куртки. В доме было довольно тепло, но не от парового отопления. Топились печи. В гостиной весело пылал огонь в камине. В кресле сидела Зина с ребёнком на руках. Она улыбнулась.
— Здравствуйте. Танечка только что заснула. Не встаю, сижу, как мышка, боюсь разбудить.
Её спокойный, уютный шёпот, румяное круглое лицо, приветливая улыбка, вид спящей девочки, завёрнутой в шёлковое стёганое одеяло с белоснежным кружевным уголком, чистота и покой гостиной ошеломили Федора.
— Представляете, избаловалась до невозможности. Спит только на руках, как положишь в кроватку — просыпается, плачет. Папа наверху, в кабинете. Знаете, он хотел послать за вами, у него к вам срочное дело. А вы сами пришли, как будто почувствовали.
Он тяжело опустился в кресло напротив и произнёс глухим ровным голосом:
— Зина, меня только что ограбили, здесь недалеко, на той стороне Садового.
— Да, — она вздохнула, грустно покачала головой, — на улице сейчас нехорошо, опасно. Но папа говорит, это скоро кончится. Надо потерпеть, переждать. Федор, вы успокойтесь, отдохните.
Но отдохнуть он не успел. Юноша в гимнастёрке пригласил его подняться в кабинет.
Из-за двери слышался сдержанный смех, там дружески беседовали Мастер и двое его гостей.
— У Ильича был такой усталый, растерянный вид, — произнёс весёлый баритон, — он смотрит на меня, улыбается и говорит: голова кружится. Слишком резкий переход от подполья к власти.
Агапкин постучал. Разговор затих.
— Да, Федор, войдите, — громко произнёс Мастер.
Он назвал Агапкина по имени. Не брат, не Дисипль. Стало быть, его гости не имели отношения к Ложе.
— Добрый день, Матвей Леонидович. Здравствуйте, господа, — сказал Агапкин.
Двое мужчин в полувоенных френчах, один молодой, полный, рыжеватый, курносый, с девичьим нежным румянцем на щеках, второй постарше, худощавый седеющий брюнет с тонким, породистым лицом, уставились на него весело и удивлённо.
— Господа, — повторил рыжеватый иронически важным тоном и поднял вверх пухлый палец.
— Вот, товарищи, знакомьтесь, — сказал Мастер, — Агапкин Федор Фёдорович, замечательный доктор, верный помощник и уже почти родственник профессора Свешникова Михаила Владимировича.
— Степаненко, — представился рыжеватый.
— Если мне не изменяет память, родственник там полковник Данилов, — задумчиво произнёс брюнет и взял папиросу.
— Младший брат товарища Кудиярова геройски погиб в боях за Кремль, — вполголоса пояснил Мастер, — вы, Федор, садитесь. Сейчас будет чай.
Агапкин присел на край стула, жадно глядя на папиросу, которую мяли худые пальцы товарища Кудиярова. Лицо его показалось смутно знакомым.
— Между прочим, среди разоружённого офицерья полковника Данилова покамест нет, — сказал Степаненко.
— Среди убитых тоже не нашли, — добавил Кудияров, чиркнув наконец спичкой.
— Тю-тю, полковничек, — Степаненко вытянул трубочкой пухлые губы, — тю-тю. Небось, на Дон подастся, к атаману Каледину.
— Неужели не навестит молодую жену, не попрощается? — спросил Кудияров.
— Татьяна Михайловна, кажется, на сносях, — сказал Мастер и посмотрел на Агапкина, — она, часом, не родила ещё?
— Родила, — чуть слышно произнёс Федор.
— Вот как? А что голос такой грустный? Надеюсь, всё прошло благополучно?
— Да. Ребёнок здоров. Мальчик.
— Стало быть, можно поздравить господина полковника, — оживился Кудияров, — вернётся, а тут такой сюрприз. Сын. Первенец.
Светло-карие немигающие глаза впились в лицо. Агапкин впервые встретился взглядом с товарищем Кудияровым и наконец узнал его.
Григорий Всеволодович Кудияров заведовал госпитальной кассой с четырнадцатого года. В декабре шестнадцатого он исчез вместе с приличной суммой казённых денег и с тех пор находился в розыске. В госпитале говорили, что сбежавший кассир Кудияров не банальный вор, а политический. Он украл деньги на нужды партии большевиков, в которой давно уже состоял и был близок к самой её верхушке, к Ленину и Троцкому.
Уголовная полиция и охранка крутились в госпитале несколько месяцев, допрашивали врачей, фельдшеров, но всё без толку. Им только удалось выяснить, что Кудияров имел вовсе не экономическое образование, а незаконченное медицинское и воровал из госпитальной кассы с первых же дней, правда, понемногу.
- Предыдущая
- 95/110
- Следующая
