Ветер с Варяжского моря - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 44

• Предыдущая
• 44/107
• Следующая

Он и сам не знал, куда ему идти, и думал только об одном – найти Загляду. В голове его мелькали обрывочные мысли, надежды. Хотя бы узнать, где она. Может быть, дружины посадника и княщинского воеводы смогут одолеть викингов. Может быть, князь Вышеслав успеет помочь – не сегодня, так хоть потом. Когда надежда составляет саму жизнь, для нее годится любая пища. Только бы найти ее, а там будет видно, там он чего-нибудь придумает. Ради Загляды Тормод был способен совершить много больше, чем ради себя самого. Цепляясь за тыны, пошатываясь, Тормод брел вслед за ушедшими викингами, и дыхание его походило на стон. По белой запыленной бороде текла струйка крови из прокушенной губы, кровью была залита вся левая сторона его тела, так что цвета одежды уже нельзя было рассмотреть. Старый корабельщик походил на выходца из мира мертвых.

То и дело он натыкался на тела убитых. На улицах ладожского посада лежали тела славян и скандинавов, иной раз прямо друг на друге. Зарубленные мечами, обезглавленные секирами ладожане падали рядом с викингами – а у тех у кого лоб был пробит колом или просто кулаком, кого подняли на вилы. Могучий кузнец, прямо в рабочем переднике из бычьей кожи, лежал в воротах: из спины его торчал скрамасакс[167], а руки были с неразрывной цепкостью мертвого сомкнуты на горле викинга.

То спотыкаясь, то обходя тела, Тормод не замечал крови, не слышал стонов раненых. Он никого не жалел, как не жалел и самого себя при мыслях о Загляде.

Впереди блеснула широкая полоса Волхова. Тормод остановился, прислонился к тыну, постарался передохнуть. Ноги его дрожали, в груди хрипело что-то при каждом вздохе.

И вдруг он увидел такое, от чего у него вовсе перехватило дыхание. В нескольких десятках шагов от него возле берега стоял в воде корабль с медвежьей головой на штевне. Корабль, который он и через десять лет узнал бы из тысячи. «Медведь», построенный его собственными руками, каждую завитушку в резьбе которого он помнил наизусть, стоял возле разоренного берега, и на бортах его висело несколько красных щитов.

Тормод стоял, не сводя глаз с «Медведя», и не верил своим глазам. Человек, по ошибке убивший родича вместо врага, мог бы его понять. Тормоду казалось, что это ночной кошмар, нагнанный колдовством троллей. Но если это правда, то, значит, он сам, Тормод Белый Медведь, своими руками помог разорению города и гибели Березы Серебра, той, что была ему дороже всего на свете.

Отняв ладонь от плеча, Тормод медленно опустил голову и посмотрел на свои руки. Грязь и кровь скрыли шрамы, оставленные ремеслом, и собственные руки показались Тормоду чужими. Это уже были не те «медвежачьи лапы», которые когда-то подбрасывали маленькую девочку и делали ей игрушки. Эти руки помогли ее погибели. Кровь и грязь – самая подходящая одежда для рук, построивших корабль викингов, несущий на бортах красные щиты войны.

Тормод поднял голову. По берегу к нему приближался десяток человек – из викингов. Впереди шел статный воин в красном плаще поверх русской кольчуги, в шеломе с золотой оковкой. Солнце играло на обухе секиры у него за поясом, по самое лезвие покрытой узорной золотой насечкой. Это был Эйрик ярл сын Хакона ярла.

Никто не обратил внимания на обессиленного старика, стоявшего под крайним тыном и молча провожавшего глазами знаменитого ярла. Но один из его спутников вдруг издал удивленное восклицание и шагнул к нему:

– Эй, Тормод! Белый Медведь! Это ты!

Обернувшись на голос, звавший его по имени, Тормод увидел Ингольва. Трудный Гость был без плаща, в шлеме, из-под которого падали на плечи светлые волосы.

– Вижу, тебе не повезло! – продолжал он. Все его спутники остановились, Эйрик ярл рассматривал старика. – Кто же это сделал с тобой?

– Это сделали ваши доблестные воины, – слабо, но твердо ответил Тормод. Он хотел оторваться от тына и встать прямо, но понял, что сейчас упадет, и снова прижался к тыну. Первое напряжение, давшее ему сил дойти сюда, уже почти схлынуло. Голова его кружилась все сильнее, перед глазами все плыло, блеск доспеха и оружия стоявших перед ним людей сливался в одно режущее взор пятно. – И это еще слабое наказание за то, что я сделал.

– Что же ты сделал? – удивленно спросил Ингольв. – Ты – такой мирный человек?

– Я сделал это чудовище, этого дракона. – Тормод хотел показать на «Медведя», но побоялся упасть и продолжал смотреть на Ингольва. – За это мне надо было отрубить обе руки, чтобы они никогда больше такого не делали.

– Ты напрасно бранишь сам себя! – возразил Ингольв. – Лучшего корабля у меня не было еще никогда. Я так благодарен тебе за него…

Он не успел еще договорить, как увидел, что Тормод медленно оседает на землю. Глаза старого корабельщика закрылись, седая голова ударилась о тын и склонилась к пыли. Обессилев от потери крови, он потерял сознание.

– Чего же вы стоите? – Эйрик ярл обернулся к своим людям. – Помогите ему! Не каждый день боги сотворяют таких замечательных мастеров.

День этот тянулся долго, как год, как целая жизнь, и для многих он и стал всей жизнью. Еще не начинало темнеть, а посад уже лежал в горящих развалинах. Только Княщина оставалась спокойной, хотя возле нее стояло на Волхове два корабля. Их дружины окружили крепость. Стены Княщины были устроены из бревенчатых городен[168] и, хотя были не очень высоки, все же служили достаточно надежной защитой. По всему заборолу стояло множество вооруженных людей из дружины Оддлейва ярла.

Среди дружины на стене стояла и боярыня Ильмера. Собравшимся внизу викингам Эйрика хорошо была видна фигура молодой женщины в красном платье, с синим плащом на плечах, с вышитым золотом очелье[169] и белым покрывалом на голове. Она стояла уже давно, не сводя глаз с разоренного города.

Со стены Княщины, стоявшей на горе, был хорошо виден весь берег Волхова с Олеговой крепостью и Околоградьем. Страшное зрелище предстало глазам хозяйки Княщины, привыкшей видеть отсюда множество соломенных крыш на улицах посада и бурлящее многолюдство торговой площади! С улиц Околоградья теперь тянулся клубами темный дым пожаров, застилая взор, но и сквозь него можно было разглядеть боевые корабли Эйрика ярла, чередой протянувшиеся вдоль всего обжитого берега. Несколько самых крупных собралось напротив Олеговой крепости.

– О, сколько их! – изумленно воскликнула она, едва поднявшись сюда.

– Здесь десять, – сказал ей один из гридманов[170]. – Еще один дрэки остался возле Любшина городка, а один лангскип ушел вверх, к Гестевельде.

– Но он не пройдет через пороги!

– Зачем ему идти через пороги? Корабль встанет у межи[171], а люди дойдут сами – там уже близко. Зато в Гестевельде много серебра – там берут пошлину с купцов.

– Но что он хочет делать? – Хозяйка снова обратила взор к Олеговой крепости. Тогда посад уже был захвачен, но каменная крепость обещала хоть какую-то защиту. Возле ворот ее уже собирались воины Эйрика с топорами и бревнами. – Неужели Эйрик хочет захватить и детинец тоже?

– Так же верно, как то, что он разграбил посад, – сказала Арнора, пришедшая сюда следом за хозяйкой. – Эйрик ярл знает, самые богатые дворы – в крепости. И люди из посада убежали в крепость со своим добром и теперь сидят там, как жирные рыбы в сети. Эйрик ярл не уйдет, пока не возьмет и их тоже.

Полуобернувшись, хозяйка обожгла Арнору взглядом, но промолчала. Ее задела невозмутимость, с какой служанка-норвежка говорила о замыслах Эйрика ярла, но возразить было нечего.

С двух сторон Олегова крепость была окружена водой Волхова и Ладожки, а третья сторона оставалась открыта для нападения. Здесь же были ворота. Викинги тащили к стене крепости множество жердей и бревен от разобранных домов Околоградья. Стрелы из-за стен пытались помешать им приблизиться, но и в ответ летели тучи стрел, а тем временем нападавшие готовили лестницы и несли их: к стенам. Издалека казалось, что викингов несчетное множество: везде мелькали их железные шлемы и круглые щиты с медными и бронзовыми бляхами посередине.

• Предыдущая
• 44/107
• Следующая