«Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIХ в.) - Миллер Алексей - Страница 44

Юзефович осуществил свою угрозу, но отнюдь не сразу. Прежде противники украинофилов предприняли ряд других шагов. Глава Киевской городской думы М. Ренненкампф направил в ГУП жалобу на «Киевский телеграф», предвзято, по его мнению, освещавший деятельность Думы. Это подтолкнуло ГУП к изучению положения в газете, а также деятельности контролировавшего ее цензора Пузыревского. Последний, опасаясь уже собственного увольнения, стал требовать от владелицы газеты Гогоцкой объяснений, кто на самом деле редакти_|168рует газету и пишет основные статьи, появлявшиеся, как правило, под псевдонимом. Он угрожал ей, что предложит ГУП прекратить выпуск газеты, если она не предоставит требуемую информацию. Орган украинофилов оказался под угрозой [512].

Кроме того, противники Громады постарались привлечь к борьбе столичную прессу. В их проверенном еще с 60-х гг. союзнике катковском «Русском вестнике» за февраль 1875 г. появилась пространная статья Z (Н. Ригельмана) «Современное украинофильство», содержавшая весь стандартный набор обвинений, включая определение КГО как организационного центра украинофилов и сообщения о субсидиях поляков для украинофильской деятельности в Галиции [513]. Впрочем, этнографические труды КГО, в том числе работы Антоновича и Драгоманова, Ригельман оценивает очень высоко. Статья не предлагает закрыть Отдел, но призывает к его очищению от «фальшивой, вольной или невольной, примеси».

В июне «Русский вестник» публикует статью «Еще несколько слов об украинофильстве» С. Гогоцкого, которая повторяет тезисы Ригельмана, добавляя лишь требование запрета использовать малороссийский даже для объяснения ученикам первого класса незнакомых русских слов [514]. Больший интерес представляет добавление Гогоцкого к этой статье, напечатанное в июльском номере. Оно посвящено проблеме терминологии, стоявшей в тесной связи с проблемой идентичности. «Наш юго-запад не украйна, с древнейших времен русской истории этот русский край носит уже название Руси, русского {…} Оттого и до сих пор на юго-западе говорят, например, русский фольварок, в отличие от польского {…}, но никто никогда не говорил и не говорит: {…} украинский фольварок. {…} По какому же праву мы позволяем себе вторгаться с украинскими планами в землю издревле русскую, а не украинскую? Ведь подобные названия — не кличка, которую можно переменять как угодно. Кто в самом деле уполномочивал украинолюбцев отнимать у нас древнее название Русских и все принадлежности этого названия, в том числе и наш общий, культурный русский язык, выработавшийся таким долговременным и многотрудным процессом нашей истории, и все это заменять чем-то украинским, т. е. возникшим гораздо позднее, чисто частным и обозначающим только крайнюю местность? {…} Смешное и жалкое увлечение, будто украинское может быть для нас выше и важнее русского!» [515] (Курсив Гогоцкого.)

Главную опасность для украинофилов все же представляла статья Ригельмана, а именно та ее часть, которую он посвятил критике напечатанной в 1874 г. в «Правде» работы Драгоманова «Література російська, великоруська, україньска і галицька». Статья, псевдоним _|169для которой Драгоманов выбрал Украинец, представляла собой развернутое изложение его программы, сформулированной еще в статье «Антракт в истории украинофильства» 1872 г. Он подчеркивал необходимость «не отрываться от России ни политически, ни морально, не бросая российской литературы», говорил об «общей интеллигенции русской или российской, которая складывается из великоруссов и малоруссов». Задачу украинофильства он видел в том, чтобы помочь украинскому народу «не утратить своего существования, пользуясь российским» [516]. Ригельман даже вынужден был признать, что «многим из этих советов можно было бы пожелать исполнения» [517]. Однако статья Драгоманова действительно содержала много неосторожных высказываний о будущей самостоятельности украинской нации в федеративном союзе с Россией, что дало Ригельману возможность заявить, что все оговорки о русско-украинской общности являются лишь прикрытием для подлинных сепаратистских планов автора и всех украинофилов. Вероятно, покровительство Отделу со стороны Дондукова-Корсакова притупило осторожность Драгоманова, и он сам совершил ту ошибку, от которой всего годом раньше предостерегал редакцию «Правды» — не касаться вопроса о самостоятельности Украины, чтобы не повредить деятельности украинофилов в Киеве. Авторство Драгоманова ни для кого не было секретом. Теперь, после статьи Ригельмана, он по достоинству оценил угрозу и искал способов защититься. Сам он ответил короткой неподписанной заметкой, а потом и более пространной анонимной статьей в «Киевском телеграфе», отрицая сепаратистские планы украинофилов [518]. Но этого было явно недостаточно, нужно было выступление столичной прессы и известного русского публициста. В начале мая он пишет А. Н. Пыпину, который с симпатией относился к украинскому культурному движению, но не к сепаратистским идеям украинофилов: «Прочитавши же статью Ригельмана в Р. Вестнике, думал, что полезно было бы, если б о „Л. р.“ и пр. написал откровенный суд не мошенник, а честный человек, хотя бы и противник» [519]. Пыпин писать не захотел, предложив Драгоманову _|170самому ответить Ригельману. Тогда Драгоманов просил Пыпина передать ставшую предметом полемики статью сотруднику дружественного ему «Вестника Европы» П. А. Ровинскому в надежде, что тот вступит с Ригельманом в полемику.

Сам Драгоманов в июле напечатал в «Вестнике Европы» весьма обширную рецензию на очередной том материалов экспедиции Чубинского, в которой повторил свои рассуждения 1872 г. об украинофильстве как разновидности русского славянофильства. Он осуждал галицийских деятелей, не желающих признавать русскую литературу общерусской, и объяснял их сближение с поляками гонениями на малороссийскую литературу в 60-е гг. «Наблюдение за ходом общественно-культурного движения в Малороссии со времен Мазепы до наших дней показывает постепенное ослабление здесь стремлений политическо-национальной исключительности и постепенное усиление стремлений социально-культурных в формах народных и в гармонии с подобными стремлениями северно-русскими»,— писал Драгоманов, адресуясь к своим гонителям в Петербурге [520].

Вслед за этим в августе и сентябре «Вестник Европы» опубликовал большую статью Драгоманова «Новокельтское и провансальское движение во Франции». Украина и украинофильство в ней не упоминались, но статья была буквально нашпигована весьма прозрачными аллюзиями. Драгоманов писал о подъеме «кельтофильства», «бретонофильства» и провансальского движения во Франции как о типичной и положительной тенденции, отражающей более общие процессы развития самоуправления, децентрализации и культурного и политического подъема «сельских классов» [521]. Сочувствие этим процессам и «отказ от погони за единообразием сердец и речи» он представлял как доминирующее во всей Франции настроение [522]. При этом он осуждал радикализм некоторых лидеров «бретонофильства» и спрашивал: «Не станет ли это последнее прочнее, если прямо признает свою связь с лучшим, прогрессивным в обществе этих злых галлов?» [523] Наконец, он прямо обращался к тематике своей злополучной статьи в «Правде»: «Нет никакого сомнения, что домашние, первые литературно-образовательные потребности населения могут быть удовлетворены всего удобнее литературой на местных наречиях. Но раздробление великих мировых литератур, как французская, немецкая, итальянская, на провинциальные было бы таким же бедственным культурным явлением, как совершенное раздробление политическое великих национальных единиц было бы бедствием политическим» [524]. Драгоманов лишь в слег_|171ка завуалированной форме стремился оправдаться, подчеркнуть федералистский, а не сепаратистский характер своих убеждений. Однако в открытую полемику с Ригельманом он так и не вступил, а открытое покаяние было для него неприемлемо.