Легенда о Якутсе, или Незолотой теленок - Тихомиров Валерий - Страница 12

• Предыдущая
• 12/87
• Следующая

— Я, конечно, дико извиняюсь, — Диоген потянулся за очками, обозначая значимость вопроса, — но на какие шиши мы будем покорять Северную столицу и лично товарища нового босса?

Вопрос был не по-потрошиловски меркантилен. Такое позволялось только отморозку. Тойон тоже вытащил очки. Он встал с нагретого места и прошел в дальний угол яранги. Под шкурами лежал чемодан фасона «дипломат». Неизвестно, какими путями занесло в тундру это немного обшарпанное чудо с кодовыми никелированными замками. Обычно с ним ездили курьеры на Большую землю. Перед праздниками. Дабы наполнить его гулкие шелковые внутренности водкой.

Степан Степанович, кряхтя, подтащил чемодан поближе к сыновьям и открыл. На ярангу пала тишина. Даже шаман перестал храпеть, затаив дыхание. Внутри лежали панты. Один к одному. Покрытые нежным пушком и буквально сочащиеся живительной энергией тундры. Отморозки при виде такого богатства оцепенели. Да! Папа действительно хотел заполучить преемника. И обойтись тот должен был очень дорого.

— Когда ехать? — побелев губами от важности предстоящей миссии, спросил Сократ.

Степан Степанович закрыл крышку и ответил, как припечатал:

— Екс темпоре!

В эту ночь Альберту Степановичу не спалось. Он потел, скручивал угол простыни в тонкий рулончик, ложился калачиком, просунув руку между колен, и жестоко избивал подушку. Не помогало. После кружки горячего молека с медом нестерпимо захотелось по маленькому. Сон все не шел. К пяти утра навалилось тревожное забытье. Из полумрака прихожей внезапно вылетела стая шприцов с крыльями и принялась клевать его толстыми иглами в самые неожиданные места. Всю ночь он вскрикивал и просыпался…

Альберт Степанович Потрошилов жил вместе с хомяком и мамой. А потому — однообразно и по-холостяцки небогато. Девушки его не любили, мечты сбывались редко, окружающие сторонились. Но он был счастлив. Как может быть счастлив только неутомимый борец. Борьба была его жизнью, целью и наслаждением. За десять лет беспорочной службы в 108-м отделении милиции он успел заработать капитанские погоны и довольно своеобразный авторитет борца против наркотиков.

В своем стремлении искоренить наркомафию Альберт Степанович был страшен. Зарубежный опыт перенимался с жадностью белой акулы. Каждый вечер он замирал перед экраном, с болью пропуская сквозь сердце проблемы полицейских Лос-Анджелеса или Нью-Йорка. В то время как его зарубежные коллеги по цеху в неравной схватке складывали штабелями свои жизни, Алик не мог оставаться в стороне. Ничто не имело значения перед всепоглощающей ненавистью к наркобаронам и их приспешникам. Альберт и мама не жалели себя и окружающих. Бои велись по всем фронтам. Личная жизнь, которой не было, отошла на второй план. Риск стал нормой жизни. Мафия содрогнулась… бы, если бы узнала о противнике.

Война закономерно оставила свой безжалостный отпечаток. К тридцати пяти годам солдат невидимого фронта Альберт Степанович получил близорукость, внушительный живот и массу комплексов. Опыт борьбы обрел законченные формы и наполнился осмысленным содержанием. Под неброской внешностью отечественного интеллигента скрывалась надежда нации на спасение от героиновой чумы.

Потрошилов поднялся с кровати и вышел в коридор. Любимый хомяк по кличке Доктор Ватсон остался досматривать сон про морковь в своем тряпочном домике на столе. Идти на работу ему было не нужно. А за щеками еще с вечера разогревался завтрак. Кухня общей площадью четыре целых восемь десятых квадратных метра встретила Альберта в этот день запахом кофе и тягостным ощущением присутствия овсяной каши.

— Мама, я проснулся. Что у нас на завтрак? — с замиранием сердца спросил Альберт Степанович.

— Овсянка, сэр, — без выражения ответила мать.

— День начался с крушения надежд, — философски изрек Потрошилов и чихнул.

— Правда, — отозвалась Валентина Петровна и бухнула в мойку чугунную сковороду.

Альберт Степанович двинулся в ванную, вяло помахивая в воздухе руками. Все его существо активно сопротивлялось любым физическим нагрузкам. Слово «зарядка» всегда воспринималось с омерзением. Но сила воли была сокрушительна. Альберт преодолел себя и, выставив вперед руки, низко присел перед дверью туалета. По коридору пронеслись подозрительные звуки. Сконфуженно оглядевшись и обнаружив, что его не услышали, Алик несколько раз раскрыл и закрыл дверь, равномерно распределяя испорченный воздух по небольшой квартире. Затем он для вида громко чихнул и перешел к водным процедурам. Из-под двери по квартире поползло нестройное пение: «Вороны-москвички-ии!! Меня разбудили-ии!!» Дальше слов Альберт не знал и потому повторял фразу до тех пор, пока не выключил воду. Несколько минут ушло на душ, бритье и укладывание в строгую прическу негустой шевелюры. Опровергая все рекламные обещания, ни один из известных в мире шампуней не смог придать пушистости жидким волосам. Альберту приходилось компенсировать это кинжальной прямотой пробора.

Алик был готов. Он еще раз кинул взгляд на себя в зеркало, присматриваясь к деталям. И тут произошло нечто ужасное. Размытый силуэт напротив уставился на него темными пятнами вместо глаз. Потрошилов подошел ближе и всмотрелся. Пустые глазницы стали больше. Проступили округлые очертания черепа. Опять раздался странный протяжный звук, будто кто-то пустил пузыри в воде через соломинку. Альберт Степанович пугливо оглянулся и начал лихорадочно стирать со стекла туманную пленку. От непосильной нагрузки и страха он тут же вспотел. Мытье пошло насмарку. Энергичные движения результата не дали, зато Альберт устал. Он обреченно оперся на край раковины, всматриваясь в размытое предзнаменование. Под рукой что-то тихо хрустнуло. Альберта осенило: «Очки!» Он водрузил на острый нос то, что от них осталось, и прозрел. Страшный череп превратился в милое маминому сердцу лицо. На кухню Альберт Степанович вышел счастливым. Ожидание смерти сменилось жаждой жизни. Он точно знал — приблизительно так всегда начиналось все самое интересное.

Хорошего настроения не могли испортить ни соплевидная овсянка, ни мамины стенания о неотвратимости ее, маминой, смерти. Потрошилов был задумчив. На носу уныло висели треснувшие очки с погнутыми дужками. С глуповатой улыбкой на лице он машинально засунул палец в пакет с мукой, а потом долго и старательно облизывал. Никакого кисловатого пощипывания на языке не появилось, что несколько отвлекло от раздумий. Это был не героин! Алик с неприязнью посмотрел на «порошок белого цвета» и отодвинул пакет подальше от себя.

— Ты когда-нибудь вот так в хлорку палец сунешь, — Валентина Петровна покачала головой и поставила перед сыном тарелку, в которой плескалась каша-размазня. — Ешь.

Альберт Степанович погрузил ложку в светло-коричневую жижу.

— Знаешь, ма, я после душа забыл надеть очки и увидел в зеркале череп.

— Могло быть хуже, — ответила мать и налила кипяток в кружку с надписью «Босс».

— Пожалуй. — Алик принялся перебирать в голове варианты.

Страшная скука вошла в этот дом и никак не хотела его покидать. Потрошилов страдал. Еще совсем недавно он мешками таскал героин в криминалистическую лабораторию. Нижнюю половину его героического лица однажды даже показали по телевизору. И вот теперь, когда, казалось, достаточно нанести один, последний, мощный удар и мафия униженно начнет просить о пощаде… он вынужден просиживать штаны в обществе мамы с ложкой овсянки в руках. Альберт Степанович решительно отодвинул от себя тарелку.

— Я видел в зеркале череп — это знак. — Он бесстрашно посмотрел на мать.

— Началось, — констатировала Валентина Петровна и добавила: — Жениться тебе надо.

— Ах, оставьте, мама! — В сердцах Потрошилов порывисто выдохнул и опрокинул в рот почти целый стакан кипятка…

От дикого вопля овсянка брызгами разлетелась по столу, маму отнесло к стене, а у соседа Кузькина стухла вобла на балконе. Еще полчаса Алик тихо скулил. Валентина Петровна ему подвывала.

• Предыдущая
• 12/87
• Следующая