Любовь без поцелуев (СИ) - "Poluork" - Страница 68

А потом двери открыли. А там Макс, улыбка до ушей, очередная «посмотрите-какой-я-гламурный» рубашка и заява: «Тебе ничего не будет!»

Сказать, что я охуел, – это слабо сказать, я с большой буквы, да все большие буквы, вот так – ОХУЕЛ. Он с директором договорился? Как? С нашим директором дела иметь – это кем надо быть! Наш Таракан тот ещё тип, он не только сам без мыла куда хочешь залезет, так ещё за собой мешок протащит. А то, как у нас такая фигня творится, а он и его друзья-родные – при бабках? И никто ничего ему не сделал? Все эти проверки, которые ни черта в упор не видят, гранты, которые растворяются в воздухе, все эти «на ремонт», которые вносят все более состоятельные ученики (я-то малоимущий, мне похуй, моя мать для меня зимой снега пожалеет) и ремонт, который заключается, в основном, в закрашивании грязных пятен на стенах. А Макс с ним договорился.

А от следующей мысли мне плохо стало. Прямо затошнило, хуже, чем от водки в первый раз. Только мелькнуло, КАК он мог договорится… И я понял, что точно директора, в таком случае, убью. И не потом, не втихаря, а прямо сейчас пойду и придушу, как гниду, и похуй, что будет дальше. А потом и Макса, за то, что посмел так договариваться. Дурная была мысль, не знаю, откуда она взялась, но когда Макс объяснил, как на самом деле всё было, у меня внутри отпустило что-то – «от сердца отлегло». Потому что бред, не стал бы Макс так, он не такой… И радость – и от того, что ничего не будет, что всё нормально, и что я дебил, если про Макса такое подумал – ударила в башку хуже шампуня с водкой. И я его обнял. Ну, просто обнял, от радости, как сто раз обнимал и Игоря, и Вовчика, а потом…

…А потом стало жарко, невыносимо, кровь закипела внутри и всё исчезло, все мысли, нормальные, ненормальные, осталось только одно – желание, понимание, что Макс, Макс – тут, со мной, захотелось стиснуть его так, чтоб вдавить в себя, сквозь кожу, чтоб каждая клеточка разошлась и приняла его, перемешаться с ним… Хотелось почувствовать его всего, на вкус, на запах, на ощупь, как только можно, чтоб он понял меня, понял без слов, слова тупые, чтоб он мои мысли понял. И он, как будто, понял, потому что обнял меня в ответ, и я долгую секунду чувствовал его руки на своей спине и его дыхание на своём лице, как застёжка рубахи нагревается об меня – молния, так легко раздёрнуть... – его губы на моём плече, и всё так правильно, и дальше…

А потом до меня дошло. Кто я. Где я. С кем я.

Это всё Макс. Только с ним всё так. А какой у него был взгляд! Я поплыл, я тонул, я захлёбывался в нём или вместе с ним…

Я вынырнул, выплыл. Я что-то сказал. Я сбежал. И теперь мне страшно. А самое поганое, что я не знаю, чего боюсь.

Покрутил кран. Вода-водичка, прохладненькая, вкусно пахнущая хлоркой. Вот ведь фигня – запах мыла я не люблю, а вот запах хлорки – очень даже. Этот проклятый карцер… Вечно там, как в сортире, воняет и плесень из щелей лезет – гааадость, бррр…

Не самого же Макса я боюсь. Ну, чего его боятся, ну? Я, вообще, людей не сильно так боюсь. Ослепнуть – это понятно. Помельче был – побаивался, что на органы продадут. Тогда во дворе об этом много пиздели. Если честно, то я жутко боюсь, что у меня однажды кровь не остановится и вытечет вся. Или что её так мало останется, что я встать не смогу.

Но вот Макса я точно не боюсь. Ну, что он мне может сделать? Уж скорее я ему…Но почему же так, почему… Я вытянулся под душем, с удовольствием разминая спину. Дурацкая кровать в карцере. Блин, у меня в жизни когда-нибудь будет кровать по моему размеру? Даже моя в комнате летом была нормальной, а теперь я потянусь – и то пятками, то башкой упираюсь в спинки.

Нет, не боюсь я Макса. Наоборот, он… Он классный. Как парень. Ну, как друг мне. Да вот только ни к кому из моих друзей так взгляд не липнет постоянно. Нет, я, конечно, люблю посмотреть на Вовчика, когда он качается. И на Игоря, когда он раздевается перед сном. Ну, и вообще – на физ-ре там, в душе. Где есть на что посмотреть, конечно. Но Макс… Ну, всё с ним не так! Не понимаю, как. Я все каникулы от этого ошалевал – просто не мог без него. Смотреть на него, разговаривать с ним. Просто слушать, что он говорит, даже если он всякую хуйню толкает. Хотелось сделать для него что-нибудь такое, чтоб он удивился, чтоб он на меня смотрел и говорил: «Круто, Стас, ты вообще крутой!» Я думал – вот побольше в покер денег выиграю – и надо будет Масе заказать хорошей жрачки, всякой вкусной. Настоящего мяса там, туда-сюда.

Тут одно местечко есть. Между двух стен листами жести и оргалита огорожено. Там круто – когда ремонт делали, мы, этим летом, типа скамеек что-то сколотили, карниз из кусков рубероида, старых кирпичей набрали – теперь там можно шашлыки жарить, сосиски, картошку печь. Это, конечно, запрещено, но не для одиннадцатиклассников – к ним ни сторожа, ни дворники не суются, особенно ко мне. Туда залезть непросто, кто попало не шляется. Я и шампуры смастерил – из кусков толстого провода, на нашем станке, между прочим. Посидели бы там, как-нибудь, тесной мужской компанией – я, Макс, Игорь и Вовчик. Чтоб Макс не дёргался от тупых подъёбок на пидорские темы. Он ведь не пидор, стопудово не пидор.

Я вытирался и продолжал думать. Что делать? Сейчас я вытрусь, оденусь, выйду из душа – ну, и встречу Макса там. И что дальше? Ничего ведь такого не было. Какого, блядь, такого? Что это, вообще, такое было? Ничего не было. Если со стороны смотреть. Ну, просто… Повело меня. И Макс? А чёрт его знает, он такой весь, такой, совсем не такой, как другие…

Твою мать, я запутался!

Чтоб немного расслабиться, я решил подумать о чём-то более простом, понятном и приятном – о том, что я сделаю с некоторыми людьми за подставу с ножиком. Так, Азаев, первым делом. Кстати, почему это его дружки Таримов и Асланбек в сторонке стояли? Поссорились? Надо выяснить. Директор. Физрук. Татьяна Павловна до кучи. Надо придумать, как бы их порадовать. Да и вообще, что-то народ совсем страх растерял в последнее время, пока я там своими делами занимался.

Ага, а мои дела, получается – Макс? Да чтоб меня…

У двери душевой я замер и выдохнул. Всё нормально. Всё в порядке. Бояться нечего. Всё идёт, как надо.

Но почему-то у меня такое чувство, что, когда я выйду, в мире что-то непоправимо изменится. Или я изменюсь. Странное такое чувство.

Я пожал плечами и вышел из душа.

Но, в общем-то, на вид, на запах, на цвет и на вкус мир остался прежним. Разве что снега выпало немного. Все мои набились ко мне в комнату и всё спрашивали, как я отмазался. Больше рассказывал Макс, он, вообще, прямо светился и переливался, как будто у него День рождения. И рубашку свою зелёную так и не снял. Всё время оборачивался в мою сторону, как будто что-то спросить хотел. А я хотел, чтоб он спросил. И не хотел. И делал вид, что мне похер. Так и просидели до обеда.

Ну, а в столовке, соответственно, на меня все пялились, как будто я с того света вернулся. За столом гордых сыновей Кавказа тихо было. Азаева я среди них не увидел. Может, он вообще больше не вернётся? Ну, так неинтересно!

– Азаев где? – решил прояснить я проблему.

– А хуй знает, – Таримов смотрел куда-то в свою тарелку, не на меня.

– Чего глазки прячешь, чурка безрукая? Где твой дружок?

– Он мне не друг и вообще, отъебись от меня!

– Гамзатик, ты чего такой неприветливый? У меня к твоему другу есть серьёзный пацанский разговор, а он где-то ходит. Непорядок!

– А я ебу, где он ходит? – Таримов поднимает глаза. – Он, может, вообще навсегда свалил… Я не знаю, мы с ним в разных комнатах теперь… Рус, – обратился он к парню-десятикласнику, – Мурат вещи свои забрал?

– Тебе-то чё? – ответил Рус, косясь на меня. – Иди, Комнин, куда шёл!

– Неправильный ответ, – я, прямо пальцами, подцепил у него с тарелки котлету. Жрать хотелось нестерпимо. Рус рванулся было, но я его усадил на место. – Отвечать надо так: «Да, Стас», – я ухватил его за шею и сжал пальцами за ушами. Это больно, если правильно ухватить, – или: «Нет, Стас». Ну, забрал он свои вещи?