Любовь без поцелуев (СИ) - "Poluork" - Страница 1

Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me

====== 1. У нас будет новенький. ======

Вся эта история началась той замечательной, ясной, но холодной осенью. Даже помню день – четвёртое октября. Я его начал, сидя на узком карнизе фасада длинного здания, закрытый изрядно просроченным баннером «Поздравляем с первым сентября!». Рядом находилось полуоткрытое окно директорского кабинета, а у меня совершенно случайно под рукой была чудо-биобомба – стеклянная банка с осиным гнездом. Было холодно, осы спали, но в директорском кабинете им понравится – там тепло. На прошлой неделе был очередной выезд в город, а меня, в наказание, оставили с заболевшими малышами. Правда, у медсестры хватило мозгов выставить меня из медпункта, едва автобус выехал за ворота (больные лучше мёртвых), и выдать в качестве отступного флакон со спиртом (какому-нибудь уёбку сгодится в качестве оплаты), но всё равно, директор был неправ. Осиное гнездо я присмотрел ещё с лета, но что именно с ним делать, толком уверен не был. Теперь оно к месту. Мне хотелось съездить в город, мне надо было в город и плевать, в чём я там провинился.

Позвольте о себе и о месте действия. Я – Стас Комнин, с ударением на И. Никак иначе, кто бы что там не думал. Комнина через О – это моя мамочка. Я в свою фамилию влюбился, когда в пятом классе у нас была история Византии. Мало кто, впрочем, знает историю Византии. А ещё я – плод насилия. Да. Мой отец был насильник и это я знаю с пяти лет. Мать не могла избавиться от меня до рождения, хотя очень хотела. Это я тоже знаю. Поэтому, в год и три месяца, она отдала меня в детский дом. А в пять – забрала. У неё была возможность получить жильё по какой-то льготной программе, а это сподручнее делать, когда ты несчастная мать-одиночка. Да, только она никогда не забывала, кто я и откуда взялся. И я этого не забывал. Мы не давали об этом забыть друг другу ни на минуту. Не то, чтоб я её ненавидел. Просто не любил. Такова моя натура – мучить тех, кого не люблю. Во мне течёт кровь насильника. И от этого никуда не деться. Вот так я в 13 лет оказался в интернате №17. Рассказать бы, что это за отвратительное место, населённое монстрами и уродами, садистами и дегенератами – настоящий ад для юных душ. Да. И это будет правдой. Только главный садист и урод здесь я. Есть злобные маргиналы с расторможенными инстинктами – тупые и предсказуемые. Есть мелкие уёбки – трусливые и злопамятные. А есть я – Сатанислав (как говорит моя команда) Евгеньевич (рандомное отчество… вроде так звали врача, который выволок меня на горе этому миру, вместо того, чтоб мирно удушить пуповиной) Комнин (только через И). «Если бы ты был хорошим мальчиком, – говорили мне сто лет назад, когда я только попал сюда, – мама бы тебя обязательно забрала.» Но я-то знал, что не забрала бы. Будь я хоть кем, хоть младенцем Иисусом. Так что мне повезло, что я плохой. В интернате суровая дисциплина и жесткие порядки, но мне это даже в кайф. В таком месте, где всех равняют, сразу видно, кто есть кто, а кто есть что.

Вот, как раз пора показать директору, кто есть кто. У него, кстати, аллергия на укусы ос. Сильная.

Правда, пока забросить своё биологическое оружие не выходит. В кабинете у директора гость. И кому в воскресенье так рано не спится? Интернат находится хрен пойми где за городом, это же во сколько чувак встал? Впрочем, его счастье, пришёл бы позднее – получил бы отличный сеанс природного иглоукалывания. И о чём они там болтают?

– Вы уверены, что это разумно? Не усугубит ли это проблему?

– Нет. Пусть поймёт, чего, на самом деле, всё это его извращение стоит. В его кругу безмозглых идиотов это просто модный выкрутас, а для меня… Мой сын – пидор! Так вот, пусть он узнает, что ждёт его за дверью его гомосяцких клубов. Он живёт здесь, мой бизнес здесь, и я веду его не с маленькими девочками. Никто не будет воспринимать всерьёз ни его, ни меня… „Опущенный“ – вот так и будут говорить. Понятия ещё не все забыли. Пусть поживёт у вас месяца три-четыре.

Ух ты, бля, какие новости! Из нашего дорогого заведения для тех, кто не нужен предкам, опять решили сделать исправительное заведение для мажоров! Такое было уже несколько раз на моей памяти. Они все бывают двух видов – либо начинают плакаться и защитников искать (и находят… только не в моём лице, и какой ценой им эта защита даётся, даже думать противно), либо быковать. Давить папочкиным авторитетом. Это веселее. Угрозы типа «да я отсюда выйду и потом тебя зарою, да ты знаешь кто я…». Последнего такого увезли, из петли достали. Я сам достал, когда он похрипел, побрыкался и обмочился. Я добрый был в тот день, не помню, почему.

– У вас с этим строго, так?

– Конечно. К тому же, большинство детей из весьма неблагополучных семей, а среди них гомофобия достигает просто-таки невероятных высот.

– Только без членовредительства! Мой сын нужен мне живым.

– Хорошо. У нас тут есть просто виртуозы морального террора. Старшеклассник Стас Комнин (ага, правильно мою фамилию сказал! Приучил!) – настоящий психопат, всё своё свободное время посвящает тому, что терроризирует окружающих. Особую неприязнь он, как я заметил, питает к детям из обеспеченных семей.

Врёшь, скотина! Во-первых, не всё время, а только большую часть. Во-вторых, мне плевать, что за человек и откуда он взялся. Не нравится он мне – значит, жертва. Мне просто очень мало кто нравится.

– … и как только приглядится к Вашему сыну и узнает, что он за человек, заставит его плакать кровавыми слезами.

– Одарённый юноша, – не верит собеседник. Да, жаааль, что ты не пришёл позднее. Осиный яд прочистил бы тебе мозги.

– Тюрьма по нему плачет. Я бы с удовольствием сплавил его в колонию, но эта тварь ни разу не попалась. О, он устроит для Вашего сына настоящий персональный ад. Не зря его Сатаниславом зовут.

Оу, как приятно! Комплиментики. Рад, что ценишь меня по достоинству, сволочь. Только вот что-то я не помню, чтоб я у тебя пугалкой для мажоров подрабатывал. Разговор перешел на неинтересное – форму «спонсорской помощи», которую отец неизвестного мне пока гея собирается оказать нашему богонеугодному заведению. Я сидел и ждал, солнце медленно нагревало баннер. Так, пожалуй, осы мои перевозбудятся раньше времени. Но вот, наконец, они вышли. Момент истины.

Я посмотрел вниз – между деревьями мельтешило яркое пятно. Банни, девочка моя, на шухере. Вот она побежала, словно бы просто разминаясь, прыгнула через врытое в землю колесо, замахала рукой. Пусто. Пора.

Быстрое движение, шаг по карнизу. Окно стоит на режиме проветривания – он всегда кабинет утром проветривает. Закидываю в щель тонкую петлю, измазанную клеем, чтоб не скользила слишком сильно. Я это несколько раз уже делал. Опс – окно открыто. Закатываюсь вовнутрь, включаю комп, достаю отвёртку, отвинчиваю боковую панель, закидываю гнездо туда (пару ос уже прочухались), прислоняю панель обратно – так, чтоб оставалась хорошая щель. Разбиваю банку, чтоб остались крупные осколки. Достаю из кармана влажные салфетки, стираю клей с ручки окна. Выпрыгиваю из окна, кончиками пальцев прикрываю раму. По карнизу, через баннер – быстрей, быстрей, быстрей! Сердце стучит, как бешеное, кровь закипает, я чувствую, как возбуждение обостряет все чувства, и во рту появляется металлический привкус. Ещё быстрей, вот пожарная лестница, слетаю по ней, до земли – два с половиной метра, внизу – сидушка от стула. Мой рост – метр восемьдесят с чем-то, так что я просто повисаю на последней перекладине и падаю на сидушку. Удачно. Срываюсь с места и бегу по направлению к Банни, сдирая тонкие резиновые перчатки.

– Вышло? – радостно шепчет она.

Я киваю, и мы бежим по дорожке рядом. Банни – молодчинка, это она достала гнездо, те тонкие веточки над обрывом не выдержали бы ни меня, ни Игоря, ни Вовку.

– Чего… аха… так долго, – она задыхается и я торможу, хотя тело требует бега, быстрого бега, а ещё лучше – драки.

– У него там был гость. Вон, по-моему, директор его провожает.