Цепной пес самодержавия (СИ) - Тюрин Виктор Иванович - Страница 4

После чего оба весело рассмеялись. Судя по всему, они были, как говорится в народе: два сапога – пара. Я стоял и ждал, когда они закончат веселиться. Мартынов, увидев мой взгляд, сразу перестал смеяться и виновато сказал:

– Ради бога! Извините меня, Сергей Александрович! Этот старый черт кого хочешь на грех подобьет!

– Да брось ты, Саша! Сергей не обиделся. Это у него обычное выражение лица. Привыкай.

– Он прав, Александр Павлович. Пить с горячим будете или пока холодными закусками обойдетесь?

– Что у тебя там? – поинтересовался Михаил.

– Пирожки с мясом и телячьи котлеты с жареной картошкой. Из ресторана.

– Сначала пару рюмочек под закусь, а потом можно и горячее. Ты как, Саша?

Мартынов согласно кивнул головой, соглашаясь с приятелем.

– Прошу за стол, господа.

В этот момент Пашутин неожиданно спросил меня:

– Сергей, разговор у тебя ко мне серьезный или до завтра подождет?

«Проницательный, чертяка».

– Серьезный, но может и до завтра подождать.

– Господа, вы можете поговорить тет-а-тет, я подожду, – отреагировал на наш диалог полковник, но к этому времени я уже вспомнил, кто такой Мартынов. Он являлся начальником Московского охранного отделения.

«Хороший приятель Пашутина. Это плюс в его пользу. Хм. Похоже, судьба мне ворожит».

– Александр Павлович, думаю, вы нам помехой не будете. Сядем за стол, господа. Разговор наш, думаю, будет недолгий… если, конечно, не будет много вопросов.

При этом, не сдержавшись, усмехнулся, видя любопытство, написанное крупными буквами на лицах своих гостей.

– Говори, Сергей, раз начал, – не выдержав моей паузы, подтолкнул меня к объяснению Пашутин.

– Нужен человек, господа, который сможет профессионально и объективно пояснить, что необходимо Министерству внутренних дел и корпусу жандармов для того, чтобы навести порядок в стране.

После этих слов мои гости не просто удивились, они даже переглянулись, словно хотели выяснить друг у друга, верно ли то, что они сейчас услышали.

– Сергей, ты что, собираешься в министры?! Речь для царя готовишь?! – попробовал пошутить разведчик.

– Почти угадал.

– Брось! Не смешно.

– Это не шутка.

Михаил бросил на меня недоверчивый взгляд, в котором читался вопрос: кто ты такой, бывший поручик Богуславский? Вроде неплохо тебя знал, только теперь… не так в этом уверен.

– Сергей Александрович, что вы имеете в виду под порядком в стране? – как бы вскользь поинтересовался начальник московской охранки. Было видно, что до этого он расслабился, готовый кутнуть в мужской компании, но сейчас снова подобрался и смотрел на меня цепким и испытующим взглядом.

– Всерьез разобраться с внутренним врагом, с так называемыми демократическими партиями.

– Внутренним врагом, – повторил за мной задумчиво Мартынов.

Некоторое время стояла тишина. Пашутин, бросив на меня несколько взглядов, в которых смешалась настороженность и любопытство, сейчас смотрел на полковника в ожидании, что тот скажет. Его можно было понять, я снова повернулся к нему доселе неизвестной стороной. Начальник московской охранки, видевший меня в первый раз, смотрел на меня с настороженным любопытством, пытаясь понять, что собой представляет этот атлет с каменным лицом, но так ничего не поняв, почувствовал раздражение.

– Интересное сравнение. Правда, несколько жесткое, на мой взгляд, но я думаю, что соглашусь с таким определением, – наконец прервал молчание Мартынов. – Мне только вот что интересно: вам, поручику – артиллеристу в отставке, чем все эти партии насолили?

– Александр Павлович, я поинтересовался каким-то государственным секретом? – ответил я ему вопросом на вопрос.

Полковник только открыл рот для ответа, как вмешался Пашутин:

– Если я правильно его понял, Саша, то эти разъяснения ему нужны для государя.

– Господа, надеюсь, это не шутка? Я люблю розыгрыши, но только не те, что касаются моих служебных дел.

– Я похож на шутника?

– На шутника вы не похожи, но при этом у меня в голове просто не укладывается… Вы, политический сыск и император. Согласитесь, весьма странное сочетание, я бы даже сказал, весьма необычное, по своей сути. Сергей Александрович, позвольте вас спросить, кем при дворе государя…

– Саша, это не тот вопрос, который следует задавать! – перебил его Пашутин. – Уж мне поверь: Богуславский просто так ничего не говорит.

Жандарм с каким-то внимательным удивлением теперь посмотрел на своего приятеля, словно увидел в нем что-то новое для себя.

– Знаешь, Саша, – снова заговорил Пашутин, видя удивление своего приятеля. – Я вот давно знаю Богуславского, а он все равно находит, чем меня удивить! Что уж про тебя тогда говорить!

Следующую наступившую паузу прервал уже я:

– Если вы ждете от меня объяснений, Александр Павлович, то их не будет, а теперь давайте вернемся к моему вопросу.

– Не знаю, что и думать. Подполковник Пашутин сказал, что хорошо вас знает, а я привык доверять его мнению. Пусть так, но тогда позвольте вам кое-что рассказать, и вы поймете, почему именно этот разговор вызвал мое недоверие и недоумение, – полковник выдержал паузу, а потом продолжил: – Недавно, господа, я подал срочный рапорт по начальству о намечающемся заговоре членов Думы против монархии. В нем были указаны конкретные люди и даже наброски планов заговорщиков. И что же? Прошло уже восемь дней, как моя бумага ушла в Департамент полиции и никакого ответа. Вот теперь приехал по делам, а заодно думаю узнать о судьбе моей докладной записки, которая, почему-то мне так кажется, никого, кроме меня самого, не интересует. Кстати, у меня здесь с собой есть копия показаний одного тайного агента. Покажу вам только один лист. Думаю, ничего страшного не будет, если вы его прочитаете.

Полковник достал из портфеля папку. Раскрыл, пошелестел бумагами, а затем вынул листок и протянул мне:

– Извольте, господа.

На листе был записан отрывок беседы нескольких человек. Рядом, против отдельных фраз стояли фамилии, записанные карандашом. Пробежал глазами. Судя по записи, группа людей, собравшихся в доме графини Ностиц, среди которых были Гучков и французский посол, которые обсуждали свержение Николая II. Гучков авторитетно утверждал, что готовится переворот, но главная работа, по его словам, шла в армии. К генералитету примкнули представители московского дворянства и богатое купечество. Я пробежал глазами по фамилиям купцов. Высоцкий, Морозов, Попов.

«Все они, как один, хотят иметь нового конституционного монарха… Хм! В лице великого князя Николая Николаевича. Ну-ну».

Прочитав до конца, я передал бумагу Пашутину, который быстро пробежал ее глазами, осуждающе покрутил головой, но, ничего не сказав, отдал ее полковнику. Тот аккуратно спрятал ее в папку, затем только спросил:

– Что вы на это скажете, господа?

– Подобное отношение к таким срочным и неотложным вопросам мне и хотелось бы исправить, Александр Павлович, – ответил я ему.

Мартынов снова окинул меня настороженно-внимательным взглядом, потом, не отводя глаз, спросил:

– Почему именно сейчас, Сергей Александрович?! Почему не два года тому назад, когда я подавал докладную записку на высочайшее имя?!

– Видно, время пришло, Александр Павлович. Ты, Миша, тоже поедешь завтра с нами.

– К государю? Я-то там зачем? – с явным удивлением спросил меня Пашутин. – Идите с Мартыновым. Он в этом деле дока!

– Ты нужен, Миша.

После нескольких секунд раздумья на лице Пашутина появилась хитрая улыбочка.

– Неужели меня освободят от курсов?!

– Вполне возможно, господин подполковник.

– Радость-то какая! Вот за это, господа, не грех и выпить!

Назавтра, все втроем, мы предстали перед императором. Мартынов, так до конца и не поверивший моим словам, пребывал все время в легком изумлении, когда нас без излишних проволочек проводили в кабинет государя. Император, если и удивился приходу трех человек, то никак не дал это понять. После официального представления царь поинтересовался делами у обоих офицеров, после чего попросил начальника московской охранки обрисовать политическую обстановку в Москве, что тот и сделал, затем разговор перешел на докладную записку, а потом плавно – к обсуждению возможной реорганизации МВД и отдельного корпуса жандармов. Император не только задавал дельные вопросы, но и умело поддерживал беседу. После того, как я высказал свои соображения, кое-что добавил Пашутин, до этого не принимавший участия в разговоре. Закончили мы нашу беседу в тот самый миг, когда настенные часы стали отбивать одиннадцать часов вечера. Итогом беседы стало нахмуренное лицо императора и неопределенность сказанной им фразы: