Гордость, сила и зима: стирая границы (СИ) - "Неидеальная" - Страница 94

Лицо дознавателя застыло ледяной маской, но глаза так и полыхали от тщательно сдерживаемого гнева. С максимально предельной аккуратностью она отодвинула стул и чеканным шагом приблизилась ко мне. Я же вскочила и с вызовом начала смотреть прямо в бесстрастное лицо женщины. Она была выше меня почти на полголовы, так что имела небольшое преимущество, смотря сверху вниз. Но проигрывать в этом поединке я теперь не собиралась.

— Вижу, леди Прайд, — надменно выплюнула она мое имя, — вы целиком и полностью дочь своего отца. Воспитал такую же гордячку, как и он сам.

Упоминание отца взбесило до такой степени, что руки сами сжались в кулаки. Я была готова вцепиться в этот идеально уложенный пучок и выдрать из него пару прядок, а еще разукрасить ее лицо длинными царапинами. Да будь эта женщина хоть трижды гением сыска с блистательной репутацией, никто не давал ей права отзываться так о моем папе!

— Госпожа Уилсон, — угрожающе рыкнула я, предварительно с шумом втянув в себя воздух, — что-то я не припомню, чтобы в обязанности дознавателя входил переход на личности. Я смотрю, вам очень нравится делать о людях поспешные выводы. Не самое лучшее увлечение.

Брови женщины поползли вверх, а губы сжались в одну тонкую нитку. Ее руки дернулись вверх, а потом Каролина сцепила их в замочек перед собой, опасно сжимая пальцы. Я же упорно сверлила ее взглядом, не собираясь отступать.

— Сегодня. Ночью. Идешь. В дозор. Со мной. И Торнби, — холодно процедила госпожа Уилсон. Круто развернувшись, она вернулась к своему рабочему столу.

— Непременно, — едко ответила я, а затем выскочила из кабинета, громко хлопнув дверью напоследок.

***

В помещении лазарета неприятно пахло заживляющей мазью, открытую баночку с которой я нетерпеливо крутила в руках. Лекарь тем временем обрабатывал поясницу настойкой, от которой ссадину неприятно пощипывало. Осматривая светлые стены, я невольно отметила, что неплохо было бы повесить парочку картин, да и занавески не мешало бы заменить на более яркие. Тогда здесь стало бы поуютнее. Видимо, это у женщин в крови — пытаться благоустроить помещения. Я нетерпеливо поерзала на жесткой койке, намекая, что хочу побыстрее разделаться с обработкой.

— Не вертись, — хмыкнул за моей спиной Локс. — Давай мазь. Смотрела бумаги?

— Да, — кивнула я, протягивая Ригану баночку. — Выглядит заманчиво, но я не уверена, если честно. Просто так заявиться туда, так сказать, вне конкурса.

— Я могу походатайствовать за тебя, все-таки чего-то да стою, — со смешком произнес лекарь, аккуратно нанося мазь. — Король, кстати, тоже вряд ли против будет, так что еще и от него рекомендательное письмо будет. Только запрос уже надо прямо сейчас делать.

— Который могут и отклонить, — озадаченно сказала я, поправляя цепочку на шее.

— А могут и одобрить, — резонно отметил Риган. — Готово, можешь идти к нашей потерпевшей. По поводу нашего разговора пока не распространяйся, чтоб не сглазить.

Я с готовностью соскочила с койки и направилась в сторону двери, с тоской вспоминая увиденного в Ронии целителя. И почему целители не могут излечить сами себя все-таки? Ужасная несправедливость, как ни крути. Продолжая размышлять об этом жизненном явлении, я завернула в комнатушку, где лежала Розалия Мейсон. Теперь девушка являлась единственной постоялицей лазарета — Темпл еще вчера вернулся в свои комнаты, полностью избавленный от ранения. Небольшой след, конечно, остался, но Гвендолин, принимая очередную баночку с мазью, лукаво пообещала лично обрабатывать живот мужа.

Розалия полулежала на подушках и с упоением читала какую-то книжку. Впрочем, судя по тому, как она периодически прикладывала к глазам платок, то это был любовный роман. Кажется, сейчас там намечалась особо душещипательная сцена. Рядом с кроватью на тумбочке стояли стеклянный кувшин с морсом и тарелка с фруктами. А я довольно отметила, что, несмотря на нападение, девушка перестала выглядеть такой изможденной. Сказывался отдых, который получил измученный тяжелым трудом организм. Госпожа Мейсон, как выяснилось, работала в одной из таверн посудомойкой. Заведение это работало круглые сутки, так что девушка часто трудилась в ночную смену.

— Как самочувствие? — поинтересовалась я, приближаясь к кровати.

— Замечательно, леди Валерия, — бодро отозвалась Розалия, приветливо взмахивая рукой. — Ваш крем просто чудо, даже уже и не помню, когда мои ладони были такими мягкими.

— В следующий раз принесу вам еще, — улыбнулась я. Сама терпеть не могла, когда руки были шершавыми. А постоянные тренировки никак не способствовали мягкости кожи, так что ладони приходилось усиленно мазать кремом. Увидев, во что превратились руки девушки от грубой работы, я в один из своих визитов сделала ей небольшой подарок.

Госпожа Мейсон тем временем покорно задрала сорочку, показывая живот, на котором виднелся почти заживший порез. Быстро ополоснув руки, я приложила пальцы к теплой коже и сосредоточилась на исцелении. Поскольку изначально Розалия не сильно пострадала, то и залечить ее повреждение получится полностью, след даже не придется убирать с помощью мази. Пока зеленые искорки слетали с пальцев, девушка немного ежилась. Как она сама мне призналась, когда я в первый раз ее осматривала, во время исцеления ощущается какое-то холодное покалывание. Это стало интересным открытием, потому что я никогда ни у кого не спрашивала, а что, собственно, чувствуется во время лечения.

— Вот и все, — довольно сказала я, закончив с лечением. — Завтра можете выйти на прогулку.

— Спасибо. Если бы не вы, остался бы такой уродливый шрам, — лучезарно улыбнулась девушка, заплетая свои светлые волосы в косу. — Кстати, не хотите почитать книгу? Я почти закончила.

— А что за книга? — спросила я, бросая взгляд на одеяло. На ярко-розовой книжице желтело название: «Запрети мне тебя любить». — Нет, я не любитель такого жанра.

— А зря, очень увлекательная история, — воодушевленно начала рассказывать Розалия. Кажется, книга ей действительно очень понравилась, даже карие глаза так и засияли, когда девушка заговорила о тексте. — Представляете, у главных героев отцы просто жуть как ненавидят друг друга.

— Почему же? — заинтригованно поинтересовалась я, протягивая руку к тарелке и выбирая персик.

— В молодости один отбил у другого девушку, женился на ней. У него дочка родилась, а у другого мужчины – сын, — принялась пересказывать сюжет госпожа Мейсон. — И вот, парень и девушка волею судьбы сталкиваются на балу.

— И сразу влюбляются друг в друга? — прошамкала я с набитым ртом.

— Нет же! Тогда было бы не так интересно, — забрала у меня половинку персика Розалия. — Они наоборот строят друг другу пакости, потому что знают о непростых отношениях их отцов. И там еще есть девушка, которая влюблена в Роберта, это главный герой. И она подруга Виктории, это героиня, но она терпеть ее не может, потому что завидует. В общем, сейчас Виктория ждет ребенка от Роберта, а он сидит в тюрьме, куда его засадил родной отец.

— Они ж пакости друг другу строили, когда ребенка-то успели заделать? — хлюпнула я, едва не подавившись.

— О, там такая трогательная история получилась, — еще больше вдохновилась Розалия, облизывая пальцы, по которым стекал сок. — На Викторию напали, а ее спас Роберт. В общем, скрываясь, они набрели на пещеру, а тут еще и гроза. И они провели ночь вместе, а на утро осознали, что натворили, и пришли в ужас. И договорились, что ничего как будто не было, ради отцов. Но все равно влечение было таким сильным, что они не могли с ним бороться. Жаль, в жизни такого не бывает.

— Может, оно и к лучшему? — не сдержала я улыбку и теперь уже с подозрением покосилась на книжку. Внимательно запомнила название и сделала зарубку на память: не читать ее. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Даже если это будет последняя книга в мире.

Мы еще некоторое время поговорили с Розалией на отстраненные темы. О задержании сэра Ливертайна ей решили не рассказывать, ведь его вина пока что не доказана. Да и не хотелось омрачать его образ в глазах девушки, с таким восторгом она описывала мужчину. Я же искренне считала, что госпожа Мейсон заслуживает порядочного человека себе в спутники, а не того, кто будет обманывать ее. Но иногда глаза девушки почти неуловимо темнели, и казалось, что она догадывается о многом положении вещей. И от этого становилось совершенно не по себе.