Свет и Тень (СИ) - "ASTORIS" - Страница 106

Когда Иоланта засопела, укрытая одеялом на огромной шикарной кровати с балдахином в комнате, где легко уместился бы весь Рыскин дом в Калинках, а то и вместе с двором, путница подкинула дров в камин – скорее по хозяйственной привычке, подула на лампу и вышла в освещённый коридор. Господа Хаскили – старики и их дочь – втроём дежурили под дверью.

– Вы что все с ума сошли!!! – немного отойдя в сторону от двери детской комнаты, не своим голосом то ли зашептала, то ли закричала Рыска, – Как вам в голову такое пришло???

– Да это... Так получилось, – оправдывался хозяин, – Она спросила, где мама, а Альк сказал...

– Да я и не сомневалась, что это его рук дело! Но я-то здесь при чём?

– Спасибо тебе, девочка!

– Не за что! – зло бросила Рыска, поворачиваясь к лестнице, – Я ухожу, – жёстко сказала она.

– Подождите! – взмолилась Алькова мать, – А завтра мы ей что скажем?

– Скажите, что я ночью умерла.

– Да если б мы могли, давно б сказали!

– А вы что, до старости собирались ее обманывать? – вызверилась Рыска уже в полный голос, напрочь забыв и о своем уважении к старшим, и о других нормах приличия. – Так не делают! – проговорила она уже почти на лестнице, – Даже из лучших побуждений. Прощайте.

– Куда же вы пойдёте? – спросила госпожа Хаскиль, – Ночь ведь глубокая, снег, мороз...

– Лучше уж в чистом поле, чем здесь! – рявкнула Рыска, ступая на первую ступеньку.

В это момент внизу хлопнула входная дверь. Холодок побежал по ногам...

Всем троим было хорошо видно, как Рыска, дёрнувшись, словно от пощёчины, замерла на месте, глядя вниз.

*

... Война началась в тот самый год, когда они с Альком простились в Чеговицах, в самом конце осени.

Тсарица-видунья по недосмотру стражи, а по другим сведениям – с её же помощью, сбежала из специальной охраняемой палаты лазарета в Ринстане, где её держали, ожидая, когда Виттора прийдет в себя с намерением допросить. Узнав об этом, Рыска пришла в ярость. А она-то приложила такие усилия, чтобы обезвредить гадину! И предупреждала! Всё, что нужно было сделать – это добить Виттору. И никто этого не сделал! А теперь было поздно. Тсарица-видунья сбежала и снова возглавила войско. Вновь обретя своего лидера, враги вдохновились и удвоили старания.

Ну как же Рыске было жаль, что не смогла она отправить своего врага на небесные дороги ещё тогда! Слишком тяжёл для её руки был тот клинок. Слишком мало она тогда умела и знала. Вот сейчас ни за что бы не промахнулась... Но сожалеть тоже было поздно.

... Сама Рыска участвовала в битвах, пока могла, а потом вынуждена была оставить это: ей становилось всё тяжелее. Нужно было возвращаться домой, чтобы дать себе роздых перед делом, которое многократно важнее всех битв на свете.

В самом конце зимы Рыска приехала в Калинки, снова принеся богатую пищу для сплетен и сплетников. То, что она выгнала Тамеля из дома ещё прошлым летом и по закону ( не без помощи её величества, разумеется) смогла добиться отмены их союза, уже успело поднадоесть весчанам. Тем более, что бывший Рыскин муж сразу же благополучно осел в соседней веске, и на войну его уже провожала новая жена, с мальчиком на руках и снова беременная.

А вот когда с животом вернулась и Рыска, окружающие были озадачены.

Тамель, приехавший на побывку днём раньше, узнал об этом в тот же день и явился со скандалом, заявляя свои права.

– Ты что, совсем идиот? – спросила путница спокойно, – Ты вспомни, сколько лет назад мы с тобой в одной постели спали? Не от тебя это, успокойся.

– А от кого?! – взвился Тамель, стоя в дверном проёме, – От хахаля твоего благородного?

– Да, совершенно верно, от него. А теперь будь добр, уходи. Я давно уже ничем тебе не обязана.

Он бы ещё долго кочевряжился, понося её последними словами, но Рыске это надоело. И потому она взяла со стола нож и метнула его в бывшего мужа. Не особо острый, но довольно тяжёлый, он воткнулся в косяк рядом с шеей Тамеля. В следующую щепку его вымело из избы. Больше он не приходил никогда, благо, скучать по нему было некому: единственный, кто мог бы к нему за столько лет привязаться, недавно узнал правду о своём настоящем отце и поддержал мать.

Девочка родилась в середине весны, в тот же день, что и её брат – по первому теплу, первой зелёной травке и распускающейся первой листве, с прилётом птиц из тёплых стран. Интересно, что и самой Рыске примерно в это же время исполнилось двадцать восемь лет.

Малышку мать назвала Вангелия, в честь саврянской бабушки. Так же, как её брат, она была разительно непохожа на Рыску.

С новорожденным ребёнком путница едва ли побыла два месяца, а потом ей пришлось уехать: враг, то и дело прорывающийся в страну, ждать не собирался, и Рыска заняла положенное ей место в строю.

Крысолов, который тоже не сидел в Ринстане, лишь увидел её и покачал головой:

– Ты стала ещё красивее, чем прежде, – отметил он.

Она лишь усмехнулась в ответ. Да, пожалуй, стала. Слегка поправилась, вернее, формы её тела стали более округлыми и женственными. На лицо немного изменилась. Взгляд исподлобья сошёл на нет, стал более открытым и ясным... Да вот только кому это всё было теперь нужно?

На мужчин Рыска совсем перестала обращать внимание, хотя жизнь её, как и раньше, проходила в основном среди них. Только с тех пор, как рассталась она с Альком, не интересовали они её больше. То ли сравнила, насколько велика разница между ним и всеми остальными, то ли просто остыла к тридцати годам, а может, и помнила о клятве и следовала ей – неизвестно. Главное, что перестала на них смотреть вовсе, как на плохих, так и на хороших. Жила только службой: помогала людям, если на это хватало её сил и в каждый свободный момент своей жизни, как только её отпускали, стрелой летела к детям.

О том, что в её жизни когда-то был Альк Хаскиль, красивый, благородный саврянский дворянин, теперь вспоминалось так, словно это был сон, хотя и было у этого сна сразу два подтверждения... Но думать об этом и ждать случайной встречи было слишком уж тяжело и больно. И Рыска больше не думала и не ждала, живя одним днём.

Жизнь её состояла теперь из коротких, постоянно сменяющих друг друга фрагментов: бой, затишье, несколько спокойных дней, снова вражеская атака, изобилующая морем крови и раненых, криками, стонами, смертями, реже – чудесными спасениями, опять тишина и долгожданная поездка домой, а потом снова в бой.

Она давно привыкла к безрадостным военным будням и зачерствела душой. За почти три года ей пришлось оборвать много жизней, столько, что она давным-давно потеряла им счёт. Когда придет её время, думалось ей, она расплатится за всё, телом – с крысами, а душой – с богами. Но это будет потом. А пока следует держать себя в руках. Крепко держать, потому что слабым на войне не место.

Она и не была слабой. Никогда не была.

А вот милой юной весчанкой, верящей, не смотря на подсказки дара, в добро, сострадающей каждому и каждого прощающей, она раньше была... А потом перестала ей быть.

И тем не менее, кровожадной не стала. То, что на войне приходится убивать, она приняла как данность, но намного больше ей нравилось лечить и выхаживать раненых. И если каждый раз после битвы на душе было мерзко и гадостно, то на выздоравливающих смотреть было приятно. То, что кому-то с её помощью становилось легче, воодушевляло путницу. Прав был незабвенный хуторской старик: вспоминать спасённых намного приятнее, чем загубленных. Их она и будет вспоминать, если переживет войну.

Дар её развился, обрёл законченность и высший смысл. Как оно обычно и водится, со временем приходит опыт, а то, что делаешь часто и с удовольствием, получается лучше всего. Вот и у Рыски лучше всего получалось исцелять, возвращать к жизни безнадёжных. Со стороны вообще казалось, что она вершит невозможное. Даже Крысолов, самолично обучавший девушку, поражался, насколько хорошо у неё получается то, чему она посвятила свою жизнь и свой дар. А после того, как путница сумела спасти воина, которого практически насквозь пронзило копье, её стали всерьез считать целительницей.