Просветленные не берут кредитов - Гор Олег - Страница 11

За последние дни он загрузил меня немалым количеством новых идей. Обдумывать их приходилось в буквальном смысле на ходу, да еще и не забывать о полном осознавании, о концентрации на объекте и прочих упражнениях, которые я должен был выполнять…

Я вроде бы просто шел, и даже не всегда в гору, ничего особенного не делал, не нес груза, но уставал страшно.

Мы шагали до самого вечера, но не видели живых существ, кроме животных. Крохотные лори наблюдали за нами огромными глазами, сонно моргая, в вышине парила хищная птица, черный крестик на голубой ткани неба, рев и вопли доносились из чащи, но кто их издавал, я мог только догадываться.

Гневных духов, несмотря на предупреждение колдуна луа, мы не встретили. Скорее всего, он их просто выдумал, хотя, может быть, бесплотные обитатели этих мест убрались с нашего пути.

Вновь говорить брат Пон мне разрешил, только когда мы остановились на ночлег.

Сил к этому времени у меня сохранилось немного, и утренний запал прошел, так что я без особого энтузиазма спросил:

– Но вот просветление, да, в конце пути… а как же нирвана?

Монах рассмеялся и сунул в костер палку, отчего вверх полетел сноп оранжевых искр.

– Обсуждать этот предмет – еще менее осмысленное занятие, чем говорить о Пустоте или бодхи.

– Но какова она? Можно хоть привести пример, на что похожа нирвана? – продолжал настаивать я.

– Ну смотри… ведь есть такая штука, как ветер?

И словно подтверждая слова монаха, над нашими головами пронесся порыв, и кроны зашумели, деревья закачались.

– Есть, – признал я.

– Тогда опиши мне ветер, назови его цвет и форму, определи длину его и ширину.

– Но это же невозможно! – от возмущения я даже расхотел спать, хотя только что глаза мои слипались.

– Вот точно так же нирвана есть, но описать ее или сравнить с чем-либо я не смогу. Никто не в состоянии это сделать, а кто утверждает, что может, – врет самым бессовестным образом.

Раздражение мое улеглось так же быстро, как и появилось.

В эту ночь никакие страхи и призраки меня не смущали, и я спокойно продрых до рассвета. Доев остатки вчерашних подношений, мы отправились в путь по утреннему холодку.

Спустились в русло пересохшей реки, усеянное камнями, и на первом же шаге один из них с рокотом поехал у меня под подошвой. В лодыжке мягко хрустнуло, от боли я прикусил губу и завалился набок, только и успев подставить руку, чтобы не удариться плечом.

Через миг я уже сидел, ощупывая раздувающуюся на глазах ногу, а брат Пон озабоченно разглядывал меня.

– Вывих, – заявил он. – Знак того, что мы слишком быстро идем.

Я мог бы много что сказать по поводу этого «знака», и только обет молчания помешал мне это сделать.

Монах помог мне подняться, и я попробовал сделать шаг и вроде бы даже преуспел. Затем поскользнулся на очередном камне, и боль ударила с новой силой, да так, что на глазах у меня выступили слезы.

Дорога превратилась в сплошное мучение.

Двигались мы теперь очень медленно, я с трудом осознавал, что находится вокруг, деревья и кусты слились в серо-зеленое марево. Голова кружилась, нога пульсировала и горела огнем, по спине пробегали волны холодной дрожи.

Когда мы наконец остановились передохнуть, меня трясло как в лихорадке.

– Сейчас я вырежу тебе костыль, – сказал брат Пон, оглядев мою лодыжку. – Приспособишься как-нибудь…

Я замотал головой, тыча себе в рот, показывая, что мне нужно кое-что сказать.

– Ты наверняка желаешь заявить, что идти не в силах, что тебе нужно в больницу, – монах смотрел на меня непреклонно и даже сурово. – Не нужно озвучивать эту ерунду. Ближайший госпиталь в нескольких сотнях километров, возвращаться к луа мы не можем, поскольку там мы сделали все, что были должны… Остается только идти вперед.

«Я же погибну! Мы оба сдохнем тут, в этих горах!» – хотелось закричать мне.

– Разбить здесь лагерь на пару дней? Охотиться служителю Дхармы не к лицу, – продолжил брат Пон, не демонстрируя ни малейших следов жалости. – Тебе же надо есть. Кроме того, в этих местах водятся хищники, что будут не прочь закусить человечиной.

От этих его слов мороз продрал меня до костей.

Неужели мне и вправду предстоит навсегда остаться в этих чащобах, и падальщики обглодают мой костяк? Никто из друзей и родственников не узнает, куда я пропал, что случилось со мной?

Брат Пон исчез в зарослях, а я остался лежать, судорожно дыша и пялясь в небо.

Вернулся он быстро, принес толстую ветку с рогаткой и принялся командовать:

– Давай, вставай. Подсовывай ее под руку, вот здесь хватайся… И двинулись. Подгибай конечность и прыгай. Вот так, хорошо… очень хорошо, можно не спешить…

Поначалу у меня ничего не вышло, самодельный костыль едва не вывернулся из ладони, но затем я приспособился. Даже нога вроде бы стала болеть меньше, хотя от перегрузки принялась ныть вторая, здоровая.

– А я буду тебя отвлекать, мешать тебе думать о всяких глупостях, – сообщил брат Пон, когда мы взяли штурмом пологий склон, в дождливый сезон бывший берегом горной речушки. – Давай подумаем, как выглядит твое нынешнее состояние с точки зрения высшего, восьмого сознания, той самой сокровищницы, о которой мы недавно говорили.

Я взглянул на монаха как на сумасшедшего – ну и момент он выбрал!

Но тот ничуть не смутился.

– С низшими все понятно – это боль, злость и страх, это горестные мысли, события вроде бы катастрофические. Но как это смотрится с точки зрения того потока, что стоит за всеми этими вещами? Ты еще не начал слышать красноречивое молчание алая-виджняны?

Я только плечами пожал.

Если я чего и слышал в этот момент, то собственные, не очень радостные мысли.

– Пока нет, но это ничего, – продолжал монах так же жизнерадостно. – Услышишь. Нужно только не забывать, чем ты на самом деле являешься…

И эти слова будто тронули некий спусковой крючок внутри меня.

Я не понял, что произошло, более всего это напоминало внезапную смену перспективы, когда смотришь на картинку-загадку и в хаосе пятен внезапно различаешь лицо или прыгающего кота.

Мысли никуда не делись, как и боль, как и страх, перемешанный с жалостью к себе.

Просто я глядел на все это со стороны, сумел отстраниться не от одного потока, а от всех одновременно, перестать отождествлять себя со всеми видами сознания вплоть до ума! В то же время я не прекратил воспринимать, что происходит вокруг, видел растения, похожие на веера из громадных зеленых пластин, торчащих прямо из земли, шершавые стволы лесных гигантов, сидящую на ветке большую птицу, бордовую, с черным клювом, белой грудкой и того же цвета хохолком.

И я двигался через все это, мягко, безболезненно, словно катился.