Коронованный наемник (СИ) - "Serpent" - Страница 187

К Морготу… Леголас сжал кулаки, привычно вонзая когти в уже покрывшиеся рубцами ладони. Не для того он прошел столько терзаний, не для того кропотливо выстраивал себя заново из трескающихся, сыплющихся обломков, чтоб сейчас снова пасть духом.

Он встряхнул головой и твердо произнес:

- Не смотри на меня так, отец. Я жив, а все остальное несущественно. Выпей и сядь, нам нужно о многом поговорить.

«Сядь, Леголас, нам нужно поговорить», – как часто Трандуил бросал эту безапелляционную фразу едва вошедшему сыну… А сейчас, не прекословя, сам опустился в кресло, уже почти без удивления отмечая жесткий, почти приказной тон Леголаса. Прежде он не спустил бы мальчишке подобной дерзости, а сейчас слышал собственные суровые ноты в его голосе, какими сам нередко драпировал раскаяние, смятение или боль.

Леголас сел напротив, несколько секунд молчал, глядя в огонь, а потом вдруг заговорил, без предисловий, не дожидаясь вопросов, не глядя на отца. Он сухо, четко, детально описывал события, произошедшие со дня начала кампании, не оживляя свой рассказ ни эмоциями, ни рассуждениями, будто по возвращении на родину явился к королю с докладом. И эта бесстрастная череда фактов отчего-то казалась Трандуилу выразительнее любых красочных повествований, на которые Леголас был большим мастером, хотя обычно приберегал их до шумных попоек с приятелями.

Король знал, что должен реагировать как-то иначе. Должен переполняться кипящей ненавистью, исходить злобой, трястись от ярости. Он должен был ненавидеть всех и вся: мерзавца-Иниваэля за его чудовищную ложь, переродка-Гвадала за его извращенные козни, идиота-Йолафа за слепую веру ублюдку, едва не убившему Леголаса, и вообще каждого без разбора в этом омерзительном углу, просто потому что… потому что иначе придется ненавидеть самого себя. Себя. Только себя. За алчность, заставившую его поверить в ложь князя, за легкомыслие, с которым он отпустил сына туда, откуда Гвадал… откуда вообще все началось и где так неожиданно и страшно закончилось.

Но душа уже не соглашалась на такое простое и понятное чувство, как ненависть. Все эмоции и порывы, чувства и желания сжались до раскаленного уголька, выжигавшего короля изнутри и требовавшего что-то немедля изменить. Что-то сделать, предпринять. Что-то правильное или неправильное, безумное, опасное, нелепое – но хоть что-то.

А Леголас, меж тем, закончил свой рассказ и, наконец, отведя взгляд от горящих в камине дров, прямо посмотрел на отца.

- Вот и вся история, – так же сухо заключил он, – я не справился, мой король. Все пошло не так.

По лицу Трандуила скользнула тень, и он уже набрал было воздуха, когда Леголас резко повел ладонью:

- Прошу тебя, не надо, – проговорил он мягче, – это будет бесполезно, только причинит нам обоим боль. Отец, теперь твоя очередь. Расскажи мне, наконец, что произошло между тобой и Гвадалом.

Трандуил помолчал, меж бровей обозначилась короткая вертикальная морщина:

- Гвадал не рассказал тебе? – спросил он со странной осторожностью, будто ступая по болотной тропке.

- Нет, – отрезал Леголас, и в этом коротком ответе королю послышалась тревога.

Он машинально снова налил вина, потер переносицу, собираясь с мыслями, и начал:

- Тебе не понравится мой рассказ, сын. Он не делает мне чести. Но я верю, что ты сумеешь хоть на миг отбросить свои взгляды на справедливость и постичь…

- Отец!!! – рявкнул Леголас, и прыгающее эхо раскатилось под сводами зала, – я не прошу нравоучений! Я устал из века в век слышать твое назидательное «однажды ты постигнешь это». Я ни балрога не хочу постигать!! Оставь метафоры, иносказания и прочие эльфийские красоты! Я больше не эльф, чтоб разгадывать загадки!! Я два с лишком месяца играл здесь в шарады и вот, посмотри на мое лицо!!! Мне нужна правда, простая, обнаженная и неприглядная!!! И я уже сам решу, что с ней делать!

Он видел, как лицо Трандуила вздрагивает, будто от полновесных пощечин, он знал, что сейчас неоправданно груб, но не мог остановиться, захлебнувшись потоком внезапно всколыхнувшейся горькой ярости. Он почти ждал, чтоб отец вскочил и ударил его по губам, как однажды сделал это много веков назад, когда юный принц в порыве бессильной злости назвал его «бездушным манипулятором». Но Трандуил сидел, не шевелясь. А потом сжал зубы и прикрыл глаза странным скорбным движением, словно безропотно принимал летящий в лицо шквал упреков.

И Леголас ощутил, как гнев его мгновенно остыл, будто докрасна раскаленное лезвие, брошенное из кузнечного горна в бадью ледяной воды.

- Прости, отец, – выдохнул он, сжимая ладонями голову и откидываясь назад, – прости, я не смел так говорить с тобой. Но я прошу, будь со мной прям. Не лавируй, не ищи красивых слов, не…

- … не лги, – закончил Трандуил, – я понял тебя. Ты прав, пришло время взглянуть демонам в лицо. Слушай, сын. Я расскажу тебе все.

Он залпом допил вино, сцепил было пальцы, будто вновь поднимая щит, но тут же разомкнул и заговорил, отрывисто, негромко, но не подыскивая слов:

- Все произошло в ту ненастную ночь, когда мы с тобой столкнулись у конюшни. Вечер я коротал в кабинете за какими-то малозначащими делами, когда в дверь постучали. Я сразу узнал Гвадала, хотя он был в глухом и насквозь мокром плаще. Узнал и очень удивился – мне доложили бы, если б возвращающийся посольский отряд пересек границу. Но я был счастлив видеть друга, бросился ему навстречу, а он вскинул ладонь точно так же, как ты сегодня. Словно воздвигая меж нами стену. Гвадал откинул капюшон, и я сразу понял – что-то неладно. Он приехал один. На его лице было два странных уродливых шрама, и я поначалу решил, что случилась атака, отряд перебит, а Гвадал – единственный уцелевший, которого пытался лечить какой-нибудь смертный олух. Я обнял его, засыпал вопросами, а он отвечал невпопад, его руки подрагивали, а в глазах было отчаянное тревожное ожидание. Такое я видел на лицах тех, кто склоняется над телом раненного брата, ища в нем искру жизни. Я не буду пересказывать наш разговор… Он был тяжелым. Гвадал рассказал мне, что его поразило проклятие. Худшее из проклятий, что могут выпасть на долю эльфа. Он не знал, как с ним случилась эта беда. Но знал, как ее одолеть, и пришел ко мне за помощью. Я никогда не забуду, как он протянул мне старинный свиток, и его рука была холодной, как камень, а на спокойном лице глаза горели страданием и мольбой. Эру…

Трандуил наклонил над кубком кувшин, но тот исторг последние капли. Эльф задумчиво поставил его обратно на стол и продолжил, пристально глядя на край кубка, словно обращаясь к вычеканенной на нем фигурке волка.

- Он пришел ко мне, тайно, в лютую ночь, когда даже часовые прячутся под выступами стен. Он стыдился своего недуга и лишь мне доверил эту тайну, что считал позорной. Я мог его спасти. Я знаю, мог. Его орк был юн и слаб. Вдвоем мы одолели бы его. Но в тот миг я думал лишь о том, что… как ты сказал? Что-то может пойти не так. Что я не знаю истинной силы гнездящегося в Гвадале орка. Что проклятие может не отступить, поразив и меня. Что Гвадалу всегда было более свойственно милосердие, нежели война. Что если во время обряда его сущность отойдет в сторону, оставив меня с орком один на один? Что если орк, напитанный невероятной мощью его души, окажется сильнее? И тогда погибнем мы оба.

Голос короля звучал все глуше, и последние слова он проговорил почти шепотом. Наконец оторвавшись от серебряного волка, Трандуил поднял взгляд на сына. Трудно сказать, чего он ждал – осуждения ли, удивления или чего-то иного. Но Леголас молчал. И Трандуил вдруг вскочил, едва не опрокинув кресло:

- Да!!! – взревел он, – да, я смалодушничал!!! Но я не только эльф, не только друг, я король!!! Я не мог рисковать, я был не вправе!!! Быть может вероятность провала была невелика, но кто мог знать!!! И что бы случилось, окажись на троне обращающийся переродок?!! Я предатель, мерзавец, кто угодно!!! Но Лихолесье для меня священно, и я не мог рисковать его будущим!!! – он с размаху ударил кулаком по столу, пустой кувшин со звоном рухнул на бок, – давай, осуждай меня!!!