Коронованный наемник (СИ) - "Serpent" - Страница 185

- Ты не можешь быть Гвадалом, – раздельно и ясно, словно заклинание, проговорил он, – хотя знаешь о нем то, чего лазутчику не подслушать среди болтовни военного лагеря. Я сам похоронил Гвадала. Я бросил первую горсть земли на его тело, и на моей ладони еще были багровые крупицы его высохшей крови, осыпавшиеся с плаща. Я не знаю, кто ты. Откуда и какой силой исторгнут, чтоб пробудить моих демонов. Но я здесь не для того, чтоб ты судил меня. Девушка, стоящая рядом с тобой, клялась, что у тебя мой сын. Что он жив и даже не в плену. Я пришел, чтоб забрать его.

Сармагат несколько секунд смотрел на эльфа. Гнев в его глазах остыл, и к орку вернулось прежнее самообладание.

- Да, твой сын здесь, – уже ровным тоном ответил он, – он действительно скорее гостит у меня, чем томится в неволе. Ты хочешь забрать его? Изволь. Только что ты намерен с ним делать? Что ждет его там, куда ты собираешься его увезти? Прежнего Леголаса уже нет. А новый… С ним тебе еще предстоит познакомиться, и эта встреча может быть для тебя намного тяжелее, чем встреча со мной. Подумай, Трандуил. Леголасу будет непросто. В этом мире такие, как мы с ним, выбивают себе место дорогой ценой.

… Подо льдом скованной стужей реки вода подчас беснуется, несясь неукротимым потоком, скрытым от глаз того, кто стоит на берегу и бросает на прочный лед мелкие камни. Но если под руку ему попадет камень должного размера и тяжести, то лед может дать трещину, что рванется в стороны десятком лучей, и ревущий мутный поток вырвется из плена, ломая студеный панцирь и сметая пудовые осколки.

Эльфийский король умел владеть собой. Умел так хорошо, что его хладнокровие успело стать притчей во языцех, как среди эльфов, так и среди других рас Средиземья. Но порой трудно предугадать, какой камень сумеет пробить непогрешимую ледяную броню.

«Такие, как мы с ним…»

«Мы с ним…»

Эти слова гранитной глыбой врезались в сияющую стыть королевского самообладания, вдребезги разнося его надежный щит и выпуская на волю пожиравшую эльфа ненасытную и необузданную тварь. Трандуил метнулся к Сармагату, сгреб обеими руками за кромки камзола и с размаху впечатал могучего орка спиной в стену.

- Слушай меня, чернокровый ублюдок, поганый мелькоров выкормыш! – рявкнул он, стискивая холеными пальцами горло вождя, – мой сын – не чета тебе!! Какая бы беда не постигла его – он эльф и навсегда останется эльфом!! Не смей равнять его с вашим племенем грязных бездушных убийц!!

А Сармагат, хрипло дышащий в хватке сильных пальцев и даже не пытавшийся сопротивляться, вдруг издевательски ухмыльнулся:

- Страшно, брат? То ли еще будет…

И Трандуил ощутил, как его трясет крупная дрожь оглушающего, смятенного бешенства, отчаянного, разрушительного, требующего немедленного утоления. А где-то на дне этого огнедышащего котла мутным и вязким раскаленным пластом действительно таился страх, не имевший ничего общего с еще недавно терзавшим его страхом о судьбе сына. Теперь это был черный слепой ужас, предчувствие неумолимо надвигавшегося несчастья, столь глубокого, что он не мог объять разумом этой разверзшейся бездны.

Эльфы не терпят бессилия… Несколько секунд король смотрел в глаза давно погибшего друга, будто пытаясь рассеять наваждение, а потом выпустил горло орка и неуловимым движением выхватил кинжал, молниеносно занося руку для удара. Когтистые пальцы стиснули запястье эльфа, но Трандуил остервенелым усилием вырвался из захвата, и узкое лезвие глубоко распороло орку левое плечо. Сармагат издал низкий рык, черная кровь ручьем хлынула по рукаву камзола.

- Больно, б р а т? – прошипел Трандуил, в каком-то неистовом угаре снова занося кинжал, – то ли еще будет…

И в тот же миг чьи-то цепкие пальцы перехватили его руку, кто-то сжал его поперек торса и с силой рванул назад. Лихолесец вывернулся из хватки нового противника, дернул фибулу, отшвырнул путающийся плащ, обернулся. Закаленный эльфийский клинок, испятнанный черными потеками, хищно блеснул в отсветах огня… и со стуком выпал на пол из ослабевших пальцев. В полумраке догорающего камина перед королем стоял Леголас.

Глаза Трандуила, лишь миг назад полыхавшие угольями, разом потухли, а искаженное злобой лицо вдруг стало странно беззащитным, словно осыпалась разбившаяся маска.

- Леголас… – прошептал он. Он ждал этой встречи, жаждал ее, стремился к ней со всей неподдельной искренностью отцовской любви. Снедаемый тревогой после сбивчивого бреда Рималла, не знавший, чего ожидать и во что верить, он был готов увидеть сына на смертном одре. Он готовился к чему-то другому, трудно сказать, к чему. Но все оказалось иначе. Намного, почти до странности проще. Все чувства, только что обуревавшие его, в одночасье остыли, оставив после себя лишь щемящее и безмолвное счастье. Король шагнул вперед, протягивая руки… а Леголас вдруг вскинул ладони, будто воздвигая незримый барьер.

- Погоди, отец, – мягко проговорил он, и Трандуил отчетливо услышал в голосе сына сдерживаемую дрожь, – сначала посмотри на меня.

Король остановился, Леголас же шагнул к столу, выходя из тени, и свет шандала коснулся его лица. Трандуил замер, хрипло втягивая воздух: теплое зарево свечей наливало золотом янтарные глаза, всё те же, проницательные, лучистые, готовые в любой миг улыбнуться. И эти до боли родные глаза смотрели с безобразного лица, колдовски притягательного в своем варварском уродстве, обрамленного прежним плетением лихолесских височных кос.

- Здравствуй, мой король, – тихо и твердо промолвил Леголас, неотрывно глядя отцу в глаза, и Трандуилу казалось, что сын что-то мучительно ищет в его взгляде. Он не ответил, только бледные губы разомкнулись и тут же сжались вновь.

А принц меж тем обернулся:

- Гвадал, ты ранен! – и это прозвучало с искренней заботой…

Сармагат все так же стоял у стены, зажимая рукой глубокую рану в плече, и смотрел на короля со странным спокойствием, будто отстраненно ожидал развязки. Кровь капала на пол, поблескивая, словно чернила. Лицо покрывала неестественная бледность – орку было худо от эльфийской стали.

- Пустяки, – ровно проговорил он, и брови Леголаса недоверчиво дрогнули.

… Надсадный гул разорвал тишину зала, словно многотонные скалы над этим укромным убежищем раскололись и с протяжным стоном проседали под собственной тяжестью. Трандуил молча смотрел перед собой, вслушиваясь в этот рокот, вибрирующий в опустевшей голове. Слыша, как на него рушится его собственный мир. Он годами гнал от себя короткое имя прежнего друга, он уже давно научился жить с тошной горечью памяти о дне его смерти, он мчался сюда, чтоб вырвать сына из черного омута, куда сам невольно отправил его на погибель. Он встретил здесь это отвратительное существо, которое успел возненавидеть лишь за одни глаза. Невыносимо чужие на мерзкой орочьей роже, глядящие с нее так, будто имеют право на молчаливый укор. Не могущие принадлежать чернокровому похабнику, присвоенные им какой-то гнусной мелькоровой ворожбой. А сейчас его несчастный сын, его опозоренный наследник, его попранная гордость и честь встревоженно смотрел на исходящего черной кровью ублюдка и называл тем самым именем… Называл так просто и буднично, что невозможное и немыслимое вдруг само стало правдой. Такой же простой и будничной, прятаться от которой было бы обычной трусостью в самом малодушном ее облике.

Король медленно отер лицо неожиданно холодными ладонями. Усилием распрямил плечи, почти ощущая на них тяжкий гнет, и подошел к сыну. Провел пальцами по пересеченной бороздой щеке, по золотистым волосам, по шипастому лбу. А потом стиснул Леголаса в горячем объятии, на которые обычно так глупо и слепо скупился.

- Прости меня, – прошептал он, – это моя вина. Это я послал тебя сюда, я накликал на тебя беду.

Он обнимал сына, чувствуя, как напряжены его плечи, как рваное дыхание вздымает грудь. Вот дрогнули руки и неуверенно отозвались неловким ответным объятием, но Трандуил ощущал, что Леголас все так же за стеной, отгораживающей его от отца. « Прежнего Леголаса уже нет. А новый… С ним тебе еще предстоит познакомиться, и эта встреча может быть для тебя намного тяжелее, чем встреча со мной…» Теперь король понимал беспощадный смысл этих слов. Сын стал другим. И дело было не в изуродованном лице, не в когтях и не в шрамах. Что-то изменилось в самой его сути. Что-то, что Трандуил пока не мог постичь, но это причиняло ему не былую досаду монарха, что не терпит тайн у подножия своего трона, но обычную боль отца, не умеющего понять свое дитя.