Коронованный наемник (СИ) - "Serpent" - Страница 172

Эрсилия долго смотрела в дорогие лица.

- Прощайте, – прошептала она, стискивая пальцы. Она осталась одна. Последняя из их семьи. И она не вправе была предаваться унынию. Ее мать была подчас до ребячливости веселой и романтичной, а иногда вдруг невероятно мудрой и рассудительной. Она была большой любительницей балов и сентиментальных романов, она дивно плела кружева… И она погибла, пытаясь защитить ее, Эрсилию. Ей никогда не забыть той страшной секунды, когда Хельга стояла между ней и огромным варгом, неумело сжимая в руке длинный меч одного из погибших солдат… Ее отца же сгубило горе потерь.

Она должна научиться жить дальше. Доказать, что все было не зря. Что она сумеет сохранить их династию, не подведет их немногочисленный народ, так много переживший за свою историю, и их маленькое княжество, таящее в своих скупых недрах такую грозную силу…

Княжна резко разжала кулаки, чувствуя в ладонях саднящую боль, оставленную неровно обломанными ногтями. Последний раз долгим взглядом посмотрела на портрет, а потом решительно отошла от стены и зажгла шандал.

Где сейчас Камрин? Что угрожает ей в логове Сармагата? Эрсилия никогда доподлинно не знала, что за странные отношения связывают ее отчаянную подругу с орочьим вождем. Тот, кстати, отчего-то никогда не внушал ей того страха и отвращения, которые она испытывала к прочим оркам. Йолаф сказал, что с Сармагатом установлено подобие мира. Что это за подобие и чем оно чревато?

А что будет дальше в столице? Сейчас, согласно закону, до воцарения нового правителя власть принадлежит коменданту гарнизона и Городскому совету. По «Указу о наследовании», писаному еще самим Бервиром, право на престол сейчас переходит к ней… то есть, по сути, к Камрин. Но Камрин нет в столице. Как это объяснили подданным? Идя по холлу замка, она увидела неожиданно мало знакомых лиц. Где старые слуги, знавшие ее ребенком?

Эрсилия встряхнула головой, будто пытаясь унять рой мельтешащей мошкары. Слишком многое она пропустила, слишком много вопросов и бессмысленных догадок, нужно просто дождаться Йолафа. Он наверняка уже многое успел разузнать.

Предаваясь размышлениям, княжна вдруг услышала, как в замке лязгнул ключ. Йолаф вернулся? Она спешно бросилась к двери, и та распахнулась прямо перед ней. На пороге стояла кухарка Марджи с широким серебряным подносом…

Эрсилия застыла на месте. Она была готова увидеть, как кухарка сию же секунду уронит поднос и заголосит, что в спальне княжны прячется всклокоченная девица в мужском платье.

А Марджи меж тем поставила свою ношу на сундук, тщательно заперла дверь и воззрилась на Эрсилию сияющими и отчего-то полными слез глазами.

- Хозяйка, – прошептала она, – вернулись… Радость-то какая… – и вдруг бросилась к княжне и стиснула в неожиданно крепких объятиях. Эрсилия, порядком ошеломленная этой странной сценой, машинально обняла кухарку в ответ. А та отпрянула, вытирая передником глаза:

- Ох, срамота… Вы уж простите меня, дуреху, что обниматься к вам полезла. Только я уж не чаяла вас вновь живой увидеть, леди Эрсилия… Я-то раньше прибегала, да услышала, как вы по папеньке убиваетесь. Сердце кровью облилось, я тревожить вас не стала, не до меня вам было… – Марджи частила, всплескивая руками, а по румяным щекам снова текли слезы, – да что ж я! Я тут вам покушать принесла! Все, как вы любите! И вина горячего, лица-то на вас нет, голубушка!

Эрсилия шагнула к кухарке и сжала ее маленькие мозолистые руки, прерывая сумбурный поток слов.

- Марджи, милая, охолони, – зашептала она, чувствуя, как в груди ширится теплое чувство, словно там разом растаял какой-то застрявший ледяной осколок, – объясни толком. Я думала, что обо мне в столице не знает никто, кроме Сарна, бывшего коменданта. Как ты узнала меня и откуда вообще… все знаешь? – скомкано закончила она. А Марджи улыбнулась, качая головой:

- Все-то вы, господа, слуг за олухов слепых почитаете, – промолвила она с ласковым укором, – я всегда знала, что не вы у нас в хозяйках ходите, а миледи Камрин. Только помалкивала, аки сундук на запоре. Негоже о таких секретах языком шуровать – живо под белы руки, да в каземат, чай, не дитя, понимаю. А тут засуетились господа эльфы, миледи княжна, дескать, недужна. А где ж она недужна, коли ни бульону не просят, ни отваров? Да еще часового у опочивальни поставили. Я сразу смекнула, что леди Камрин куда-то унеслась, она часто уезжала. А потом господин Элемир – такой обходительный кавалер, – Марджи потупилась и смущенно откашлялась, – заподозрил, что я обо всем догадываюсь, и шепнул мне, чтоб я, мол, всем говорила, что лично больной княжне прислуживаю. А сама княжна в отъезде по зело важному делу, и о том никому знать не велено. А тут сам Йолаф возвращается, вчера к казни приговорен был, а сегодня уж в чинах больших. За какие такие заслуги князь наш, мир его душе, мятежника в коменданты возвел? Ясное дело, сумел рыцарь дочь единственную от беды спасти.

Эрсилия усмехнулась – эта наивная проницательность впечатляла:

- Но откуда ты знала о подмене? И о моей… беде?

Марджи посерьезнела, и ее хорошенькое круглое лицо подернулось тенью печали:

- О беде-то вашей немудрено прознать, миледи. У меня самой в селе брат родной от этой хвори ума лишился, а потом и погиб… А я что… Я кухарка, леди Эрсилия, меня не проведешь. Люди лица-то менять умеют, а привычки в карман не спрячешь. Я в замке, почитайте, сызмальства. Еще матушка на кухне заправляла, а я уж, кроха, на скамеечке сидела, вилки серебряные чистить училась. Два года – не шутка, сильно девица измениться может. Но вы всегда до сладкого охочи были. Вам пироги, ягоды по душе. Мяса почти не кушали, так, иногда в охотку да попросите. А леди Камрин – та мясо уважает, да еще острое – аж слезы из глаз. За столом общим держится, овощи, сыр там, а потом на кухне уж душу отводит. Это как вы бы так за два года в Итилиэне переменились? Да еда – оно пустяк. Были и понадежней признаки. Ваша маменька, княгиня Хельга, понести не сразу смогла. Помню, как моя мать ей все огородной зелени в еду побольше клала. А в деревне всякая молодуха знает, что укроп да сельдерей хороши для женской плодовитости. А уж, как вы народились, очень вас родители берегли. Вам на кухню дорога была строго-настрого заказана.

- Помню, – прошептала Эрсилия. Мать действительно панически боялась пускать ее в жаркий, пышущий паром, пропитанный запахами стряпни, суетливый кухонный мирок.

- Вот. А я раз лихорадкой захворала. Господский ужин еще так да сяк, а еще челядь кормить. Поначалу хорохорилась, ковыляла по кухне, а тут княжна нагрянула. Брови сдвинула, я уж думала, сейчас за нерасторопность схлопочу, а она строго эдак: «ты, Марджи, горишь вся. Живо марш в постель, негоже тебе у печи хлопотать, почивай себе.» Я только глазами похлопала. А княжна, что ж вы думаете, передник прямо поверх блио своего барского повязала, поварят кликнула, да такой дым коромыслом учинила – любо дорого. Сама ужин охране и слугам состряпала, все только похваливали. Где б вы при маменькиных порядках этому выучились, миледи? Тогда-то мне сразу понятно стало, что девица она кровей не придворных, но в достатке воспитывалась и строгости. Ну а уж там я пригляделась, покумекала и признала подруженьку вашу. А после и о болезни вашей сообразила. Князь-то прямо сох с горя. А разве с простой хворью вас бы из дому отослали от всех глаз подальше? Нет, только с Волчьей напастью.

Эрсилия несколько секунд молчала, глядя в добродушное лицо под белоснежным чепцом. Эта говорливая деревенская хлопотунья едва двадцати пяти лет от роду почти год хранила тайну, которую князь, Йолаф, Сармагат и Камрин оберегали пуще глаза…

- Марджи, кто-то еще знает? – прямо спросила она. Кухарка же, против ожидания, не стала рассыпаться в клятвах.

- Я молчала, как плита могильная, – промолвила она, – только миледи, я что ль в замке самая умная? Я догадалась – значит, и еще кто-то мог. Правда, опосля бунта охрана-то вся новая, вас и в лицо не знали прежде. Из прежних слуг восьмерых нет, двоих небеса прибрали, а шестеро, как эпидемия началась, к семьям в деревни поуезжали. У старой Берты дочь овдовела, с детворой осталась, у Ханса брат погиб, мать-старуха одна теперь… Но вы, миледи, не тревожьтесь. Ежели кто и знал, да молчали – значит, все вашей светлости верность блюли, беды вам не хотели. А сейчас гнали бы вы дурные мысли, хозяйка. Пироги, поди, простыли совсем. Садитесь, кушайте, а я мигом вам воды для умывания принесу. Вам отдохнуть надобно, а уж Йолаф и господин Сарн найдут, как дело уладить.