Golden Age (СИ) - "Kaisa123" - Страница 42

Вторая была на вид чуть младше Ингрид. Ее звали Карой. Темные волосы заплетены в длинные толстые косы, но язык был гораздо тоньше и острей. Отношения с этой девицей у Эдмунда не заладились еще на первой встрече после спасения. Король, надо признаться, даже растерялся сперва, когда услышал громкое и дерзкое заявление, что он не может быть нарнийским правителем, что мальчишка не тянет на такой титул! Ничто не заставило Кару извиниться – за нее это сделала Ингрид, а сама виновница только фыркнула. Как выяснилось, эта дерзость была не последствием стресса. Кара была, пожалуй, самой скандальной из троих. Вечно ругалась с хлопотливой и добродушной Ингрид, отстранялась от младшенькой и вообще вела себя так, словно хотела как можно скорее покинуть их общество. Родом она была из бедной деревни. Рано лишилась матери, а отец, по словам односельчан, часто поколачивал вздорную девчонку, из-за чего та убегала в лес прочь от ставшего чужим дома. Правда, часто забегала к травнице по пути, из-за чего разбиралась во всяких корешках и отварах – нередко крестьяне обращались не только к лекарше, но и к ее невольной ученице. За эту помощь они ее и хвалили, хотя и гордый, свободолюбивый нрав также отмечали. Глядя на ее характер, капризный и дерзкий, Эдмунд порой не мог не согласиться с отцом девицы. Если Ингрид многим приходилась по душе, то Кара не нравилась почти никому. И королю в том числе.

Третья же была той самой девочкой, что рыдала, разбив выдержку короля вдребезги. Ее звали Лив. Она и вовсе не имела родни, росла со старой бабкой, не способной уследить за егозой, убегающей постоянно в лес поиграться и оттого возбудившей против себя подозрения. Ровесница Люси, она очень тяжело восприняла произошедшее и долго, тоскливо плакала. Ингрид пыталась вывести ее из состояния детской истерики, а Кара отошла подальше, предпочтя не вмешиваться. При взгляде на эту малютку у Эдмунда на душе начинали скрести кошки, а когда она немного успокоилась и попыталась его обнять, то ему и вовсе стало тошно. Мальчику не хватило сил оттолкнуть ребенка, едва избежавшего смерти, которого он собственноручно выдернул из огня, но страх и недоверие не позволили ему сблизиться с Лив. Слишком он был убежден, что за внешней маской может скрываться кто угодно. Конечно, разум возражал, что вряд ли девочка скрывает такую тайну, но Маркус ведь объяснил, что ведьма не контролирует свою силу. Если Лив колдунья, она может и не осознавать, что именно творит, какую опасность представляет для окружающих. Младший король старался не думать о том, что будет делать, окажись Лив той самой ведьмой. В первую очередь нужно доподлинно все выяснить, а уже после выносить решение, каким бы жестоким оно ни было. Колдовской дар слишком опасен, он несет зло и смерть – а значит, должен быть уничтожен… Ведь так, да?

Как бы то ни было, четких свидетельств против девочек не находилось. На основании частых отлучек в лес по самым различным причинам можно было записать в колдуньи половину Теребинтии! Однако и подтверждения их невиновности не было, так что Эдмунд не терял бдительности. Ведьма может затаиться в надежде, что ее перестанут искать. Она этого не дождется! Сколько раз король ни встречался с подопечными, он ни на миг не расслаблялся, старался подмечать каждую деталь и своих воинов призывал к этому. Несмотря на отсутствие прямых доказательств, без охраны девочек не оставляли и не спускали с них глаз. Мало ли…

В размышлениях Эдмунд и не заметил, как время перевалило за полночь. Ноги гудели, мальчик страшно вымотался за целый день, проведенный в седле и поисках, да и голова была тяжелой. Однако желания ложиться спать не было. С заметным отвращением младший король Нарнии поглядывал на кровать. С каждой ночью возвращаться туда не хотелось все сильнее, ибо там, в царстве сновидений, возведенные им щиты и баррикады ослабевали. То, что он с таким упорством и яростью загонял вглубь, пробуждалось и властвовало в его снах. Эдмунду снились кошмары, в которых он встречался с худшим из них. С Белой Колдуньей. Ее зеленые глаза заставляли его цепенеть, гипнотизировали, словно он был кроликом перед удавом. Если днем король не позволял себе отвлекаться на страхи и тревоги, то они набирались силы и больнее всего били по ночам. Эти сны не приносили облегчения, и каждое утро мальчик просыпался в ужасе, с бешено бьющимся о ребра сердцем, нисколько не отдохнувшим. Это только подбрасывало дров в костер его отчаяния и одержимости охотой. Загоняя себя до полусмерти, Эдмунд надеялся, что будет спать без сновидений… Но раз за разом убеждался – лучше ему вовсе не ложиться.

Так что младший король остался сидеть у камина, словно огонь мог отогнать призрак Джадис прочь. Совершенно один в пустой комнате, со вьюгой, бушующей за окном, мальчик чувствовал себя таким уязвимым… Жалким слабаком, коим его и называла Колдунья во снах. Каждое ее слово било в цель без промаха. Даже сейчас в ушах звучал ненавистный, насмешливый голос, повторяющий, что будь на его месте Питер, он бы с легкостью отыскал проклятую ведьму. Или же вовсе не подверг Теребинтию такой опасности! Верховный король справился бы куда лучше своего брата, который и в подметки государю не годится. Что он может? Меч едва в руках научился держать, только и умеет, что косячить и навлекать на Нарнию беды. Что в прошлом, что сейчас… От этих мыслей Эдмунду хотелось зажать уши, завыть в полный голос, но ни первое, ни второе не могло заглушить голос Джадис, раздающийся в его голове, пронизывающий каждый его сон. Она била по самому больному, уязвляла, озвучивала страхи, которые король упрямо гнал от себя, задевала за живое и, черт возьми, была права! Тысячу раз права, потому что ему не сравниться с Питером, никогда… Мальчик едва научился обращаться с клинком и бороться со страхом, пока старший брат уже воевал за Нарнию, защищал ее, рискуя жизнью… Боль, обида и отчаяние настолько переполняли душу Эдмунда, что на глаза наворачивались злые слезы. Глотая их, мальчик напоминал себе о том, что именно ему Нарния обязана миром с Тархистаном. Джадис же разбивала эти попытки защититься в пух и прах. Это перемирие временно, скоро все равно разразится война. Младший король оказался не способен на большее, чем отсрочить ее, а государь на его месте смог бы и вовсе ее избежать! А все потому что Эдмунд не достоин занимать свое место, он ничтожество, предатель, продавший родных за сладости и так старающийся сделать вид, что ничего не было, потому что оно было, было и всегда будет с ним…

Сам того не заметив, измотанный король уронил голову на грудь. Сознание, утомленное тяжелым днем, погрузилось в беспокойную полудрему. Постепенно исчезло ощущение тепла камина. Сон медленно, но верно затягивал мальчика в свои объятья. Может быть, хотя бы сегодня они будут ласковыми и нежными?.. Эдмунд вздрогнул и открыл глаза. Ужас прошил его с ног до головы – он находился не в замке Освальда, вовсе нет! Поразительно знакомые ледяные стены, источающие тусклое сияние, вмерзшие в них решетки: он знал это место. Более того, бывал там однажды… Мальчик судорожно вскочил на ноги, но первый же шаг наружу, прочь из темниц Белой Колдуньи, не удался. Щиколотки крепко сжимала железная, тяжелая цепь, приковывающая его к полу, в точности как тогда…

Король судорожно вздохнул и огляделся. Кроме него никого не было в темнице зимнего дворца. Он был совершенно один… Даже мистера Тумнуса, с которым Эдмунд познакомился в плену у Джадис, не было рядом! Несмотря на понимание того, что происходящее – всего лишь сон, очередной кошмар, не становилось менее страшно. Наоборот, сердце билось в ужасе, стремясь вырваться на свободу так же, как и мальчик – из плена этой темницы и собственных тревог. Зашипев от злости, он сел прямо на пол и принялся ощупывать колодки на ногах. Будь у него меч, удалось бы разрубить цепи… Да кого он обманывает, он клинок едва в руках способен удержать! Откуда у него такая сила?! Краем уха Эдмунд услышал на лестнице шаги, слегка приглушенные шорохом платья, и сердце у него разбилось вдребезги. Он знал эту неспешную походку и тянущийся следом за ее хозяйкой шлейф. Срывая ногти, мальчик пытался избавиться от проклятых оков, но понимал, что у него ни черта не получается. Он останется здесь, в ледяной камере, что выпивает последнее тепло и надежду, слушая звук шагов Джадис и с ужасом и одновременно злостью ожидая ее появления.