Господин (СИ) - "La_List" - Страница 1

– Господин? – вскакивает с постели, замирает испуганно. Он почти обнажен, мягкие волосы растрепались, на щеке след от подушки.

Я разбудил его.

Конечно, сейчас уже глубокая ночь. К тому же он не знал, что я вообще вернусь сегодня. Я и сам не знал.

Подарок императора. Мой личный раб.

Хрупкие плечи, белоснежная кожа, серые глаза. Восемнадцатилетний мальчишка, сын каких-то казненных несколько месяцев назад колдунов.

Стягиваю с лица защитный платок, откидываю капюшон.

– Ложись, – стараюсь сказать это как можно мягче.

Он поспешно выполняет. Укладывается поверх одеял и замирает, следя за мной взглядом. На тонких запястьях тяжелые серебряные браслеты – знак принадлежности. И мне почему-то в который раз думается, что они сильно стесняют движения.

Мальчишка не имеет права снимать их даже на ночь. А при желании к небольшим кольцам на них можно присоединить тонкую прочную цепочку.

Я не делал этого ни разу.

Командующий Легионом Призраков боится причинить боль собственному рабу.

Я делаю шаг, и тонкие пальцы крепко стискивают ткань простыни. До побелевших костяшек. Откуда столько страха?

Мои губы дергает усмешка.

Страха…

Здесь уместнее было бы другое слово. Одно упоминание о Легионе Призраков заставляет людей замолкать.

Многие из них считают, что Император продал душу, призвав демонов из преисподней на защиту своего рода.

Но ни одному из нас не нужна его жалкая, испятнанная пороком душа. Меня никогда не привлекали умалишенные. Но в его безумии есть то, что нужно каждому из моего Легиона.

Война.

Чистая, незапятнанная ярость, страх, боль. Отчаяние.

Ему нужно больше. Земли, богатство, рабы. И я даю ему это. Ни одна армия не устоит перед бессмертными. Но этот мир ждет бездна. Выжженная пустыня будет простираться на тысячи лиг во все стороны. И холодный ветер будет гонять по ней пепел.

Смерть. Вот что ждет каждого в этом мире.

И эту смерть принесу им я.

Я молча откладываю оружие, избавляюсь от одежды, раздеваясь донага, и иду к постели. Присаживаюсь на край. Мальчишка вздрагивает и едва не шарахается к противоположному. Но все же сдерживается.

Думает, мне нужна его смерть?

– Луи, – зову его.

– Господин… – шепчет, едва размыкая губы.

– Дай мне руку, – протягиваю ему ладонь, одновременно заставляя когти исчезнуть.

Послушно протягивает дрожащую руку.

– Луи, – сжимаю его пальцы. – Ответишь мне на один вопрос?

– Да, господин, – кивает.

– Я хотя бы раз причинил тебе боль? – так и держу его ледяную руку в своей.

– Нет, господин, – он говорит это, опустив глаза.

– Не бойся меня, – прошу тихо.

Глупо. Особенно учитывая то, что при нем в корчах умерли на костре его отец и мать.

Я был там. Видел слезы в серых глазах. Видел засохшие кровавые подтеки на его гордо вздернутом подбородке – при мне один из стражников наотмашь ударил его по лицу.

Отродье колдуна. Про́клятый.

За те три месяца, что он принадлежал мне, я брал его всего несколько раз. И он ни разу не сопротивлялся, ни разу даже не дернулся от боли. Только цеплялся тонкими пальцами за простынь, тяжело, хрипло дыша.

И от каждой моей ласки вздрагивал, словно от удара.

– Я могу снять их, – провожу пальцами по браслету на его правой руке. – Ты хочешь?

Вскидывает глаза, смотрит неверяще. Его губы приоткрываются, с них срывается прерывистый вздох. И я жадно наблюдаю за этими оттенками его эмоций.

Но вслух мальчишка говорит только одно:

– Если вам так угодно, господин.

Короткое заклинание, и браслеты щелкают, раскрываясь. Луи неверяще смотрит на меня, ощупывает запястья. Кожа на них стерта до крови.

Почему не сказал мне, что больно?

– Спасибо… – выдыхает благодарно. А потом, спохватившись, добавляет: – господин.

– Мое имя – Вириат, – говорю ему тихо.

Луи молча опускает голову. А я вдруг думаю о том, что он никогда не надевал ни одного украшения, которые полагаются рабам-наложникам.

У людей считалось: чем больше таких украшений, тем больше уважения нужно проявлять к такому рабу.

И я приносил Луи эти украшения.

Из каждого похода новое.

Но они так и оставались в своих шкатулках на столе. Мальчишка словно демонстративно никуда не убирал их. Даже не дотрагивался.

А я никогда не интересовался этим вопросом.

– Почему ты не носишь украшения, Луи? – я все же укладываюсь и накидываю на себя одеяло.

– Я не женщина, господин, – он на секунду поднимает на меня глаза, а потом снова опускает голову.

– Только это? – удивленно интересуюсь я.

– Да, господин, – я чувствую, как он боится. Как старается заставить себя перебороть этот страх.

– Тогда что мне тебе дарить? – спрашиваю.

– Ничего, господин, – отзывается Луи. – Лучше просто… возвращайтесь.

У меня на секунду исчезает дар речи.

Мальчишка ждет меня? Несмотря на страх?

– Я как прокаженный здесь, – шепчет он, не глядя на меня. – Со мной говорите только вы. Господин.

– Не обязательно каждый раз говорить «господин», – я мягко касаюсь его руки.

– Да, господин, – поспешно выговаривает мальчишка и осекается. Осторожно на меня смотрит.

Поворачиваюсь к нему, глажу по щеке. Задеваю пальцем искусанные губы. Он привычно закрывает глаза и замирает.

Сам снимаю с него рубашку, мягко толкаю, заставляя улечься. Переворачиваю на живот, глажу по спине, прослеживая пальцами позвонки и тонкие белые шрамы. Наверное, от плети.

Глупо спрашивать, за что могли высечь сына колдуна.

Небольшой флакон с маслом всегда стоит у кровати. Дотягиваюсь до него, лью слабо пахнущую какими-то благовониями жидкость на ладонь, смазываю член. Прохожусь пальцами меж ягодиц мальчишки. Он чуть раздвигает ноги, позволяя мне.

Я всегда трахал его так. Лицом вниз.

Никто ведь не запретит мне изменить обычное положение дел.

Легко переворачиваю мальчишку, раздвигаю его ноги, нависаю сверху. Он тяжело дышит, отвернув голову. Слегка возбужден.

Задумчиво провожу пальцами по его впалому животу, обвожу ямочку пупка, спускаюсь ниже. Луи вздрагивает, напрягается. А когда я дотрагиваюсь до его члена, шепчет:

– Не надо…

И я вижу, как он комкает в пальцах простынь, не решаясь отстранить мою руку. Но возбуждение не скроешь. Он хочет этого.

– Не бойся, – касаюсь губами его уха. – Я не сделаю больно.

Он кивает и выгибается всем телом, когда я осторожно толкаюсь. По хрупкому телу проходит волна дрожи, Луи тихо хрипло дышит, отвернув в сторону лицо.

– Посмотри на меня, – приказываю.

Испуганно раскрывает глаза, закусывает дрожащую губу.

Тяжело опускаю на его острое плечо руку и толкаюсь еще раз, сразу набирая темп. Тело хочет своего. Я не был ни с кем две недели.

Напряженный член мальчишки лежит на животе, на розовой головке – капелька смазки. Но Луи лежит подо мной, зажмурившись, и все так же комкает простынь, не прикасаясь к себе.

Покорный и тихий.

Я кончаю глубоко в его теле, замираю на секунду, пытаясь справиться с ощущениями. А потом накрываю ладонью его член.

Луи вздрагивает, мотает головой, тянет руки, пытаясь было отстранить меня, но тут же испуганно убирает их. Шепчет:

– Не надо, господин!

– Кончи для меня, – ласкаю его, прохожусь ладонью по всей длине, зацепляю большим пальцем головку.

И он кончает с глухим отчаянным всхлипом. Сжимается, словно в ожидании удара. Весь его живот и моя рука в тягучих белых каплях.

Целую его в мокрый от испарины лоб. Потом в переносицу.

Замирает, как мышь перед змеей.

Прикасаюсь к его плотно сжатым губам. Целую с нажимом. Он подчиняется, приоткрывает рот, позволяя мне.

Хороший мой.

– Почему ты так боишься? – заглядываю во влажные от непролившихся слез серые глаза.

– Вы ведь убиваете наложников… – выговаривает одними губами.

Убиваю?

– Где ты такое услышал? – спрашиваю его мягко.