Опыт Октября 1917 года. Как делают революцию - Сахнин Алексей - Страница 8

О своей позиции Ленин заявил сразу же по прибытии в Петроград, на митинге, устроенном в честь его приезда. На вокзале от имени «революционной демократии» его приветствовал Чхеидзе, который призвал Ленина идти вместе с большинством Совета «сомкнутыми рядами» в деле обороны революционной России. Другой выступавший, некто Максимов, флотский офицер, и вовсе выразил надежду увидеть Ленина членом Временного правительства. Ответ Ильича на эти приветствия был столь же неожиданным для большинства слушателей, сколь знаменитым он стал впоследствии. Сцена произнесения вождем знаменитой речи с броневика будет увековечена в десятках произведений искусства всех жанров – от кинематографа до скульптуры и от литературы до живописи. Содержание этой речи резюмировалось в лозунге, которым она и заканчивалась: да здравствует всемирная социалистическая революция!

Даже такие левые деятели как Суханов были неприятно поражены ленинским радикализмом. Возвращаясь с Финляндского вокзала вместе с Раскольниковым в трамвае, будущий историк революции «кисло брюзжал по поводу ленинских речей». Каково было первое впечатление умеренных большевиков, победивших в борьбе за организацию внутрипартийного режима, сказать сложно. Но левые, оттесненные Каменевым, Сталиным и Мурановым с партийного Олимпа, явно торжествовали. «Что, Николай Николаевич, батько приехал! А?», – потирая руки и улыбаясь говорил Суханову Залуцкий. Даже в написанных спустя несколько лет страницах «Записок о революции» отражается триумф левой «фракции» большевиков. Ленин для них не просто лидер, он их единомышленник, «батько».

Суханов оставил описание выступления Ленина перед двумя сотнями большевиков, участников Всероссийского совещания Советов, значение которого трудно переоценить. «Мне не забыть этой громоподобной речи, потрясшей и изумившей не одного меня, случайно забредшего еретика, но и всех правоверных», – писал он. Ленин пошел дальше даже самых крайних радикалов из числа большевиков: «Не надо нам парламентарной республики, не надо нам буржуазной демократии, не надо нам никакого правительства, кроме Советов рабочих, солдатских и батрацких депутатов!..». «Не парламентарная республика, – говорил Ленин – возвращение к ней от СРД было бы шагом назад, а республика Советов рабочих, батрацких и крестьянских депутатов по всей стране, снизу доверху». Более того, Советы – уже есть «настоящее правительство. Думать иначе – значит впадать в анархизм». Однако, «Ленин определенно отгораживался от Совета и решительно отбрасывал его целиком во враждебный лагерь», ведь «Революционно-оборонческий Совет, руководимый оппортунистами, социал-патриотами, русскими шейдемановцами, может быть только оружием буржуазии. Чтобы он служил орудием всемирной социалистической революции, его надо еще завоевать, надо из мелкобуржуазного сделать его пролетарским». По словам Суханова, «формула» Ленина «была воспринята как чисто анархистская схема», а его соображения о тактике и стратегии партии вызвали среди «генералов» большевизма «полную растерянность».

Под «генералами» Суханов понимал тех, в чьих руках оказалось кормило партийной власти в последние недели – Каменева и его соратников. Последние «долго и дружно аплодировали» вождю, но «как-то странно смотрели в одну точку или блуждали невидящими глазами», не зная как реагировать на столь неожиданный поворот событий. Сам Каменев был настолько обескуражен ленинской эскападой, что сумел ответить осаждавшему его вопросами Суханову только растерянное «Подождите, подождите!..».

На следующий день после приезда Ленина состоялось совместное заседание всех социал-демократических организаций, посвященное перспективам объединения соперничающих фракций в общую партию. Как бы ни был Ленин критически настроен по отношению к умеренным социалистам, он на это совещание явился. Более того, он не выступал категорически против объединения, как такового. Он лишь предложил в качестве его основы свою программу, заведомо неприемлемую для абсолютного большинства меньшевиков и «внефракционных социал-демократов». Он повторил основные тезисы своей ночной речи перед товарищами по партии. Но если большевики были только шокированы и обескуражены смелым полетом ленинской мысли, то Чхеидзе, Церетели, Гольдберг и другие умеренные меньшевики нашли ее вообще по ту сторону здравого смысла. «Ведь это бред – кричал с места Б. О. Богданов – это бред сумасшедшего!.. Стыдно аплодировать этой галиматье». Ему вторил Гольдберг: «Ленин ныне выставил свою кандидатуру на один трон в Европе, пустующий вот уже 30 лет: это трон Бакунина!» («Устранение полиции, армии, чиновничества» – требовал Ленин, пользуясь бакунинским оборотом «снизу доверху», говоря о будущей организации общества). Вместо того чтобы способствовать сближению различных течений русского марксизма, совещание ярко высветило непреодолимые границы между ними. Лидеры меньшевиков, игравшие в те дни первую скрипку в петроградском Совете, объявили Ленина стоящим вне социал-демократии. Таким образом, точка в объединительных усилиях была поставлена умеренными. Ленин лишь умело подвел своих оппонентов к этому.

Стоит отметить, что большевистский лидер действовал строго в рамках той логики, которую за несколько дней до этого на большевистском совещании отстаивала левая фракция партии. «Механическому» объединению «разношерстных элементов» он противопоставил платформу, на основе которой могла строиться идеологически гомогенная организация.

Тем временем правые большевики, на стороне которых было численное превосходство, которые контролировали «Правду», равно как и большую часть остальной партийной прессы, среди которых было большинство сколько-нибудь заметных большевистских публицистов, теоретиков и организаторов, начали приходить в себя от растерянности. Некоторые из них, в частности, вошли в бюро, созданное объединительным совещанием для работы над созывом общего социал-демократического съезда. Энергия этой инициативы, правда, очень скоро иссякла в связи с тем, что ленинская линия все больше укреплялась в большевизме, ставя его в открытую оппозицию гипотетическим партнерам по объединению.

Однако до поры до времени внешнему наблюдателю казалось, что Ленин обречен на почти полное одиночество в собственной партии. «Мы не допускали, – с горечью признается Суханов – чтобы Ленин оставался при своих «абстракциях». Тем более мы не допускали, чтобы этими абстракциями Ленин мог победить не только революцию, не только все ее активные массы, не только весь Совет, но чтобы он мог победить ими даже своих собственных большевиков», «сплоченное давление» которых должно было способствовать быстрому «протрезвлению» вождя.

По наблюдениям Суханова, на стороне Ленина в его внутрипартийной борьбе в первые апрельские дни были только две женщины – Александра Коллонтай и Инесса Арманд. Правда, оговаривается он, «мне не известна позиция его заграничного соратника Зиновьева, довольно осторожного господина, коего обороты по ветру стоили не особенно дорого». Не известна «одному из самых лучших представителей мелкой буржуазии» и позиция многих других большевистских деятелей, чьи усилия и привели к торжеству ленинского курса на Апрельской конференции партии. Попытаемся восполнить этот пробел и проследить эволюцию взглядов и позиций наиболее влиятельных представителей РСДРП(б) в первой половине апреля.

О позиции нескольких наиболее крупных большевистских деятелей можно судить по протоколу заседания ЦК 6 апреля. Общая дискуссия на этом заседании касалась, разумеется, тезисов Ленина. Несмотря на чрезвычайную скупость протокольных записей, можно констатировать, что с содержательной критикой Ленина выступил один Каменев. Он заявил, что Ленин ошибочно «оценивает момент как 1871 г., а у нас еще нет того, что совершено в 1789 и в 1848 годах», что «революция буржуазная, а не социальная» и что поскольку российская ситуация в ленинских тезисах оценена не верно, то и конкретной программы на них построить нельзя.

Тут следует отметить, что характерная для западной историографии интерпретация позиции Каменева, которая вышла в тираж с легкой руки Р. Такера, входит в очевидные противоречия с данными источника. Дело в том, что Такер считал, что острие каменевской критики было обращено против «схематичности», абстрактности ленинских тезисов и не затрагивала их содержательной стороны. Однако принципиально важно, что Каменев 6 апреля отвергал ленинские идеи по существу, давая иные оценки характера революции, ее перспектив, статуса и роли Совета и т. д.