Война сердец (СИ) - "Darina Naar" - Страница 19

Временами Данте замечал за собой очень странные вещи: например, мог одним махом перепрыгнуть через высокий забор или сигануть с крыши вниз и даже не поцарапаться. Словно в нём было семь жизней, подобных тем, что есть у кошки. Но некоторые явления и вовсе ставили и Данте, и людей, которые их наблюдали, в ступор. Мальчик мог лишь взмахом руки передвинуть с места на место любую вещь, включая тяжёлую мебель, или заставить предметы летать по воздуху. Иногда ему казалось, что внутри него живёт другой человек. Бывало, он даже слышал его голос. Этот голос что-то рассказывал, давал советы или ругался. Вообще-то Данте был добрым и чувствительным мальчиком, но дурная сторона его натуры иной раз вылазила в самый неподходящий момент. Тогда его синие глаза темнели, нежное личико каменело, из ладоней шёл дымок, и он вытворял нечто чудовищное: подбрасывал в кастрюлю с едой ящериц; или незаметно привязывал Рене и Хасмин к ножке стола; или показывал язык Сильвио при гостях, обругав его «навозным жуком»; или уходил ночью в тёмный лес и бродил там до утра. С каждым днём в сердце Данте всё настойчивей крепла мысль убежать из мерзкого дома. Он ненавидел Сильвио. Ненавидел его супругу и отпрысков. Вообще всех ненавидел.

Данте не отдавал себе в этом отчета, но, по сути, никогда не был привязан ни к одному человеку. Разве что к Мендиге. Чем старше становился Данте, тем сильнее росло в нём понимание, что он никому не нужен. Для сверстников он сумасшедший, нищий «нелюдь» — так его величали за необычную внешность и таинственное прошлое, а для семейки Сильвио — обуза, которая мешает им жить счастливо.

— Пшёл отсюда, ублюдок! — багровея лицом, орал всегда раздражённый Сильвио. — Не могу видеть твою рожу!

— Свалился нам на голову, — резко добавляла Леонора. — Сил больше нет это терпеть!

Самым любимым занятием Данте было глазеть на звёзды, луну, на воду или камыши, не важно на что, главное — на что-то красивое. Сегодня, пока овечки и лошадь, охраняемые небольшой коричневатой овчаркой, гуляли по пастбищу, Данте лежал на зелёной траве, всматриваясь в лазурное небо. По небу плыли облака. Высоко-высоко. Данте долго и заворожённо наблюдал, как они меняют форму.

«Хорошо было бы стать облаком, — подумал мальчик. — Никаких проблем, ни злобных людей вокруг, ни презрения, ни ненависти. Плывёшь себе по небу...». Вот плывёт черепаха, а за ней — бабочка с огромными крыльями, а за ней — длинная-длинная лодка...

Данте прикрыл глаза и не заметил, как погрузился в дремоту. Лёгкий ветерок шевелил его смоляные волосы, похожие на перья невиданной птицы.

Данте был большой фантазёр и частенько парил в каких-то лишь ему одному ведомых мечтах и сказках. Наверное, от того, что в реальной жизни этих сказок было слишком, слишком мало. И этот мир фантазий, в который он погружался, отвлекал его от суровой правды жизни.

Как и у всех впечатлительных натур, сны Данте были красочными и яркими. Жили в этих снах и злые драконы, плюющиеся огнём, и добрые феи, лишь взмахом волшебной палочки творящие чудеса, и прозрачные замки, утопающие в омутах голубых озёр, и гигантские говорящие птицы...

Однако, на сей раз мальчику приснилось и вовсе нечто странное. Русалка с золотым хвостом улыбалась ему из морских глубин. Её длинные тёмные волосы, словно змеи окутывали её стан. «Данте... Данте... иди сюда... иди сюда... сюда... иди же...», — звала она, протягивая изящную ручку. Данте приблизился и схватил русалку за пальчики. В тот же миг видение исчезло. Вместо русалки из воды явился юноша. От изумления рот Данте самопроизвольно открылся. Мальчишка был как две капли воды похож на него, но с небольшими изменениями. Чёрные волосы доходили ему до пояса, в антрацитовых раскосых глазах отсутствовали зрачки. «Смотри», — сказал он и раскрыл ладонь. На ней лежали разноцветные хрустальные шарики: красный, чёрный, голубой, золотой, зелёный и белый. «Возьми любой», — произнёс длинноволосый мальчик. Данте протянул руку, но даже не успел выбрать шарик (он хотел взять зелёный), как вдруг все шары взмыли в воздух, и к нему в ладонь сам упал ярко-красный. Длинноволосый рассмеялся: «Твоя судьба уже написана. Это боль и слёзы. Судьбу нельзя изменить, исправить и направить туда, куда ты хочешь. Она всё равно найдёт тебя, где бы ты ни был. Но я мог бы помочь тебе... Когда захочешь, ты сам меня позовёшь», — и черноглазый растворился в красной дымке. Шар, который Данте держал в руке, ни с того, ни с сего вдруг взял и лопнул. Данте почувствовал острую боль — по пальцам потекла кровь. Данте вскрикнул и... проснулся.

Солнце нещадно палило ему в лицо — время было уже далеко за полдень. Смахнув с глаз чёрные пряди, мальчик сел. Посмотрел на свои руки. Крови и порезов на них не было. Сон. Всего лишь сон. Но почему-то стало жутко. Пытаясь прийти в себя, Данте окинул взглядом пастбище. Овечки и Ветер (так звали коня) спокойно щипали нежную травку. Собака лежала рядом, искоса разглядывая пасущихся. Данте пересчитал овец. Двести восемьдесят три. Как и должно быть. Мальчик зевнул и поднялся с земли.

Спустя десять минут он уже сидел верхом на Ветре и, щёлкая кнутом, гнал отару восвояси. Овчарка шла позади овец, не позволяя им разбежаться по сторонам.

У загона юного гаучо встретил худющий мужчина, одетый в лохмотья.

— Наконец-то! — угрюмо бросил он. — Я уж часом подумал, что, видать, ты поехал пасти овец в соседнее королевство.

Данте ничего на это не ответил. Мужичок принялся загонять овец и потерял к мальчику интерес.

— Эй, ведьмак, развлекаешься? — раздался петушиный голос.

Данте круто развернул лошадь. У дверей дома стояли два пацана лет пятнадцати. Один — о-очень длинный и о-очень рыжий, с курносым носом и крупным ртом. Всё его лицо было усыпано веснушками. Второй мальчик — небольшой и толстый, одетый в коричневый костюмчик — жадно заглатывая папайю, облизывал пальцы и капал соком прямо на белое жабо.

— Чего уставились? Заняться нечем? — с вызовом бросил Данте.

— Ты гляди-ка, Рене, — рыжий пихнул толстого в бок. — Он выпендривается, катается на лошади без седла. Во тупица, не знает, что так даже индейцы не ездят.

Рене, заржал и чуть не задохнулся, проглотив слишком большой кусок папайи.

— Смотри не подавись! — Данте присвистнул.

— Закрой рот! Ну-ка, ты, приблуда, иди ваще отсюда! А то я те щас вмажу! Бушь знать, как разговаривать с такими, как я! — отозвался толстый, вытирая рот бархатным рукавом.

— Ты прав, с такими, как ты, вообще не стоит разговаривать. А то, чего доброго, отупеешь от их вида, — парировал Данте.

— Чё ты сказал?

— Чего слышал. Лучше не лезь ко мне. Предупреждаю по-хорошему.

— Гляди-ка, он предупреждат! — не затыкался Рене. — Хозяин тута я! Чё хочу, то и делаю. Энто мой дом, а ты тута никто! Ясно?

Данте чувствовал, как волна неистовой злобы буквально разрывает ему грудь. Как же его достали эти спесивые тупицы! Сил просто уже нет!

— Ты, нелюдь, может те в Жёлтый дом [3] пора, а? — вставил Тито. — Ой, как мы разозлилися! Может ты ещё поревёшь, нас порадуешь, а? Фу, урод!

— На себя посмотри, вонючка!

— Я не понял, чё ты сказал? Энто кто из нас вонючка? — взбеленился Тито.

— Ну уж точно не я.

— А ну-ка, мелкий, слезай с лошади! Тито, давай ему вмажем!

Пацаны спустились с лестницы, потрясая в воздухе кулаками. Лицо Данте окаменело. Он сузил глаза и направил Ветра прямо на мальчишек. Лошадиное копыто прошло в паре сантиметров от ноги Тито.

— Зырь, чё он делает! Он мне чуть ногу не отдавил! — Тито подпрыгнул, пытаясь сбить Данте с лошади. Тот поставил Ветра на дыбы и, едва удерживаясь на нём, снова направил на обидчиков. Конь слегка ударил Тито передними копытами, и мальчишка брякнулся на землю.

— Ты чё делаешь? — заорал Рене, сжимая кулаки. — Вот тварёныш бездомный, да я тя щас!

Но Данте не унимался — сапфировые глаза потемнели, став почти чёрными.

Он молча направил лошадь на Рене, сбив с ног и его. В ответ Рене начал орать диким голосом, размазывая сопли и слёзы по жирным щекам: