Мне уже не больно (СИ) - "Dru M" - Страница 50

Я смотрю на Ульяну и к своему ужасу вижу, что она едва заметно мягко улыбается. Если она хоть на сотую долю поверила в то, что Антон и Алик преследовали благие цели, когда уезжали из города, то я в любом случае не позволю ей рассказать об этом Никите. Он заслуживает спокойствия, и я сделаю все, чтобы ему ничто никогда не напомнило об имени Александра Милославского.

========== 7. Призраки прошлого ==========

Утром я выбираюсь из-под одеяла и пытаюсь найти в ворохе вещей, что мы вчера скидывали с себя, не глядя, свои джинсы и футболку. Мне на плечо ложится прохладная Гришкина ладонь и пытается опрокинуть обратно на подушку, но я трусь о нее щекой и ласково произношу:

— Ты же знаешь, мне надо встретиться с Ником.

Гриша вздыхает, но послушно убирает руку. Я не оборачиваюсь, но слышу, как он ерзает, забираясь обратно в ворох теплых одеял. Вчера я рассказал ему о встрече с Минераловым. И Гриша, который на моей памяти крайне редко выказывал неприязнь к кому-либо, поджал губы и быстро-быстро жестами сообщил: «Алик не заслуживает прощения». Только сейчас, пережив ночь с этой мыслью, я понимаю, что Гриша относится нехорошо только к предателям. Однажды его доверием пренебрег родной дядя, и это оставило на Гришиной душе глубокие неизлечимые шрамы. Вот почему он видит в поступке Алика так много ранящего и непоправимого.

Я одеваюсь и забираюсь на кровать.

Наклоняюсь над Гришей и несколько раз мягко его целую — в нахмуренные брови, в нос и капризно надутые губы.

— Обижаешься? — шепчу, убирая упавшие ему на лоб пряди.

Гришка всегда такой смешной со сна. С отпечатком от уголка подушки на щеке, осоловевшим взглядом и опухшими ярко-алыми от долгих ночных поцелуев губами.

Он медленно качает головой и очень тихо вздыхает.

— Обижаешься, — я расплываюсь в улыбке и наваливаюсь на него всем телом. Гриша морщит нос и пытается увернуться от очередного поцелуя. — Григорий, не будь таким занудой.

Он опасно сощуривается.

Ненавидит свое полное имя.

— Понял-понял, я играю с огнем! — смеюсь я, когда Гришка юрко выбирается из-под меня и оказывается сверху. Он хватает мои ладони, потянувшиеся, было, к его бедрам, и резко впечатывает их в матрас по обе стороны от моей головы. Я понимаю, что сейчас произойдет, только когда Гришка ерзает, опускаясь ниже, и принимается деловито возиться с пряжкой моего ремня и молнией джинсов. — Гриш… Папа в пять утра вернулся. Он же за стенкой.

Гришка поднимает на меня полный чертиков взгляд. Усмехается и прижимает палец к губам — мол, тогда веди себя тише.

Вот блин.

Я откидываю голову на подушку и выдыхаю сквозь стиснутые зубы.

Чувствую, как холодные пальцы Гриши добираются до моих поджавшихся яичек, ласкают чувствительную кожу мошонки. Закусываю губу, когда на смену пальцам приходят ласковые губы. Гришка целует у основания уже отозвавшегося на прикосновения члена, проводит языком по всей длине и обхватывает губами открывшуюся головку, втягивая ее в рот.

Я дергаюсь, застигнутый врасплох дразнящими движениями его языка, и беспокойно ерзаю, пытаясь стряхнуть джинсы до колен. Деревянный каркас кровати натужно скрипит под нашим общим весом, и я ловлю на краю сознания одинокую мысль: папе лучше никогда не знать, что тот робкий вежливый мальчик Гриша, которого он знает, бывает в кровати неутомимым жадиной. Если честно, то папе лучше вообще не знать, что Гриша бывает у меня в кровати.

— Блядь… — шиплю я тихо, не в силах держать рот на замке.

Дыхание сбивается с ритма, меня колотит крупная дрожь от желания застонать. Гриша сосет с таким усердием, пропуская мой член все глубже, что мне кажется, будто темная пелена перед глазами и пляшущие на периферии зрения звезды не исчезнут никогда.

Боже.

Гриша меняет положение, устраиваясь удобнее между моих ног, на мгновение выпуская член изо рта, а потом снова обхватывает его губами и медленно посасывает, загоняя головку за щеку. Получается пошлый хлюпающий звук, от которого у меня окончательно срывает крышу.

Я впиваюсь зубами в собственное запястье, чтобы не прохрипеть его имя, и подаюсь сам в Гришкин рот быстрыми отрывочными толчками. Почти не дышу, потому что кажется, будто мои выдохи слышно в каждом углу квартиры, хватаю Гришу за волосы и пытаюсь вовремя оттолкнуть его голову. Но он упрямо продолжает истязать меня своим языком, пока воздух во мне не кончается, и я не изливаюсь с низким задушенным запястьем хрипом ему в рот.

Наслаждение рассеивается непривычно долго.

Я почти не чувствую, как Гришка поправляет мои боксеры, застегивает ширинку и вправляет концы ремня обратно в шлевки.

Он ложится рядом, облизывая губы, и беззвучно посмеивается.

— Отомстил мне, да?.. — бурчу я с глупой широкой улыбкой, привлекая Гришку к себе и целуя в макушку. — Мсти мне так почаще. Мсти и мсти. До самой старости, пока вставать не перестанет.

*

До медицинского добираюсь общественным транспортом.

Зайцем качусь на троллейбусе всего пять остановок от дома и выхожу прямо к крыльцу универа. Даю списать охраннику на входе данные своего паспорта, вместе с абитуриентами плетусь по лестнице на второй этаж и отбиваюсь от их шумной стайки на повороте к столовой.

Здесь характерно резко пахнет котлетами и морсом.

Людей практически нет — лето, как-никак — только двое преподавателей обедают у самого входа, девушка скучает с конспектами у окна и Дубль с Ником режутся в покер за столиком в дальнем конце столовой.

— Кто выигрывает? — спрашиваю, подходя к ним, и устраиваюсь на свободном стуле.

— Издеваешься? — вздергивает брови Ник.

Дубль белозубо улыбается. Я все еще не могу привыкнуть к его новой короткой стрижке, без челки, закрывающей добрую половину лица. Так он выглядит взрослым и по-мужски привлекательным.

— Я, конечно, не так хорош в этом деле, как Триплет… — тянет Дубль с оттенком небрежного самодовольства, — Но я знаю как минимум три простых способа выиграть.

— Да иди ты нахуй, — беззлобно огрызается Ник, бросая свои карты на стол. — Все, я пас.

Поглядывая на Дубля, методично складывающего колоду, я вспоминаю, какой был скандал с его поступлением. Триплет пошел по стопам отца, отказавшись от продолжения обучения в угоду раннего наследования доли в игорном бизнесе. А Дубль, не сказав ничего родителям и толком не объяснив неприязнь к семейной сети казино, подал документы на медицинский. На бюджет не добрал несколько баллов, но на платный попал без проблем, пустив в ход собственный сберегательный счет.

«Да кто я буду без высшего образования? — пожал он плечами, когда мы собрались всей компанией на дне рождении Ульяны. — Ноль без палочки. Игорное дело ненавижу, на деньги отца всю оставшуюся жизнь куковать не хочу».

Вот они и втесались вместе с Ником в ряды медиков.

Постоянно теперь носят белые халаты, с упоением обсуждают сложные химические формулы и неприятные подробности анатомии. Иногда я даже грешным делом начинаю ревновать Никиту к Дублю — так часто они стали общаться. Но тут же, когда Ник это с присущей ему проницательностью замечает, я получаю от него крепкий подзатыльник и обнадеживающее: «Лебедев, ты охуел? Еще лучший друг, называется».

— Как экзамен? — спрашиваю, поглядывая искоса на Ника и пытаясь понять, успела ли с ним поговорить Ульяна. На невозмутимом лице Воскресенского вообще сложно что-либо прочесть. Вот он смотрит куда-то в окно, и хрен ты догадаешься, заняты ли его мысли вводным курсом анатомии, или он придумывает десять разных способов подорвать Алика тротилом, если тот вздумает вернуться в город.

— Ник у нас гребаный отличник, — вздыхает Дубль и корчит рожу. — Даже общеобразовательный курс литературы, чтоб ее за ногу, затащил на пять.

— А ты? — спрашиваю с ухмылкой. — С тройкой отпустили?

— Да кто-нибудь вообще знает, кто такой Лесков? — защищается Дубль.

— Я знаю, — с ехидцей отзывается Никита и качает головой. — Я же тебе тридцать раз пересказывал содержание «Соборян», дубина ты стоеросовая.