Алый, как снег - Бушков Александр Александрович - Страница 49

Страха не было, отчаяния тоже, но тоскливая безнадежность, если быть честным перед самим собой, маячила где-то поблизости, и не так уж далеко…

Он постарался отогнать эти мысли, шагал с величайшей осторожностью — и, едва край черного квадрата, на который он ступил — предпоследнего перед белым, за которым была дверь, вдруг ушел из-под ног, Сварог отчаянным прыжком метнулся в сторону, растянулся на соседнем белом квадрате, гремя оружием, успев крикнуть:

— Всем стоять!

Слева от него ударило жаром, но почти сразу же черный квадрат встал на место — больше всего походило на тупой, нерассуждающий механизм, а не устройство, управлявшееся чьей-то волей. Сварог, все еще лежа на прохладном и твердом полу, видел лицо Шедариса — не лицо, звериную морду, готовую рвать клыками направо и налево, брызгая кровью, перехватывая глотки и дробя позвонки.

Но ведь до сих пор нет конкретного, осязаемого противника, на которого можно броситься и попытаться убить. Нет, хоть ты тресни. Быть может, это и есть самое жуткое…

Сварог поднялся. Пошел первым. До двери они добрались благополучно. Конечно же, очередная лестница, высокой кривой уходящая влево. Ну да, они поднимаются все выше и выше, хотя невозможно определить даже приблизительно, насколько высоко поднялись…

Овальный зал, напоминающий разрезанное вдоль вареное вкрутую яйцо, и не только формой: посередине — неправильный желтоватый круг, от него расходятся концентрические беловатые и желтоватые полосы. Стены и сводчатый потолок покрыты сплошной россыпью беловатых и желтоватых клякс, прилегающих друг к другу плотно, как мозаичные камешки. По обеим сторонам, от двери до двери растут в один ряд деревца не выше человека — темно-серые, корявые, голые ветви усыпаны ярко-алыми круглыми плодами размером с детский кулачок. Лихорадочно перебрав в памяти предсказания Лесной Девы, Сварог так и не нашел подходившего бы к этому залу — или очередной подвох?

— Коробочкой! — приказал он.

Они двинулись к двери, сбившись в кучку, ощетинясь стволами. Прошли уже треть пути, ничего не произошло…

Резкий звон, словно дернули струну расстроенной великанской гитары!

Все до единого плоды вдруг раскрылись. Из них таращились самые натуральные глаза — белок, бледно-зеленая радужка с вертикальным, кошачьим черным зрачком… Сварог положил палец на спуск, самую малость надавив — и они продолжали путь, потому что ничего другого больше не оставалось. Ярко-алые плоды шевелились на черенках, как рачьи глаза, провожали их пристальным нелюдским взглядом. Сварог уже взялся за ручку — а ничего так и не случилось, ровным счетом ничего, лишь глаза пялились им вслед…

Лестница, конечно. Уходящая вверх несколькими зигзагами разной длины — словно декорация к какому-нибудь авангардистскому спектаклю. Но высота примерно та же — наблюдается некий стандарт. «Значит, не в каждом зале ждет смерть?» — подумал Сварог с некоторым облегчением. Прошли ведь благополучно, а на лестницах ни разу ничто не подстерегало, если не считать ожившей статуи, не причинившей ни малейшего вреда…

— Привал, — решительно сказал он и первым присел на нижнюю ступеньку, как на скамейку.

Остальные последовали его примеру. Пятеро нас было, было нас немало…

Глянул на сидевшего слева Шедариса — уже не звериная морда, самое обыкновенное человеческое лицо, только закаменевшее. — Достал из воздуха сигарету, прикурил, коснулся фильтром пальцев друга:

— Шег, покури…

Шедарис, не поворачиваясь в его сторону, застыв, взял сигарету, стал затягиваться механическими движениями заводной игрушки. Глядя в никуда пустым взглядом, сказал, почти не шевеля губами:

— Добраться бы до этой твари…

— Повезет — доберемся, — сказал Сварог.

Посмотрел на остальных — лица сосредоточенные, злые, но ни на одном не видно ни страха, ни безнадежности. Никто не сломлен, а это глазное…

— Ну что, — сказал Сварог с кривой улыбкой. — Затащил я вас?

— Да ладно тебе, — сказала Мара с вымученной улыбкой. — Не дети малые, знали, куда шли…

— Вот именно, — сказал Леверлин.

— Доберемся, — с яростной убежденностью сказал Бони. — Доберемся, клочки по закоулочкам пустим… Сам видишь, командир, оно не везде бьет…

— Вижу, — сказал Сварог, поднялся и раздавил подошвой окурок. — Ну, пошли?

Дверь. Куполообразный зал с очередной дверью на противоположной стороне. Стены и пол — зеленоватые, стены чистые, а пол довольно густо усеян большими белыми кругами. Чувство опасности и угрозы на том же уровне — постоянный фон, которым воздух насыщен и в тех залах, где погибли друзья, и в том, где ничего не произошло. Ничего невозможно предсказать наперед…

— Цепочкой, — распорядился Сварог.

Мало того, что ничего не предсказать заранее — в этом зале просто невозможно определить, откуда может навалиться смертельная опасность. Мостов, во всяком случае, здесь нет. Вот разве что эти белые круги, на которые почему-то не хочется наступать, не хочется, и все тут… Единственное тут, что способно… — Он оглянулся. Крикнул:

— Бони, в сторону! Не…

Поздно! Король королей Вольных Маноров не успел убрать ногу с краешка круга — и тот взвился, превращаясь в скопище не белых, а прозрачных, словно чисто вымытое оконное стекло, лент. Клубок этот охватил ноги Бони, подсек, свалил, проволок поближе к центру (очертания круга остались на полу белесоватым контуром), опутал до бедер…

— Назад! — прикрикнул Сварог, видя, что сподвижники ринулись на помощь. — Черту не переступать!

И вовремя крикнул — едва Мара заступила носком сапога за черту, часть лент проворно метнулась к ней, разворачиваясь пучком хищных щупалец, готовых схватить, оплести…

Рыжая кошка, юная королева неуловимым движением скользнула за пределы круга (у Сварога в диком несоответствии с ситуацией промелькнуло в голове: «впервые вижу здесь правильную геометрическую фигуру…»), и ленты отдернулись словно бы разочарованно, сплелись вокруг Бони.

Бони кричал, как кричат люди от невыносимой боли. Тщательно прицелившись, Сварог выпустил короткую очередь по верхушке высокого клубка. Бесполезно. Пули прошли, как сквозь дым, видно было, как из стены напротив летит нечто вроде каменной крошки.

Сварог не сдавался. Он занес топор и бросился вперед, через контур круга — и, когда к нему метнулись прозрачные ленты, взмахнул Доран-ан-Тегом. И снова — бесполезно, блестящее лезвие прошло сквозь них, как через дым или туман, Сварог едва успел отпрыгнуть, благо ленты двигались теперь заметно медленнее и гораздо быстрее возвращались назад в клубок, словно обладали то ли разумом, то ли инстинктом хищника, и их тянуло к уже пойманной добыче…

Бони кричал с исказившимся от боли лицом, нелепо взмахивая руками, дергая головой. Сварог многое повидал, но сейчас волосы, такое ощущение, встали дыбом…

Клубок его жрал. На свой невиданный манер. Прекрасно было видно, что сапог уже нет, только голые ноги — и медленно, словно бы растворилась, истаяла живая плоть, показались кости ступни, а там и они начали помаленьку таять, это распространялось выше по ногам, но медленно, очень медленно, и Сварог с ужасом понял, что продлиться это может долго, очень долго… Кровь брызнула из обрубков ног — и тут же растаяла в переплетении прозрачных лент.

Бони должен был испытывать неимоверную боль — сердце от его крика леденело. Вопли внезапно стали осмысленными, сложились в слова, и Сварог понял, что кричит сподвижник…

Но остался на месте — не мог себя заставить, и дело было вовсе не в лентах… Такого он никогда прежде не делал, хотя хлебнул всякого… Не мог.

Мимо него метнулся Шедарис, оскалясь, с побелевшим решительным лицом, взмахнул топором и нанес точный, безжалостный удар. Ленты взметнулись, но как-то вяло — и Шедарис в три прыжка оказался за кругом.

Крик стих. Отсеченная голова Бони лежала на зеленоватом полу лицом вниз — а прозрачное все так же медленно пожирало его неподвижное тело, добираясь до колен.