Среди волков - Барнс Дженнифер Линн - Страница 15

Я никогда не осознавала, как быстро росли обры в этом нежном возрасте. За все то время, что я жила в стае, дети у нас живыми рождались один или два раза, а с их семьями я не была близка. Я знала, что Девон всегда выглядел года на два старше меня, даже несмотря на то что мы были с ним одного возраста, но чем старше мы становились, тем более естественным становилось это различие. Шестинедельный младенец, выглядевший как шестимесячный — это было более неестественно, чем не достигший шестнадцати лет подросток, который вполне мог сойти за двадцатилетнего юношу. При таких условиях дети Эли очень ненадолго останутся детьми.

По какой-то непонятной причине эта мысль, пришедшая мне в голову, заставила меня снова взглянуть на Каллума, и мне захотелось узнать, понимал ли он, что внутри я менялась даже быстрее, чем близнецы менялись снаружи. Мне казалось, что он это знал — так было всегда. Тяжелая печаль его глаз, когда он оглядывался на меня, светилась чем-то похожим на предчувствие. Во взгляде Каллума я видела отражение своего собственного осознания того, что я на полной скорости неслась к зрелости и что следующие слова, которые произнесут мои губы, — это будет мой первый прыжок с разбегом в этом направлении.

Тот прыжок, который еще пять минут назад я бы всеми силами пыталась не сделать.

— Мне нужно зарегистрировать просьбу на получение разрешения, — сказала я, пользуясь официально утвержденной формулировкой для обращения к альфе — как один из членов его стаи. На этот раз мне все нужно было сделать правильно. Каллум, с ничего не выражавшим лицом, уложил Кети в колыбель и кивнул Девону, который немедленно вышел из комнаты.

Мой желудок перевернулся от страха перед тем, что Каллум может отказать мне, но я заставила себя стать прямо, чтобы так же, как и он, следовать протоколу тютелька в тютельку.

— Ваша просьба зарегистрирована. Определите условия разрешений, которые вам требуются.

Внезапно я осознала, что я находилась в комнате наедине с Каллумом — альфой, а не с Каллумом, который ругал меня из-за алгебры. Мое сердце забилось быстрее, а разум снова и снова обращался к зверю внутри него, а оттуда — к тому, что мог натворить волк, обладавший такой силой, как Каллум, если вы испытывали его ярость, а он этому не противился.

— Мне нужно встретиться с Чейзом, — сказала я голосом тихим, но твердым. — Я прошу разрешения навестить его — под сторонним наблюдением. — Где-то в этот момент я начала терять довольно слабый контроль над собой, на который так надеялась. — Я сделаю все, что ты скажешь, выполню все правила, которые ты прикажешь мне выполнить, мне нужно увидеть его.

Каллум посмотрел на меня, потом в меня — его глаза были холодными и пронзительными. Его бесстрастное лицо дрогнуло на долю секунды, когда я добровольно пообещала ему выполнять правила — случай совершенно беспрецедентный, который, по всей видимости, больше никогда не предоставится.

Где-то так вечности через две с половиной Каллум, наконец, кивнул:

— Я удовлетворяю твою просьбу — с условием, что это будет исполнено до начала следующего полнолуния.

Сама мысль о том, что мне нужно будет прождать хоть на одну секунду дольше, чем нужно, была мне ненавистна, но я не собиралась спорить или что-нибудь выпрашивать.

— Спасибо, — сказала я, склонив голову — я видела, что так раньше делали другие обры. Каллум сделал шаг вперед, притянул меня к себе и обнял. И провел рукой по моим волосам, точно так же, как он делал тогда, когда мне было четыре года и я искала у него утешения, содрав кожу на коленках. В этот момент какая-то часть меня не хотела встречаться с Чейзом, потому что я не хотела вспоминать о том, что находилось за пределами «здесь и сейчас», где я была в безопасности, где меня любили и где я была частью чего-то большего, чем я сама.

Но другая часть меня знала, что это не мой выбор, потому что в мире существовали плохие люди, которые делали плохие вещи — даже но отношению к детям, — а я была не такой, чтобы стоять в сторонке и притворяться, что их не существует.

Если на нашей территории находился Бешеный, мне нужно было это знать.

Следующее полнолуние выпадало на воскресенье, на самую середину апреля. Даже несмотря на то что мне казалось, будто я ждала целую вечность, когда ответственный день наконец-то наступил, тонкая веревка ужаса обвилась вокруг моей шеи, как петля висельника. Становясь взрослой, в день накануне полнолуния я обычно изображала приступ кишечного гриппа. У меня начинались позывы к рвоте, я стонала и смешивала тайные отвары подходящей густоты — чтобы можно было вылить их в унитаз с таким шумом, как будто меня, бедную, просто выворачивало наизнанку. Эли обычно на обман не поддавалась, но иногда разрешала мне остаться дома и не ходить в школу. Я всегда думала, что ее это тоже тревожило — смотреть, как с них по кускам сваливаются человеческие фасады, а день тем временем медленно-медленно тянется. Я тысячу раз видела, как обры переключались, но когда всходила полная луна, это было совсем по-другому. Даже в своих человеческих формах они выделяли неестественную энергию, адреналин и гормоны буйствовали внутри их тел, определяя, в кого они превратятся — в любовника или воина. Они колебались от одного конца спектра к другому, огрызались и ласкались и просто доводили любого человека до сумасшествия своей непредсказуемой биполярностью.

От страсти к луне они ловили кайф даже без наркотиков.

Каллум, наверное, решил заставить меня дождаться полнолуния, чтобы узнать об условиях моей встречи с Чейзом — он надеялся, что я скорее откажусь от своей просьбы, чем рискну сунуться напрямую в пасть зверя в самый нелюбимый мною день месяца.

Но даже несмотря на то что ужас охватывал меня с каждой секундой все сильнее, а желудок переворачивался внутри, я не отступала. И сегодня фальшивой блевоты не будет.

— Приготовить тебе что-нибудь на завтрак? — Эли отодвинула от стола кухонный стул — был у нее такой хитрый способ сообщить мне, что я буду завтракать, хочу я этого, или нет.

Я решила начать препираться — желудок у меня скрутило так, что сама мысль о том, что мне нужно будет запихнуть в него какую-нибудь еду, казалась мне весьма опрометчивой. Но выражение лица говорило, что она, скорее всего, из-за близнецов встала очень поздно и не намеревается тратить время на запугивание меня страхом Божьим (и лишенных сна матерей), если я начну артачиться.

— Кашку? — спросила я.

Две минуты спустя, как по волшебству, передо мной на столе появилась тарелка с кашей, Эли села на стул и стала наблюдать за тем, как я размешиваю кашу, перед тем как отправить очередную ложку в рот.

— Каллум сказал, что ты просила разрешения… — Легкомысленный тон подвел Эли, выдав тот факт, что она знала об этом уже давно, но только сейчас решила высказаться. — Чтобы навестить того нового мальчишку… Чейза…

Я пожала плечами и сунула в рот еще одну ложку каши. В знак протеста мой желудок сжался.

— Ты раньше никогда не играла но их правилам, — продолжила Эли, наклонилась, выловила у меня из тарелки кусочек банана и сунула себе в рот. — Ты не спрашиваешь разрешения, не признаешь над собой ничьей власти, и еще до того, как пошла в детский сад, ты так тянула одеяло на себя, что мне казалось, что ты его порвешь.

Она еще раз залезла пальцами в мою кашу, и я подтолкнула тарелку к ней:

— Валяй. Я не голодна.

Эли толкнула тарелку обратно ко мне и наклонила голову в мою сторону:

— Ешь.

Я снова взялась за еду. Эли наблюдала за мной, и я наконец поняла — она ждала, что я скажу что-нибудь.

— Не знаю, что ты хочешь от меня услышать.

— Я хочу понять, как это так получается — девочка, которой по жизни не попалось ни одного правила, которое она бы не нарушила, вдруг по своей воле согласилась предоставить местному патриарху абсолютное право выставить для нее же все возможные ограничения.

— Патриарх? Да брось! Это Каллум.