История одиночества - Бойн Джон - Страница 5

– Давненько мы не виделись.

– По-моему, с прошлогодней конференции в Мэйнуте.

– Да, наверное. Слушай, ты же в этой знатной школе, да? – Архиепископ поскреб щеку, и чуть отросшая щетина заскрипела под его пальцами. – А ты знаешь, что и я учился в Теренуре?

– Знаю, ваше преосвященство, – сказал я. – То есть Джим.

– Наверное, сейчас там все по-другому.

Я кивнул. Конечно, все меняется, все.

– Ты не слышал о таком священнике – Ричарде Кэмуэлле? – спросил архиепископ, подавшись вперед. – Жуткая была личность. Имел привычку за ухо вытащить ученика из-за парты и отвесить мощную оплеуху, от которой тот летел кубарем. Одного парня он схватил за лодыжки и вывесил из окна шестого этажа, а во дворе весь класс вопил: «Отче, отче, не бросайте его!» – Архиепископ усмехнулся и покачал головой. – Да уж, мы трепетали перед священниками. Некоторые были истинным кошмаром. – Он нахмурился и, посмотрев мне в глаза, выставил палец: – Но святым кошмаром. Тем не менее святым.

– Если нынче прибегнуть к подобным методам, парни дадут сдачи, – сказал я. – И будут правы.

– Насчет этого не знаю. – Архиепископ пожал плечами и откинулся в кресле.

– Вот как?

– Мальчишки – ужасные создания. Им нужна дисциплина. Ты лучше меня это знаешь, потому как весь учебный год проводишь с ними пять дней в неделю. Вот вспомню, как в школе меня лупили, и удивляюсь, что вообще остался живой. И все равно счастливое было время. Чертовски счастливое.

Я кивнул, прикусив губу. Хотелось многое сказать, но страх меня удерживал. Всего год назад один теренурский учитель, мирянин, не священник, за какую-то дерзость шлепнул четырнадцатилетнего подростка по уху, а тот врезал ему кулаком и сломал бедняге нос. Парень был щуплый, но крепкий и заносчивый. Его отец возглавлял отделение международного банка, и мальчишка вечно хвастал, сколько воздушных миль он накопил. В мое время его взашей выгнали бы, но теперь, конечно, все иначе. Учителя, хорошего человека, но абсолютно непригодного к работе уволили, родители подали на него в суд, а школа выплатила парню четыре тысячи евро – компенсацию за «душевную травму».

– Моя бабушка жила на выезде из Теренура, – продолжал архиепископ. – Неподалеку от моста через Доддер. К нашему дому был ближе Гаролд-Кросс, но я полжизни провел у бабушки. Ох, как она готовила! Из кухни не вылезала. За шестнадцать с лишним лет родила четырнадцать детей, представляешь? И никогда не жаловалась. Всех вырастила в домике из двух комнат. Уму непостижимо. В двух комнатах муж с женой и четырнадцать детей. Сельди в бочке, скажи?

– Наверное, у вас полно кузенов, – сказал я.

– Со счету сбился. Один кузен работает механиком в «Формуле-1». На переобувке, знаешь? Гонщик заезжает сменить покрышки. На все про все, рассказывал кузен, дается ровно сорок секунд, иначе прощайся с работой. Представляешь? Я бы все еще искал балонный ключ. Не сказать, что я часто вижусь с родственниками. Ты не поверишь, сколько времени отнимает эта работа. Считай, тебе повезло, Одран, что тебя не повысили.

Ответить было нечего. Я с отличием окончил семинарию, и меня отобрали для обучения в Епископальном ирландском колледже в Риме, где в 1978 году мне вдруг предложили одну должность, ставшую благом и проклятьем. Если б я благополучно завершил курс, меня ждало бы быстрое продвижение по служебной лестнице, однако еще до окончания учебного года я лишился своей работы, а напротив моего имени появилась черная несмываемая метка.

Мои однокашники по семинарии были весьма амбициозны, а меня карьера прельщала мало – не припомню, чтоб даже в юности я очень стремился к высоким постам. По-моему, с самого начала было ясно, кому уготовано архиепископство, а кому (как парню всего на курс старше) красная шапка кардинала. Я хотел одного – стать хорошим священником и хоть чем-то помогать людям. На мой взгляд, это было вполне амбициозно.

– Но ты доволен своей жизнью? – спросил архиепископ.

– Да, – кивнул я. – В большинстве ребята славные. Я стараюсь с ними ладить.

– Не сомневаюсь, Одран, не сомневаюсь. Со всех сторон я слышу о тебе только хорошее. – Он посмотрел на часы: – Ох ты, уже сколько натикало. Давай по стаканчику?

Я покачал головой:

– Спасибо, нет.

– Да ладно тебе! Я-то приложусь. Не заставляй меня пить в одиночестве.

– Не могу, ваше преосвященство, я за рулем.

– Пф!

Архиепископ пренебрежительно отмахнулся, словно трезвое вождение было какой-то новомодной причудой, выбрался из кресла и подошел к буфету, где стояла бронзовая статуэтка дублинского архиепископа Джона Чарльза Маккуэйда, на похоронах которого в 1973 году присутствовали все семинаристы. Содержимому буфета позавидовал бы бар «У Слэттери» на Рэтмайнз-роуд. Из бутылки, стоявшей в углу, архиепископ налил себе добрую порцию виски, слегка разбавил содовой и, звучно кряхтя, вновь уселся в кресло.

– Придаст мне сил на остаток дня. – Он подмигнул и отхлебнул из стакана. – После тебя прибудет делегация монахинь, вот уж кара Господня. Что-то насчет новых туалетов в монастыре. Но откуда взять деньги на уборные, если ежедневно названивают священники и требуют скоростной интернет? А это штука недешевая.

– Можно поделить, – предложил я. – Часть денег – священникам, часть – монахиням.

Архиепископ расхохотался, в ответ я вежливо улыбнулся.

– Прекрасно, Одран, прекрасно! Ты всегда был скор на шутку, верно? Слушай, а как ты насчет небольших перемен?

Сердце мое упало. Я готовился к одному разговору, но, похоже, предстоял совсем другой. Меня переводят? После стольких лет? Но я полюбил огороженные поля для регби, длинную подъездную аллею к главному корпусу, тишину моего коридора и покой моей маленькой комнаты, безопасность класса. Я страшился возможного разговора, но беседа оказалась еще хуже. Гораздо хуже.

– Я бы не хотел ничего менять, – сказал я. Все же стоило попытаться. Вдруг он сжалится? – Работа моя не закончена. Многим ребятам нужна помощь.

– Ну, работе вечно нет конца-краю, – ответил архиепископ. – Дело просто переходит от одного к другому. Я хочу послать в Теренур замечательного парня, думаю, ему это будет очень полезно. Отец Муки Нгезо. Может, встречал?

Я покачал головой. Из молодых священников я мало кого знал. Да их и было не так много.

– Он чернокожий, – сказал архиепископ. – Наверняка ты его видел.

Я не понял, была эта характеристика чисто фактологической или несколько уничижительной. Можно ли сегодня говорить «чернокожий» или тебя сочтут расистом?

– Я не… – начал я, не зная, как закончить предложение.

– Он прекрасный парень, – повторил архиепископ. – Несколько лет назад приехал из Нигерии. Ты смотри, что творится: раньше мы посылали своих ребят в миссии, а теперь миссии присылают нам своих парней.

– Выходит, мы превращаемся в миссию? – сказал я.

Архиепископ помолчал и кивнул:

– Я, видишь ли, об этом не задумывался. Наверное, так оно и есть. Этакий странный пас, верно? Знаешь, сколько в этом году я получил заявок на место священника от дублинской епархии?

Я покачал головой.

– Одну, – сказал архиепископ. – Одну! Представляешь? Я встретился с соискателем, и он абсолютно не годился. Придурок какой-то. В разговоре все время грыз ногти и хохотал. Все равно что беседовать с койотом.

– С гиеной, – поправил я.

– Ну да, с гиеной. Я так и сказал. В общем, я дал ему от ворот поворот и велел подумать, есть ли у него призвание к нашему делу, и уж тогда снова поговорим, а он расплакался, и я чуть ли не на руках вынес его из кабинета. В приемной ждала его матушка, и я понял, что это она его настропалила.

– Всех нас настропалили наши матушки, – брякнул я необдуманно.

Архиепископ покачал головой:

– Ну так-то уж не надо, Одран, а?

– Я просто хотел сказать…

– Ладно, ничего. – Архиепископ снова глотнул из стакана, на сей раз от души, и прикрыл глаза, смакуя вкус, а затем проговорил: – Майлз Донлан.

Я уставился в пол. Вот этого разговора я и ждал.