Город над бездной - Борисова Алина Александровна - Страница 23

– Ах, как это мило. И зачем я ему сдалась? Тоже осчастливить хочет? Какой заботливый вампирчик. У вас там все такие?

– У нас все разные. Как и у вас. А Лоу просто хороший парень, который желает тебе добра. Просто так, ни за чем. Симпатична ты ему. Как и мне. Но можешь не переживать. Для тебя это не будет иметь никаких последствий. Есть мы тебя не собираемся. Ты невкусная. Пей свой чай и хватит плакать.

Пью. Чай уже почти остыл, а я все пью. Слишком долгий день. Слишком много слов. Слишком много слез. Анхен протянул руку, чтобы подлить мне еще чая. Мне не очень хотелось, но спорить я не стала. Просто смотрела на струю воды, вытекающую из чайника, на пальцы Анхена, обхватившие ручку, на картинку на толстом боку. Вампир и дева. Что еще рисовать на чайниках? Только их. Сэлисэн и Елена. Вампир протягивал своей возлюбленной кустик чая, привезенный им из далеких краев. А она готовилась поливать его слезами, дабы заставить диковинную травку прижиться на наших не слишком-то жарких землях.

– А они и вправду существовали? – спрашиваю, кивнув на чайник.

– Сэлисэн и Елена? Существовали. Кто, кроме вампира, мог бы завезти вам растение из далеких земель? И зачем бы ему это делать, как не из любви? Вампиры чай не пьют.

– Да, она пила его чай, а он – ее кровь. Так и жили, пока не померли.

– Он умер значительно раньше, насколько я знаю. А она дожила до старости. И в память о нем всю свою жизнь посвятила культивированию чая. Чтобы много веков спустя другому вампиру было куда отвести другую деву, дабы ей было где рыдать.

– Не смейся надо мной. А отчего он умер? Вы ведь живете практически вечно.

– Войны, болезни… Мы не бессмертны, у нас просто очень долгий срок жизни.

– Я думала, вампиры не болеют.

– Не болеют. Людскими болезнями. У нас есть и свои.

И я снова пила чай, а он сидел и смотрел на меня. Очень серьезный. Очень спокойный. Совсем не страшный. Почему я его боялась? Вспомнить уже не получалось. Да я и не пыталась. Просто пила чай.

– Анхен, а Лоу тебе кто? – вдруг пришло мне в голову.

– Друг. Кем еще он может мне быть?

– Ну, не знаю. Тебе восемьсот, ему триста пятьдесят. Может, он твой сын?

– Мы настолько похожи? – Он откровенно усмехнулся.

Серебряный красавчик Лоу и черноволосый кареглазый Анхен. Что-то общее в них, конечно, было. Оба высокие, стройные. Гордая осанка. Взгляд – внимательный и вежливый, но полный безграничного осознания собственного превосходства. Обаятельная, буквально сшибающая с ног улыбка, в которой, напротив, ни снисхождения, ни превосходства, только искренняя симпатия и радость от встречи конкретно с тобой. И что-то еще неуловимо общее было в их лицах, не несущих на себе примет времени. Неопределимость возраста, что ли. Никто и никогда не назвал бы их старыми. Но вот и молодыми назвать – язык не повернется. В чем это пряталось – во взгляде? В постановке головы? В рельефе губ? Ни малейшие морщины, понятно, их лица не бороздили. Но передо мной сейчас сидел не мальчишка, не юноша, не студент. Печать прожитых лет в этом лице читалась. Как и в лице его среброкудрого друга. А вот если разглядывать детали, то действительно общего ничего. Другой разрез глаз, форма носа, губы. О чем я думала?

– Ну, не знаю, если вы там все спите с кем попало и как ни попадя, то где вам и разобрать, кто чей папочка, – попыталась вывернуться я.

– До сей поры справлялись. Нет, Ларка, он действительно мой друг. Один из тех, чьей дружбой стоит гордиться. И кстати, о друзьях. Те ребята, что мы встретили в парке, очень искренни в своем хорошем к тебе отношении. Не порывай с ними. Если уж ты не сдружилась ни с кем на своем факультете – общайся хотя бы с ними, не броди вечно одна.

– Ну вот откуда ты все это знаешь? И что тебе за дело?

– А я за тобой присматриваю. Считай, что нежданно обрела доброго старого дядюшку, которому небезразлична твоя судьба.

– Да? Нет, вот что старый – это понятно. Но я не уверена в твоей доброте.

– А что делать, Ларис? Родственников не выбирают. Уж какой достался. Поедем, отвезу тебя домой, сдам на руки родителям. Волнуются небось.

– После того, что ты навнушал моей маме?

– Ну, прости за маму. Хотел тебя напугать.

– У тебя получилось.

– Прости. Ты права. Я очень старый и крайне злой вампир. Но если ты будешь бесконечно добра ко мне и все время меня прощать, я непременно исправлюсь. Лет за триста – четыреста.

– Когда ты смотришь так серьезно, я не сразу понимаю, что ты издеваешься.

– Это и смешно. Идем. – Он снова взял меня за руку, и я не смогла не улыбнуться ему в ответ. Он был вампиром, он все преграды крушил своим обаянием. И мы снова шли с ним за ручку, как пара влюбленных, и ехали домой в переполненном автобусе, где он прижимал меня к себе, якобы, чтоб я не упала, и это было приятно, и я делала вид, что верю, что это просто так. А может, это и было просто так, а я сама себе все напридумывала, потому что в глубине души хотела, чтоб он в меня влюбился, как Сэлисэн в Елену, и привозил бы подарки из далеких заморских стран. Или лучше увез бы меня на далекое теплое море. Чтоб взглянуть. Хоть одним глазком.

Мама вязала теплый зеленый свитер с желтыми цветами и радостно напевала что-то, поглощенная занятием.

– Ларочка, привет, как погуляли? – обернулась она на шум открывшейся двери. – Ты кушать будешь?

– Да нет, спасибо, я уже.

Анхен довел меня до подъезда и тут же ушел не оборачиваясь, словно вспомнив о неотложных делах. Я вздохнула с облегчением, потому что здорово опасалась, что он решит подняться и пообщаться с родителями, да и вообще мне начинало уже казаться, что вампир не уйдет никогда.

Но он ушел, и, не успев еще подняться до родного второго этажа, я уже почувствовала, что мне его не хватает. Какой-то глупый укол тоски, что вот он был – и ушел. Голоса крови у меня нет, ага, как же. Дракосовы вампиры, ведь ничего ж специально не делают, а душу вынимают!

В квартиру вошла решительно, решительно бросила пальто на вешалку, решительно же отказалась от обеда, пристально разглядывая в большом зеркале свою, с утра еще чистую юбку. Нет, вот я так и знала, что все этим кончится. Все в пятнах засохшей и не очень грязи и еще вот эти черные масляные полосы.

– Мам, а велосипедная смазка отстирывается?

– Если сразу стирать, так все отстирывается, – невозмутимо отозвалась из комнаты мама. – Так как погуляли-то? Он что, катал тебя на велосипеде? Это так романтично!

– Ага, укатывал, – мрачно отозвалась я, не отрывая взгляда от зеркала. И поймала взгляд отца. Он сидел в кресле в гостиной, с раскрытой газетой в руках, но смотрел на меня, вернее – на мое отражение в зеркале, очень внимательно, словно пытался найти во мне что-то. Или боялся найти.

– Что-то не так? – спросила, обернувшись.

– Да нет. – Папа перевел взгляд на газетные строчки. Но, едва я зашла к себе в комнату, намереваясь переодеться, он тут же вошел за мной следом и плотно прикрыл дверь.

– Что ему от тебя надо?

– В смысле? – Это что, сейчас сцена «папы ревнуют дочерей к ухажерам»? – Это мой университетский приятель, мы просто ходили гулять.

– Правда? – Папа взял стул и, поставив его спинкой почти вплотную к двери, основательно на нем уселся.

– Правда, – я смотрела папе прямо в глаза, святая, как Анхен, – ни словом не солгала.

– А твой приятель, часом, не забыл сообщить тебе, что он вампир?

– Кураторами факультетов люди не бывают, – пожала я плечами. – Но маме он об этом говорить не стал, и я не была уверена…

– Так что надо светлейшему куратору от моей дочери?

– В основном объяснить, как следует правильно любить вампиров, не забывая, что именно они даровали нам жизнь, а потому имеют право и передумать.

– Что? Лариса, ты подписывала какие-нибудь бумаги? Что ты ему подписала, дословно ты можешь вспомнить?! – Папа в панике трясет меня за руки, а до меня только тут доходит, что я ему наговорила и что он себе придумал.