Дипломатия (ЛП) - Никольсон Гарольд - Страница 15

Весьма существенным является то корпоративное чувство, которое вырабатывает дипломатическая служба. Подобно тому как ученые, филателисты и прочие специалисты, встречающиеся между собой, считают, что интересы их специальности стоят выше различий по национальности и языку, так и дипломатическая служба вырабатывает известного рода солидарность между дипломатами разных стран и устанавливает некоторые молчаливо признаваемые нормы, которым они все подчиняются. Человек, который провел всю свою жизнь на дипломатической службе своей страны, виделся со всеми дипломатами своего возраста или знает о них понаслышке. Может оказаться, что посол и министр иностранных дел встречались, когда они были молодыми атташе. Благодаря этому они могут судить об уме друг друга и иметь доверие друг к другу, основываясь на длительном опыте, а не на простом инстинкте. В одних случаях мы имеем налицо полное взаимное доверие, в других каждая сторона, участвующая в переговорах, хорошо знает плохие качества другой.

Это еще не все. Как и в других профессиях, в дипломатии в конечном итоге человека ценят не за внешний блеск, а за его честность. Профессиональный дипломат, как и все другие люди, хочет, чтобы люди, которых он уважает, считали его честным человеком. Одним из преимуществ профессиональной дипломатии при прежней системе было то, что она вырабатывала признававшуюся всей корпорацией оценку характера. Существовала своего рода биржа репутаций дипломатов. Было известно, что нельзя полностью доверять таким людям, как Бюлов, Эренталь, Извольский, а что Бетман-Гольвег, оба Камбона и Столыпин заслуживали доверия. С исчезновением профессиональных дипломатов исчезнет также возможность определять точно характер лиц, занимающих дипломатические посты. Не думаю, что это принесет пользу делу международных переговоров.

Задача дипломатии — поддерживать связь между двумя суверенными государствами при помощи переговоров. Профессиональный дипломат — слуга верховной власти государства. В демократических странах верховная власть принадлежит большинству в парламенте, которое вручает исполнительную власть правительству или кабинету министров.

Быть может, Руссо говорит правильно, что «суверенный народ) в демократических странах пользуется своим суверенитетом только во время выборов, а затем, в течение, скажем, четырех лет, только часть суверенного народа (а именно парламентское большинство) в действительности управляет. Правда так же и то, что даже его управление и контроль не являются непосредственными, так как в промежутке между выборами не всегда сохраняется одно и то же парламентское большинство. Все это говорит за то, что в известном смысле выборное правительство является фикцией; однако нужно признать, что это одна из наиболее справедливых и удобных фикций, которую до сих пор человеческий мозг был в состоянии изобрести.

Предполагается, что чиновная машина, частью которой является дипломатическая служба, должна быть вне политики. Ее обязанность — предоставить свой опыт на службу правительству, находящемуся у власти, давать советы или возражать там, где это необходимо. Однако если эти советы не принимаются во внимание министром, который является представителем суверенного народа, чиновники без дальнейших возражений обязаны выполнить его распоряжения.

При этой системе предполагается существование соглашения между правительством и чиновниками. Последние будут лояльно работать при всех законных правительствах независимо от их партийной принадлежности. Правительство в свою очередь будет доверять чиновникам независимо от их партийных симпатий.

Это тоже является своего рода фикцией. В Великобритания, где чиновничество — могущественная сила, это не представляет собой фикции. В других странах взаимоотношения между правительством и чиновничеством сложились не столь удачно.

Основная теория демократической дипломатии гласит: «Дипломат, являясь чиновником, подчиняется министру иностранных дел; министр иностранных дел как член кабинета подчиняется парламентскому большинству, а парламент — воле суверенного народа».

Если бы эти аксиомы были поняты и приняты в 1918 г., можно было бы избежать путаницы в мыслях и действиях. Она произошла не по вине дипломатов, они лишь выполняли распоряжения. Но широкая публика не поняла истинного значения стоящих перед ней проблем. Она пожелала, вполне справедливо, установить демократический контроль над тем, что она туманно называла дипломатией, но она не сумела отделить политику, которая является законным объектом контроля, от переговоров, которые контролю не подлежат.

Аномалии, возникшие благодаря смешению этих двух сторон вопроса, ярко проявились в той пропасти, которая образовалась между теориями президента Вильсона и его действиями. Вильсон был пророком открытой дипломатии и в первом из своих «Четырнадцати пунктов», которые он обнародовал 8 января 1918 г., он заявил, что в дальнейшем должны быть «открытые условия мира, достигнутые путем открытого обсуждения, после чего не будет каких бы то ни было тайных международных соглашений».

Менее чем год спустя Вильсон был призван вести переговоры о заключении одного из наиболее важных договоров, а именно Версальского договора. Этот договор не был тайным, так как его условия были опубликованы еще до того, как они были представлены на одобрение суверенной власти государств, подписавших договор. Но условия мира не были достигнуты путем открытого обсуждения. В действительности в истории человечества редко какие переговоры бывали окружены такой глубокой тайной.

Германия и ее союзники не были допущены к участию в переговорах; все мелкие государства не были оповещены о многих стадиях переговоров; пресса не получала никаких сведений о переговорах, за исключением кратких официальных сообщений.

В конце концов дело дошло до того, что президент Вильсон заперся в кабинете с Ллойд Джорджем и Клемансо, поставил часового с ружьем, который должен был преградить доступ экспертам, дипломатам, уполномоченным и даже членам американской делегации.

Я не утверждаю, что подобного рода тайна не была нужна. Я только отмечаю, что она была беспримерна. Это доказывает, что главный апостол открытой дипломатии нашел, когда теорию пришлось применить на практике, что открытые переговоры абсолютно неприемлемы. Это показывает всю ложность положения, в которое поставил себя президент Вильсон (даровитый и во многих отношениях благородный человек) тем, что в январе 1918 г. не смог предусмотреть глубокой разницы, существующей между «открытыми договорами» и «открытым» путем, которым они могут быть достигнуты, т. е. между политикой и переговорами.

Рядовой гражданин демократических стран разделял эти иллюзии. Он не заметил, что в результате Парижской конференции и договоров, которые были тогда заключены, а также в результате установившейся практики он достиг именно того, чего хотел, т. е. контроля над внешней политикой. Каким образом эта цель была достигнута?

До 1914 г. не все понимали, что даже в странах со старинными представительными учреждениями [парламентами] контроль над внешней политикой не находился в руках выбранных представителей народа. Условия франко-русского союза[39], например, не были известны ни русскому, ни французскому народам, хотя могли наступить условия, при которых эти народы обязаны были воевать или нарушить данное слово. Точный характер Тройственного союза[40] был скрыт от народов Германии, Австрии и Италии, хотя этот союз втянул Германию в войну. И даже такой убежденный либерал, как лорд Грей, не считал зазорным вступать в соглашение и давать обещания, о которых ничего не было известно не только стране или парламенту, но даже большинству кабинета.