«Тигры» в снегу
Мемуары танкового аса - Руббель Альфред - Страница 20

(Для перевозки тяжелой боевой техники в Германии были разработаны специальные шестиосные грузовые платформы SSym грузоподъемностью до 80 тонн. С полной нагрузкой они могли буксироваться со скоростью до 80 км/ч. Была также сконструирована четырехосная платформа SSy грузоподъемностью до 50 тонн. Их производство началось в 1942 году, и до конца войны были построены более 1800 платформ этих типов.)

Мы познакомились с новым театром боевых действий на Украине, он был сравним с Центральным фронтом на участке Минск — Смоленск. Погода была плохая, снег с дождем, туман, температуры чуть выше нуля. Через Киев мы доехали до станции выгрузки — Богодухов, примерно в 60-километрах северо-западнее Харькова. Там собирался батальон, части которого все еще воевали на нижнем Дону. Мы были армейским резервом, нас должны были переформировать под новое штатное расписание и подготовить к летнему наступлению, это была операция «Цитадель» — наступление в районе Курск — Орел, чего мы тогда еще не знали.

Наша надежда, что нас оставят в одном подразделении, как это обычно было в танковых войсках, не оправдалась. Приняли нас также с явным безразличием. По крайней мере в 1-й роте, в которую попали Фендезак, Риппл и я. Никакой встречи, никакого приветствия, командование роты ничем не интересовалось и не считало это необходимым. Мы очень быстро разобрались с тем, что происходит в этой роте. Командир роты был сменен во время боев на нижнем Дону. Ротный фельдфебель был садистом и ничтожеством. Унтер-офицеры были разобщены. В роте было пять штабс-фельдфебелей, т. е. людей, прослуживших более 12 лет, но из этих пяти ни один ни разу не сидел в танке. Из простых унтер-офицеров трое были разжалованы за различные нарушения. Рядовой состав представлял собой испуганное стадо, под огонь они в первый раз попали в калмыцких степях. Людей, обладавшим фронтовым опытом, можно было пересчитать на пальцах одной руки. Первое, что сделал ротный фельдфебель, после того как мы прибыли в роту, — он попытался отделить нас, командиров танков, от наших экипажей. Мы должны были, как все унтер-офицеры, разместиться в лучших помещениях. То, что мы благодаря авторитету Хансика Фендезака остались вместе с нашими экипажами, в то время в 1-й роте было чем-то очень необычным. Мы также сочли невозможным то, что унтер-офицеры получали еду в полевой кухне без очереди или даже позволяли им ее приносить. С этим мы, командиры танков, начали бороться личным примером, и не без результатов. Еще случай, из области медицинской службы батальона. У Шмидта, водителя в танке Зайделя, был приступ малярии. Я оказался рядом, так как я еще по Кавказу знал, что такое приступ малярии, то отвез Шмидта в батальонную санчасть. Санитар не знал симптомов малярии, вызвали батальонного врача. Терапия этого врача состояла в том, что он нас обоих грубо обругал и приказал нам в будущем вести себя дисциплинированно и не обращаться к нему по пустякам. Приступ малярии Шмидт пережил, но позже погиб.

В конце концов, от меня, как самого младшего по возрасту командира танка, потребовали отдать мой танк одному из разжалованных унтер-офицеров! Чаша моего терпения переполнилась! К счастью, Фендезак был хорошо знаком с одним из старейших офицеров роты, которому доверяло командование роты, и он смог этому помешать. Это послужило предвестником дальнейших событий. Экипажи остальных ротных танков начали осторожно искать контакт с нами. Доктор Ломан позднее назвал это «выздоровлением 1-й роты», которая в конечном итоге стала хорошей ротой. В 3-й роте такой ситуации не было. Мы были растеряны. Как можно было отдать эти ценные, мощные танки в руки неопытных солдат и плохих командиров? Но постепенно начали происходить перемены к лучшему. Значительная часть личного состава была заменена. К началу мая, когда нас перевели в Харьков и мы получили нового, хорошего командира роты, 1-я рота была уже более чем наполовину хорошей, годной танковой ротой.

Я утверждаю, что Ханс Фендезак приложил к этому больше усилий, чем кто-либо другой. Он успокаивал слишком дерзких и ободрял скромных. Он был командиром взвода, но делал гораздо больше, он был неформальным командиром. Ханс Фендезак был в 1943 году награжден Немецким крестом в золоте и пал 15 августа 1944 года на Западном фронте у Фалеза. Ему был 31 год, детей у него не было, но в Бреслау осталась его вдова. Он был, как и мы все, не полностью свободен от человеческих слабостей, но он был необычно хорошим солдатом, товарищем, командиром, другом и человеком. Для меня обер-фельдфебель Ханс Фендезак был образцом солдата и в бою, и в мирной жизни. Я и служившие в 1-й роте вспоминаем его с уважением и благодарностью.

Мы были в Харькове с конца апреля по конец июня 1943 года. Наш первый командир был заменен графом Кагенеком. Этот знаток танков и благородный человек подобрал офицеров в своем стиле. Обучение было хорошо поставлено. Легкие танки Pz. III были убраны. Пришли новые кадры. Некоторых новых людей мы знали, они были из наших старых полков. Приготовления к наступлению Восточного фронта летом 1943 года шли полным ходом. Наш батальон принял участие в больших боевых учениях танковых частей вместе с частями люфтваффе, так называемых «Турецких учениях».

Танковые части из Харькова выступили на позиции на западном берегу Донца, где до того было спокойно. Наше появление огорчило русских на другом берегу, потому что мы разрушили несколько их бункеров. Тишина на фронте закончилась, русские ответили нам своей артиллерией. Я думаю, что наша пехота не была рада нашему появлению. Но мы там были для «моральной поддержки», показать пехоте новое чудо-оружие. Я со своим 114-м был придан штабу пехотного полка. После выполнения заданий была совместная с пехотой попойка. Кто-то, вероятно это был командир пехотного полка, засомневался, что «Тигр» может свалить дом. Я это сделал, но оказалось, что в этом доме находился полковой пункт связи. Мы были рады, что на следующий день вернулись обратно в Харьков.

Танкисты способны быстро передвигаться, и нас обычно все время посылали туда и сюда. Однако в Харькове мы стояли необычно долго и получили хорошие впечатления. Харьков для меня был первым большим русским городом. Обычно танковые части стояли в лесах. Почему в этот раз было по-другому — я не знаю. Мы отлично проводили время, город остался относительно неразрушенным, были кино и театр. Были спортивные праздники и ротные вечеринки.

Харьков, как мы достаточно быстро поняли, не русский, а украинский город. Украина пыталась стать независимой от великорусского доминирования, но в СССР это было практически невозможно. Могло быть так, что при немецкой оккупации национальные стремления получили больше возможностей. Но мы мало об этом знали. Я заметил, что национальной валютой был не рубль, а червонец и что национальный театр называется Шевченковский. Харьков, после захвата немцами, в 1942 году был снова взят Красной армией, а весной 1943 года снова взят немцами. Нам рассказывали, что до того в Харькове ходил трамвай и жизнь в городе была сносной.

Мы стояли в Плехановском районе, на «Акерштрассе», в доме номер 7. На углу улиц стояли два дома, в глубине был третий дом, и в этом дворе стояли два или три «Тигра». Экипажи танков, пять человек на танк, размещались в квартирах в этих домах у местного населения. Мы, экипаж 114-го, жили в квартире сразу направо от входа во двор. Большой радости у местного населения от этого не было. Там были три комнаты, первые две заняли мы. Хозяин квартиры, через свою красивую, говорящую по-немецки дочь, объявил нам свое неудовольствие нашим появлением. Мы были удивлены его смелостью, сказали «nitschewo» и заняли помещение.

Потребовалось несколько дней, чтобы обе стороны друг к другу привыкли. Сначала родители, потом дочь Людмила.

Красивая фотография Людмилы из Харькова.