Повесть о детстве - Гладков Федор Васильевич - Страница 78

• Предыдущая
• 78/108
• Следующая

Когда молебен кончился и заколыхались хоругви, около попа и дьякона собралось несколько человек, они стали всматриваться в нашу сторону. Среди них я заметил старосту Пантелея и Гришку Шустова - сотского, с саблей на бекешке через плечо.

Хоругви двинулись обратно в гору с попом и дьяконом во главе, а сотский побежал к переходу через речку. Ов скрылся за избой Потапа, а потом быстро появился из-за косогорчика и, насупив брови, сердитыми шагами направился к ьам. Я съежился от страха и прижался к бабушке.

- Елёха-воха идет... гляди-ко, к тебе!

Она встревожилась, но улыбка еще мерцала на ее лице.

- А правда, ко мне... Знать, я кого-то потревожила, - пролепетала она шутливо. - Ишь ведь страшная какая, ежели начальство идет.

- Тетка Наталья! - по-солдатски забарабанил сотский, икая. - Когда идет служба, елёха-воха... крестный ход... хоругви и образа, елёха-воха... батюшка молебствует... а ты расселась на виду... плюешь, елёха-воха... Не почитаешь лере... леригию...

Он был пьян и едва владел языком. Губы у него были мокрые, а глаза ошалевшие и красные.

Бабушка очень испугалась; она вся затряслась и бессильно откинулась назад, к гнилым венцам стены. Она задыхалась и слабым движением желтой костлявой руки отмахнулась от сотского.

- Я обязан, елёха-воха... под арест, в жигулевку... Клюневский батюшка, елёча-воха.. строптивый... Проучил вас, кулугуров... Вставай, елёха-воха, и боле никаких...

Он угрожающе потроган свою саблю и хотел подцепить бабушку за руку, но я кубарем скатился с завалинки, заслонил ее собою и ударил кулаком по руке сотского.

- Уйди! - взвизгнул я и заплакал. - Уйди! Она хворая.

Гляди, какая она... На ногах уже не стоит, а ты... я караул закричу...

Он пьяно рассвирепел и отшвырнул меня в сторону.

Я оступился и упал навзничь, но быстро поднялся и, замирая от ужаса, бросился к нему и укусил его за руку. Он рявкнул и озверело стал рвать саблю из ножен, но она, должно быть, заржавела и не вынималась. Он затопал ногами и, вытаращив пьяные глаза, хотел схватить меня за волосы, но я юркнул в сторону и, рыдая, кричал в исступлении:

- Дурак! Елёха-воха! Не трог ее! Умрет она на дороге - тебя самого в жигулевку посадят.

Бабушка, полумертвая, тряслась и захлебывалась слезами.

- Не надо, Феденька. Отстань! Он ведь сам увидит... силушкм-то нет мне идти-то... Ты, Гриша, пожалей... хворенькая я... Погляди, милый, я ведь и ползти не могу... Все село знает: последние дни доживаю. Чего взять-то с меня, такой недужной?

Сотский уловил момент и шлепнул меня ладонью по затылку. Я кубарем полетел на траву. Когда я очухался, увидел, как сотский тащил бабушку под руку, а она падала и как-то по-детски вскрикивала. Платок упал с ее головы вместе с повойником, и жидкие седенькие косички трепыхались позади. Я бросился догонять их, задыхаясь от слез.

Навстречу шля Потап и колченогий Архип. Они, должно быть, отстали от крестного хода и возвращались домой.

Я истошно закричал им издали:

- Дядя Потап! Дедушка Архип! Баушку Наталью Елёха-воха в жигулевку тащит. Умрет она. Видите, что он с ней делает? Отнимите ее!

Сотский волочил бабушку, как мертвую, а она только слабо стонала и всхлипывала. Потап и Архип подошли к Елёхе-вохе, стали его уговаривать и пытались отнять бабушку из его рук. Он отбивался, грозил, ругался и напирал на них. Я в отчаянии метался около них и бил по рукам сотского. Тогда Потап шепнул что-то сотскому и подмигнул ему.

- Не пущу, елёха-воха!.. - заломался сотский.- Батюшка приказал, а Пантелей послал меня взять. Я ее, елёха-воха, должен в жигулевку запереть. Сидела, развалилась.

а тут молебствие, елё-ха-воха...

Вдруг он опамятовался, и в одурелых его глазах вспыхнуло что-то вроде сознания.

- Идет, дядя Потап! Сами волоките. В жигулевку, елёха-воха! Боле никаких! Я солдат... солдат, елёха-воха..

Архип вгрызался своей дереьяниой ногой в серый песок и старался потушить пыл сотского:

- А ты слушь-ка, ефлейтор, я сам солдат, на войне дрался. Солдат разве со старухами воюет? Ты погляди-ка, честь-то солдатскую на больную старуху тратишь. Ежели бы она здоровая была да насмеялась, тогда особь статья, А ведь она - на исходе души. Она ведь только лежит, а не ходит. Ведь сам знаешь. А еще ефлейтор!

- Ты меня, безногий, не учи, елёха-воха!.. - опять озлился сотский. - Я и тебя арестую... и кузнеца арестую...

У меня - власть, елёха-воха.

- Власть над мухами... эка, какая власть! - смеялся Архип. - Я вот пойду сейчас к барину Дмит Митричу, отлепортую ему, он те власть-то покажет... Ты, Потап, не покидай тетку Наталью, а я - живо... На рысаке прискачет.

И он решительно заковылял в гору, по дороге к барскому дому. Сотский тупо поглядел ему вслед.

- Держи, Потап, елёха-воха!

Потап подхватил бабушку на руки, а сотский разболтанно побежал за Архипом.

- Погоди, Архип! Как солдат должон исполнять приказ?

Он схватил его за руку и потащил обратно. Видно было, что он струсил от угрозы Архипа.

- Солдат больных старух не оби-кает. Ты, дурак, сказал бы попу-то .. а то с пьяных глаз попер... Эх ты, сено-солома!

- Да ведь староста, елёха-воха... Тащи, говорит, ее в жигулевку... Ну, и представить должон...

Архип приказал:

- Раз распоряжение - в жигулевку, несем в жигулевку.

А ежели она умрет - ты в ответе. Свидетелями с Потапом будем. Натальюшха, - участливо сказал он, горестно качая головой, - претерпи, милая. Понесем тебя. Вызволим. Вот ведь дуболомы какие, чего со старухой сделали! Ради светлого-то праздника. Вот те друг друга и обымем...

Бабушка едва слышно попросила, заливаясь слезами:

- Положите меня на землю... Моготы моей нет... Дайте хоть умереть-то на земле-матушке... под солнышком...

Знать, судьба такая, Архипушка. И жила - мучилась, и смерть в муках принять приходится... не стерплю, Архипушка...

Архип схватил меня за плечо и что-то внушал мне, но я ничего не понимал. Я только беспомощно плакал от жалости к бабушке и не отходил от нее. Это отвратительное и дикое насилие над больной бабушкой оглушило меня, и, убитый отчаянием, я ничего не чувствовал, кроме ужаса, какой я переживал в кошмарных снах.

- Парнишку-то испугал, леший! - услышал я сердитый голос Потапа. - Лица нет у парнишки-то. Петяшки нет дома-то, а то бы увести его надо.

Архип потряс меня за плечо и утешительно засмеялся.

- Ничего... Он - молодец. Он, брат, горой за баушку-то...

И он опять потрепал меня по плечу.

- Беги, милок, к маменьке и веди ее к жигулевке. Баушку нельзя одну крысам оставлять. А я потом к барину подамся.

Я со всех ног бросился к дяде Ларивону, где сидели в гостях отец с матерью. Много раз я оглядывался назад и видел, как Потап и Архип сначала отнесли бабушку к избе, потом Потап вынес кошму. На кошме понесли ее вдвоем - Потап и сотский, а Архип ковылял сзади.

Ларивон был пьяный: сидел он, как отравленный, и мигал осовелыми глазами. Рядом с ним сидел отец, тоже охмелевший, и снисходительно улыбался. Они пили брагу и кричали, не слушая друг друга. Мать сидела рядом с бледной, старообразной Татьяной, которая озиралась, не слушая, что говорила ей мать.

- Ты, Вася, беги! - гнусаво орал Ларивон, шлепая отца по спине. - Беги и беги... без оглядки! Оглянешься - без порток останешься. Дурак я был не удрал... А сейчас я - баран, у которого червяк в черепке...

Отец задирал брови и моршил лоб: он и хмельной не забывал похвастаться, какой он умный мужик.

- Я нигде не пропаду. Я на сто сот кругом вижу и кого хошь на наничку выверну. Я и отцу руки окоротил. Эх, деньги достаются дуракам! Ежели бы деньги, я бы Митрия Стоднева в ногах валяться заставил. Я с господами в Пензе да в Петровске за ручку здоровался и в разговоре отличался.

Когда я с ревом кинулся к матери и, задыхаясь, закричал, что бабушку Наталью арестовал сотский и поволок ее по земле в жигулевку, что тащить велели ее поп и староста, мать вскочила и побежала к двери. И только у порога схватилась за косяк и закричала, как раненая:

• Предыдущая
• 78/108
• Следующая